Битва за покой

Кричать, срываясь в плач; любить с огнём играя, перебирать воспоминания, знать — что в голосе лишь сталь. Холодной медью отдавая, звучит его отчаянный вздох, но он ещё не догорая, бежит в безветренной ночи, вновь карты судеб их сменая. Он не закончил — Нет! — Вернись! Но он позиции сдавая, лишь смотрит вслед, осознавая, что это был последний их сюжет, последнее мгновенье и пачка синих сигарет, осталась как напоминание, что битву проиграл. Слеза хрустальная опала, как самый яркий цвет опала, скатилась с дрогнувшей скулы, своим холодным свойством отрезвляя. Он не поверит, если солнышко его, вдруг, пламень подберёт. Но вот уж незадача — он его и за руку ведёт. Они идут не зная горя, отчаяния или страха, что липкой дымкой остывает, на раскрасневшихся щеках. — Вернись! — Кричит холодный океан, глубин своих родитель, но и его спаситель не пришёл, оставил в тьме, забитой глыбой. Ему, до дрожи в пальцах, до смачных выруганий в ночь, нужна рука, что уведёт невзгоды прочь; даст тёплые объятья, слова и песни у камина, но меченый ушёл, оставив парня гнить в могиле. Алеющий восход даст по щеке брезгливым светом, а парень с синей сигаретой, уйдёт к мосту с печалью серой. Он одинок в своих глубинах, покоях цвета антрацита; его светило погубило, своим и светом, и улыбкой, своей безмерной добротой и тёплую ладонью. Но пламень грозный бушевал, давил на самое родное — на океан бездонных винных глаз, притягивающих взор людской задорно. И глыбе льда осталось только таять под жаром солнца и огня, что танцевали в парке до утра, пока неразговорчивый мужчина, сжимая цветники из бальзамина, стоял и слушал смех любимого светила; смотрел на руку не в его, но сердце больно защемило и подступила к глотке та обида, что скрыта коркою из льда была так лихо. Он упускает солнечный свой свет в руки чужого кавалера, стоит и смотрит на лениво и любовно говорящих голубков — ему от этого противно, до дрожи и новой порции обиды, что в животе устроила разлив. Кричать, срываясь в плачь, не зная, что сказать судьбе на эти закидоны — ему плевать на верхний люд, он лишь хотел любить и быть любимым; познать не только груз вины и вечной пустоты, не только тьму безлунной ночи, но и безлживые мелодии его прелестной родственной души — его тепло в объятьях крепких, смех, что адресован лишь ему. Но звёзды сделали подсечку и дали лишь огню зелёный свет, а океан, увы, получит только бывалое волненье и свет в далече от его владений — мрачных и пустых. — Не место здесь светилу! — Кричат наперебой. — Отдайте мне покой! Мой свет, мои костры любви, да даже если инквизиций — я буду тлеть в его добре, любить всем сердце сильно! Но не услышали его мольбы небесные огнивы, не дали морю высвободить шторм — тот лишь тоскливо обмякает и шепчется с надрывом: «Не битву проиграл, а в войне любви погибель отыскал.»