Охота на лисицу

-Быстрее! Ну быстрее же, их сейчас будут выпускать из сада! – Сё Хуа подпрыгнул на месте, угодив обеими ногами в ярких резиновых сапогах в глубокую лужу, и радостно посмотрел на лучшего друга. Тот, не изменяя себе, вальяжно и не торопясь, с легкой улыбкой на тонких губах, шел вперед, будто и не спешил никуда. Второй мальчишка, чуть постарше, но обладавший такими же чертами лица, усмехнулся и проронил: -Такое ощущение, будто это не мы старшие братья А-Юаня, а ты, Хуа-сюн, – он резким поворотом головы откинул челку с глаз и ткнул локтем брата. – Мм, Чжулю? Мне кажется, скоро наш Хуа плюнет на нас с тобой и попросту отберет у нас А-Юаня. -Да ладно, - Шень Чжулю довольно улыбнулся, подставляя лицо солнцу. – Не страшно. А-Юань его тоже обожает, но мамин пирог и прочую готовку он любит еще больше. Так что, никакого побега к нашему Хуа не предвидится. -Тьфу на вас, - Хуа показал им язык и вдруг снова радостно подпрыгнул и отчаянно замахал обеими руками. – А-Юань, солнышко А-Юань, мы тут!       К ним, отделившись от толпы таких же маленьких детей не старше пяти лет, подбежал маленький мальчишка в больших очках на пол лица и с ярко-зеленой панамкой. За спиной у него висел желтый рюкзачок, а в руке был зажат игрушечный кенгуренок. Увидев Сё Хуа, он радостно заверещал и бросился в раскрытые объятия. Хуа радостно расхохотался и принялся обнимать и тискать ребенка. Шень Чжулю и Цзяо же стояли рядом и с одинаковыми ухмылками наблюдали за возней. Они уже знали, что пока А-Юань не наобнимается со своим Хуа-гэ, он ни на что не обратит внимание. А если его забрать насильно…до дома плачущего и истерящего ребенка они могут и не донести. -Кто мой любимый Сяо-бао-а-Юань? Кто мой самый красивый Сяо-бао-а-Юань? – припевал Хуа, целуя пухлые щечки и светлый лобик. А-Юань, счастливо хихикая, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, подставляя щеки. Иногда он выставлял губы вперед и взвизгивал, когда Хуа чмокал его прямо в губы. -Я – Сяо-бао-а-Юань! Хуа-гэ, я – твой Сяо-бао-а-Юань, - тоже напевал он и снова лез обниматься. Наконец, они немного выдохнули и с улыбками посмотрели друг на друга.       Юань возбужденно запрыгал на месте: -Хуа-гэ, Хуа-гэ, а мне дали в садике книжку! Книжку! - он поднял свое личико и уставился на Хуа своими невозможными зелеными глазищами. Сё Хуа зачарованно замолчал. Чжулю, увидев застывшее лицо друга, захохотал на всю улицу, согнувшись и обхватив себя за живот. Цзяо отвернулся и тихо засмеялся в кулак. У Хуа всегда было такое глупое выражение лица, когда Юань так делал – не смеяться было невозможно. – Давай ты пойдешь к нам, и мы покушаем и вместе ее почитаем? – Это означало, что Хуа будет читать, а Юань завороженно смотреть на картинки и текст. -К-конечно, милый мой Сяо-бао-а-Юань, - он ласково улыбнулся, - Конечно. Все что захочешь… ***       Совет глав Цанцюн собирается обычно раз в год, если не имеется каких-то чрезвычайных событий, что могут заставить Глав покинуть свои пики. После последней битвы с Таньлан Цзюнем таких событий не случалось, поэтому и поводов для срочных собраний не было. Сейчас их целью было только обсуждение будущего Собрания союза Бессмертных, распределение бюджета, обсуждение закупок на будущий год и набор учеников, который должен будет произойти через два месяца. В этот раз требовались новые адепты на пик Цяньцяо, Цюндин и, как ни странно, Цзуйсян. Зачем неожиданно пьяным отшельникам понадобились новые адепты, никто решительно не понимал, но требование намеревались удовлетворить. Сейчас на собрании присутствовали практически все горные лорды, кроме Шан Цинхуа. Солнце еще не вышло окончательно из-за горизонта, и время еще было, но Ци Цинци уже начинала иногда нервно дергать плечом и посматривать в сторону двери. И все равно многие из них вздрогнули, когда двери распахнулись и в зал прошли три фигуры. Всегда, когда в зал входил Шан Цинхуа, за ним стояли Мэй Ву и Хуа Сюань, старшие ученики пика. Еще одна старшая ученица – Мэй Юй – в это время оставалась на пике, чтобы следить за тренировками адептов. Теперь же картина была иной: в центре стоял Мэй Ву, в голубом облачении Главы, а по бокам стояли Хуа Сюань и Мэй Юй. Увидев девушку, Ци Цинци раздраженно фыркнула. Более десяти лет назад она предлагала той покинуть пик Аньдин и перейти на пик Сяньшу. Мэй Юй тогда отказалась. Сначала вежливо, как и подобает юной деве, но стоило Цинци проявить настойчивость, как Мэй Юй проявила весь свой огненный характер и второй свой отказ выразила весьма и весьма эмоционально. Ци Цинци до сих пор не понимала, чем Шан Цинхуа привлек ученицу.       