Мечтательница

Юме улыбается ломано и криво, совершенно фальшиво. Сидящий перед ней человек в очередной раз за прошедший месяц потворяет один и тот же вопрос: — Ты точно ничего не помнишь, Юме? — Нет. Ложь. Юме сжимает зубы от воспоминаний о стенах лаборатории, сумасшедших глазах учёных и занесенным над ее телом скальпелем, которым разрезают кожу и вырезают органы, которые тут же отрастают. Ладно, не тут же, через несколько мучительно долгих часов агонии и криков, а так же мольб о смерти, потому что слишком больно. Юме улыбается и качает головой, словно бы от этого ее обман будет выглядеть убедительней [будет, она подсознательно знает как надо врать]. Отводит взгляд, сжимает пальцы на локтях до синяков и улыбается. В карих глазах отражается пустота и что-то темное, пугающее, холодное, что так и проситься наружу. Юме не пускает, боиться исчезнуть. Нет, смерть ее не страшит, а вот исчезновение как личности — очень даже, ведь тогда от нее кроме оболочки ничего не останется. Юме улыбается. Над ухом смеется едким смехом женский голос.

***

Мори Огай — странный и слишком упрямый. Каждый раз ее попытка свести счеты с жизнью не заканчивается успешно именно из-за него и его профессионализма. Это бесит до дрожи, и ей хочется толи свернуть мужчине шею, толи расплакаться от безысходности. — Ты хочешь умереть, не так ли? — улыбка на чужих устах почти добродушна, а голос — теплый, и от того со словами они не вяжутся вовсе. Ей надо пару секунд, чтобы осознать сказанное и тут же обратить взгляд на врача. Алые глаза смотрят насмешливо. — Я могу дать тебе то, чего ты жаждешь, если ты пойдешь мне на встречу. Подтвердишь мои слова касательно смерти одного человека и я дам тебе сыворотку, которая тебя быстро и безболезненно убьёт. Она соглашается не задумываясь, пока голос в голове произносит: — Какая же ты дура, Юме-чан.

***

— Что это? — она смотрит на печатные строчки документов и переводит взгляд на Огая. — Что это все значит? Он не выглядит удивленным ее тихим бешенством и лишь добродушно усмехается, предлагая сесть рядом и выпить чаю вместе с вредной до ужаса Элис, от чьих криков у Юме начала болеть голова уже через час, после знакомства. — Твои новые документы. Я не могу привести свою бывшую пациентку, слишком уж подозрительно, поэтому я попросил тебя последний месяц не выходить на улицы и сидеть в доме, пока сам удалял всю информацию, что хоть как-то указывала на твое существование. Признаюсь, это было трудно — тебя, как одну из немногих выживших после взрыва в Сурибачи, обследовали весьма тщательно и даже до моего прихода на должность твоего врача показателей собрали прилично. Одна твоя регенерация чего стоит. Она сжимает зыбы, но лицо остается все таким же спокойным, пока в голове противно тянут: "ну я же говорила тебе, Юме-ча-а-ан!". От этого голова начинает гудеть, а пульс отдается в висках ударами тяжелой кувалды. У нее такое ощущение, что кто-то рвет ее сознание изнутри. — Тебе не нравится твое новое имя? — явно не понял ее недовольства мужчина. — Прости, но придётся привыкать к нему. Даже на это я потратил много времени и переделывать все только из-за имени будет глупой тратой времени. Юме не считает выбранное имя плохим, разве что оно больше бы подошло парню. Просто почему-то оно кажется чертовски знакомым и от этого голова болит ещё сильнее. — Садись, пей чай, читай досье. Тебе надо будет знать его наизусть, — к ней подталкивают кружку горячего зеленого чая, который она ненавидет — ей больше по вкусу кофе. Настоящий и крепкий кофе без сахара и молока, просто кофе. Юме никогда в этой жизни не пробовала кофе, но почему-то знает, что оно придется ей по вкусу намного больше чая.

***

— Дазай-чан, все хорошо? Она упрямо игнорирует боль в висках и кивает, когда к ней обращаются. Это почти привычно, это уже терпимо — полгода жизни под этим именем приучили терпеть и боль при каждом вопросе, и желание вцепиться особо наглым парням, что даже не скрывают заинтересованности к ее телу, или девкам, которые из раза в раз стараются ее подставить и выставить из Портовой Мафии. К слову, из нее, Мафии, уходят только одним способом — сломанная челюсть об бордюр и три выстрела в грудь, она это прекрасно знает, сама уже не первый раз убивала предателей. Юме не нравится кровь и боль, но Дазай Осаму и то, что живет внутри нее, обожает убивать и пытать, обожает запах раскаленного железа, людского страха, крови и смерти. Юме боится их обоих до дрожи, но с каждым днем все сильнее ощущает, что места в сознании для нее остается все меньше и меньше. Юме чертовски боиться исчезнуть и оставить свое тело той твари, что живет внутри нее. Юме с усталой улыбкой приставляет пистолет к виску, но чертова пуля отлетает от кожи, словно какой-то теннисный мячик. Юме с улыбкой режет вены, хотя кожа заростает буквально на глазах. Юме с усмешкой прыгает с высотки вниз, но все что получает — заживающие за считанные мгновения синяки и поломанные кости, которым на восстановление требуется только одна гребанная неделя. — Дазай-чан, все точно в порядке? Юме улыбается и кивает. В храме на Рождество она молится только об одном подарке: — Ками-сама, дайте мне просто сдохнуть, я уже так устала. Устала носить бинты по всему телу. Устала стирать кровавые слезы и бинтовать правуя часть лица, боясь, что глаз очередной раз начнет жжечь, словно к нему приложили каленное железо и с него опять потечёт кровь. Устала улыбаться и врать всем, что да, все хорошо, только вот сдохнуть она все таки планирует, даже если Мори свою часть сделки выбирать не собирается. — Ты думаешь, я тебе это позволю?

