Coraline

      Вэй Ин почувствовал дрожь в пальцах. Дракон ли то был — нет! Белый тигр, сам Байху, вдруг привиделся ему так отчётливо, что невозможно стало удержать вздох. Совсем, как в книге, подумал Вэй Усянь и снова посмотрел на мужчину напротив: чопорно выглаженные одежды и черные волосы, собранные белёсой резинкой, кисти рук, изящной линией скользящие по флейте, и едва-едва прозрачная улыбка, идущая вразрез с серьёзным карим взглядом. Он был похож на бессмертного заклинателя, спустившегося прогуляться по миру.

***

      Коридор университета молчал. Высокие окна в нём ловили солнечный свет так, что темноте не оставалось места даже в самом потаённом углу, от того и тишина здесь не казалась нелюдимой и злой. Тени весенних деревьев мягко ложились на пол и то небрежно растягивались, как будто после сна, то снова подбирали концы, не желая, чтобы на них наступали.       Эхом разнёсся чей-то размеренный шаг.       Лань Ванцзи остановился возле одной из арочных колонн, как останавливался вчера, ещё и ещё день назад. Он долго и печально смотрел на персиковое дерево в цвету, а потом уходил, шагая так медленно, насколько это было возможно. Прикасаясь к струнам гуциня, юноша мог думать лишь о том, что совсем скоро земля проснётся, внезапно обнаружив, что кто-то нежный накрыл её бледно-розовой простыней из бархатных лепестков. Они опадут все до единого, и не о чём будет рассказывать в своих песнях — останется только молчать.

***

      Жёлтым аистом заклокотала радость в груди, и мужчина в плену момента поддался вперёд, как будто это могло приблизить его к незнакомцу. Вэй Ин видел многих, чья блестящая красота затмивала солнце, но ещё ни разу ему не доводилось встречать тех, чья красота была гениально проста. И отнюдь не лицо делало мужчину напротив желанным, не его широкие плечи и тонкий стан, а его духовное умиротворение, словно он срисовал свой образ с буддийского монаха, которого однажды посетил и никак не смог забыть.       Неизвестный художник, осторожно приняв флейту у сына, кивнул Вэй Ину и, чуть приподымая руки к солнцу, обратил свой дотошный взгляд на инструмент, словно стараясь запомнить все детали до одной.

***

      Черноглазые девушки с длинными ресницами едва ли не кружили вокруг своей оси, завидев высокого и статного мужчину, но не без легкого сожаления полагали, что второй стаканчик кофе в его руке, вероятно, предназначался его избраннице. Цзян Чэн неловко морщился, кусая щёку изнутри, и слегка ссутулился, улавливая краем уха тоненькие шепотки. Ему, обладающему незаурядной внешностью, абсолютно не прельщали чужие перессуды, поэтому он старался, увеличив шаг, как можно быстрее избежать назойливых голосов. Так уж сложилось, что в семье Цзян внимание нужно заслужить.       Братец Чэн не знал, что такого говорила настоящая мать Вэй Ина своему сыну, когда была ещё жива, а сам Вэй Ин имел семью, отчего тот вырос совсем уж не похожим на новоявленную родню, но иногда очень сильно завидовал этим ни разу не услышанным словам. Цзян Чэн, не избалованный лаской, за всё своё не то чтобы трудное детство не получил ни единой улыбки матушки, которая бы относилась к нему лично, так как эта женщина предпочитала давать удочку, а не рыбу, даже если случалось так, что удочка — это родительский надзор, а рыба — любовь. Он, позврослевший, спрашивал себя, можно ли винить его в том, что, несмотря на тяжёлую руку и устойчивый шаг, в сущности своей он всё ещё мальчик, ищущий одобрения старших?

***

      Почувствовав досадно взвинченное настроение неугомонного братца, Цзян Чэн выгнул дугой похожую на изящный изгиб птичьего крыла чернильную бровь и, покачав головой, отвернулся к племяннику, чтобы отдать тому стаканчик с горячим шоколадом. Но к своему великому сожалению обнаружил, что и несносный мальчишка чем-то взбудоражен, да так сильно, что даже не заметил прихода собственного дяди! Оглянувшись, Цзян Чэн немало удивился, найдя взглядом художника, держащего Чэньцин, и сидящее рядом с ним дитя. Быстро уловив всю суть ситуации, он скептически посмотрел на своего братца и тут же всучил тому в руки кофе. — Этот достопочтенный мужчина слишком хорош для тебя! К тому же у него есть ребёнок, — Цзян Чэн ухмыльнулся. — Тебе ничего не светит. Вэй Ин, озорно прищурившись, хохотнул: — Как и тебе! Твоя избранница, увидев это кислое выражение лица, сбежит от тебя, сверкая пятками, ха! Поморщив в раздражении нос, Цзян Чэн отвернулся и, схватив неуспевшего опомниться Цзинь Лина за рукав, зашагал в сторону выхода из парка. — Раз ты закончил приседать всем вокруг на уши, то пошли уже, сестра, наверное, замучилась нас ждать.       Усмехнувшись, Вэй Ин вновь обернулся, чтобы ещё раз увидеть прекрасного незнакомца. У того мужчины наверняка есть супруг или супруга — не может и быть по-другому, — так вправе ли он даже надеяться на нечто большее? Мимолётное пересечение улыбок, невинные касания его рук к флейте и тот почти что прозрачный силуэт — вот что останется в памяти Вэй Ина, вот что он будет лелеять, если вдруг дни обернутся горстью соли.       А-Юань, заметив, как его недавнего приятеля уводит хмурый, но бесспорно красивый на вид господин, поспешил отдать флейту её владельцу, который терпеливо ждал возвращения мальчика. — Моему отцу она очень понравилась! — протараторил разрумянившийся от смущения А-Юань. — Я рад, — сказал Вэй Усянь, принимая Чэньцин, на прощание взмахнувшую красной кисточкой. — Мы же встретимся когда-нибудь ещё? — поспешно спросил А-Юань. Он был так взволнован, что Вэй Ину ничего не оставалось, кроме как тихо ответить: «Я буду на это надеяться».       Мужчина в последний раз вглянул на художника и ушёл.       Но знал бы Вэй Ин, как ошибался и как на самом деле мало людей ценили те сдержанную силу и строгое очарование! Неправ был Вэй Ин и в том, что лишь один он будет хранить эту встречу в сердце.       Порой кажется, одного единственного взгляда слишком мало, чтобы полюбить, но так много, очень много, чтобы влюбиться.

Dimmi le tue verità

Поведай мне свои истины