На привале

Кили спит, лежа на животе, обхватив обеими руками плащ, служащий подушкой, согнув одну ногу, будто ползет куда-то. Ему снится Эребор, которого он никогда не видел, огромный пылающий дракон, которого он тоже не видел, и кухня Бильбо, где подгорают пышные картофельные пирожки. Кили дергает носом и шарит рукой по траве, чтобы спасти противень с пирожками. Фили смотрит на него сквозь ресницы, притворяясь, что спит. Над его заботой о младшем и так подтрунивают. Но Фили и сейчас хочется встать, подойти, поправить неудобно сложенный плащ под головой Кили. «Он не ребенок», — несколько раз повторил Торин матери, уговаривая отпустить с ним обоих. Фили знает, что брат не ребенок, но плащ все равно хочется поправить. Торин привычно не спит, задумчиво оглядывая остальных. Кажется, он разучился спать с тех пор, как они отправились в этот поход. Зато стал многое замечать. Вот и сейчас он знает, что Фили притворяется: слишком неподвижное, напряженное лицо для спящего. «Не убережешь — прокляну, — вспоминает он слова Дис. — Даже если уйдешь в чертоги Махала, и там тебя настигнет мое проклятье, Торин!» Он и не сомневается — настигнет, Дис никогда слов на ветер не бросала. Однако и решительного «нет» не сказала. Она тоже помнила Эребор. Двалину нет нужды смотреть на спящих и бодрствующих: он и так все знает. Знает, как волнуется за брата Фили, как переживает за них обоих Торин. Сам Двалин сидит спиной к привалу и точит топоры. Любимое занятие никогда не надоедает. Он знает: беспокойся — не беспокойся, а когда придет время, лучше всего, чтобы между тобой и смертью оказался чей-нибудь острый топор.