***

Дазай Осаму — не существует. Дазай Осаму — маска, коктейль из двух личностей и болезнь в теле, которую ничем не вылечить — только ждать летального исхода и надеяться, что он прийдет как можно позже. Дазай Осаму — садистка, любитель трагедий в любом их проявлении и черного кофе, а также суицидница, которая имеет кучу шрамов и желание покинуть этот жестокий мир. Дазай Осаму — эспер с уникальной способностью и навыкам к составлению тактик, каждая из которых имеет как минимум десят дополнительных планов и еще больше вариантов действий, если что-то пойдет не так. У нее есть привычка доставать Чую, а также изредка закрываться в своей квартире, где местами стены оцарапаны толи ножами, толи ногтями. После тех дней она ходит усталая и сонная, а еще ужасно злая, потому ее никто не трогает. Накахара как-то пытался, да только ему переломали половину конечностей в теле и с милой улыбкой спросили, не хочет ли он почувствовать, каковы ощущения от проломленного черепа. Накахара хоть и был вспыльчивым, но эту угрозу проверять на действия не решился — по глазам глазу видно, что проломит, а потом еще и мозг начнет разбирать, напевая веселый мотивчик, например тот, с которым она выдирает ногти своим жертвам в подвалах. Дазай Осаму улыбается на вопрос, как прошел день и лишь пожимает плечами. Что может ответить кукла?

***

— Какая же ты упрямая... Спокойный женский голос ласково гладит пальцем нежную щеку, пока второй рукой ее душат. Юме безмолвно раскрывает рот и сипит, стараясь что-то сказать. — Прости, что ты сказала? Я не расслышала, — ее отпускают, давая вдохнуть и сказать хоть что-то на пару секунд почувствовать эфимерную свободу, которой на деле никогда у нее не было. Ее личный кошмар — низкая девушка с длинными волнистыми волосами зеленоватого оттенка и мятного цвета глазами, которые смотрят насмешливо и презрительно одновременно, словно бы ее смешат сами попытки что-то ей сказать. На ней только бинты прямо как на Дазай, да красный плащ, на самой же Юме простой женский костюм-тройка, что запятнан ее собственной кровью. — Что ты такое? — Я то, чем ты станешь. Вернее, кем ты уже становишься. Девушка (женщина?) наклоняется ближе к ней и Юме чувствует, что та пахнет кровью, словно бы купается в ней как минимум раз в неделю, — и это чертовски верное суждение, пару раз она уже просыпалась в ванной алой жидкости, чей запах отдавался металлом и людской плотью, — а также приторными духами и бумагой. Первый запах перебивает все остальные и Юме чувствует, что ее тошнит. — Знаешь, твое желание не отдавать то, что по праву принадлежит мне достаточно эгоистично. И даже понимая, что тебе не выиграть, ты стараешься лишить меня возможности жить. Тебе не кажется это жестоким? Смешно слышать эти слова от человека, который только недавно впечатывал тебя в стены подсознания и душил, словно слепого котенка, который кошке-матери нихрена не сдался. При чем душил играючи, мучал, не давая покинуть это проклятое место, что она видит едва ли не каждую ночь. Чуя жаловался, что Арахабаки портит ему жизнь, но Юме хочется посмеяться над ним. Разве может полуразумный Бог причинить столько боли, как разумное чудовище, знающее тебя с самого рождение и выворачивающее тебя наизнанку лишь парой "случайно" брошенных фраз? Юме в этом сильно сомневается. — Знаешь, а ведь никому дела не будет, если ты исчезнешь, — смешок срывается с чужих губ легко и девушку трясет от страха. — Нет, пока что рано. Пока еще не время и ты можешь пожить. Но запомни, попытаешься от меня избавиться — и от тебя ничего не останется. Юме сжимает кулаки и пытается ударить, но ее кошмар легко уворачивается и легким ударом впечатывает глубже в стену, заставляя трещины пойти дальше. — До скорого, Юме-чан. Надеюсь, ты будешь послушной девочкой.