Лица всех троих вошедших были серьезными, а в глазах почему-то застыла безжизненная ярость. Казалось, она была направлена на самих лордов. Когда же они подошли ближе, стало видно, что на левой руке каждого из них была повязана белая лента, как и в волосах. Шень Цинцю резко выпрямился в собственном кресле и обеспокоенно переглянулся с Ло Бинхэ, что стоял позади его в одеянии ученика. -Уважаемые горные Лорды, - голос Мэй Ву, звучный и глубокий, наполненный непонятной издевкой, заставил каждого из присутствующих обратить на себя внимание. – Мы с прискорбием вынуждены сообщить о смерти нашего Учителя, Шан Цинхуа, и назначении меня, Мэй Цинву, новым горным лордом пика Аньдин. Вот последнее распоряжение учителя, – и он презрительно кинул тонкий свиток с нефритовой печатью на стол в сторону Юэ Цинъюаня. Тот даже не взглянул на свиток, продолжая смотреть на вошедших пустым взглядом. Казалось, он не понимал, что только что было произнесено. Или понимал, но не хотел верить. – Также, - Мей Цинву продолжал, - я должен сообщить моим новообретенным братьям и сестрам, что в течение этой недели пик Аньдин полностью прекращает свою работу, дабы молиться о душе нашего Учителя. После, ровно через неделю мы проведем похороны и будем находиться в трауре в течение трех лет, как и подобает благочестивым детям, потерявшим отца. Все обязанности пика Аньдин будут исполнять внешние ученики. Также, - он обвел всех присутствующих взглядом, в глубине которого было столько ненависти, что никто не мог пошевелиться, - я буду исполнять все свои обязанности горного лорда, чтобы у вас не было существенных неудобств. Глава Юэ, - резко обратился он, и Цинъюань вздрогнул, - я прошу Вас просмотреть свиток и подтвердить мое назначение.       Юэ Цинъюань повиновался. Немного дрожащей рукой он взял свиток и снял нефритовую печать. Проверять ее не имело смысла – подделать ее было невозможно. Затем раскрыл свиток и начал читать. По мере чтения он не сказал ни слова, только иногда кивал своим мыслям. Было сложно не заметить кое-где дрожащие иероглифы, оставленные явно слабой рукой. Но это был почерк Шан Цинхуа. Только он владел настолько совершенной, отточенной годами, десятилетиями бумажной работы, каллиграфией, которая, видимо, не испортилась даже из-за дрожащих рук. -В своей последней воле, - он слегка прочистил горло, чтобы не хрипеть и продолжил, - в своей последней воле Шан Цинхуа действительно назначает Мэй Ву своим преемником и дает ему имя Мэй Цинву. Также, - он снова судорожно вздохнул. Слова давались ему явно нелегко, - он смывает своей кровью все грехи пика Аньдин, просит в случае чего помочь нашему новому брату. А самое главное, - Юэ Цинъюань резко зажмурился и выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Лицо его было лицом отчаявшегося человека, не понимающего, как же так вышло, - он пишет, что понимает причины поступка школы Цанцюн и… не винит нас, своих братьев и сестер, в своей смерти.       Даже если бы сейчас в зале появился сам Тяньлан Цзюнь собственной персоной с Синьмо в руке, большего ужаса и удивления они бы не пережили, чем от последних слов. Шан Цинхуа, брат Шан, маленький, юркий, с вечно-извиняющейся улыбкой мертв. Он мертв не по своей воле. Он убит. И, что самое кошмарное, он был полностью уверен, что в его смерти замешаны другие горные лорды. Как такое вообще возможно?... -Как такое вообще возможно? – Шень Цинцю переглянулся с таким же потерянным Му Цинфаном и нервно раскрыл веер, по привычке спрятав нижнюю половину лица. Ло Бинхэ резко отвернулся и, прикрыв глаза, приложил средний и указательный палец к виску. Видимо, – отстраненно подумал Юэ Цинъюань, - им стоит ожидать Мобэй Цзюня.       Вэй Цинвэй раздраженно хлопнул по столу: -Кто? – прорычал он. Он внимательным взглядом осмотрел всех присутствующих, будто кто-то из них должен был немедленно покаяться в содеянном. – Кто посмел напасть на Цинхуа?       Цинву аккуратно рассматривал реакцию присутствующих на новость. Глава Юэ был явно растерян. Он в принципе выглядел, как человек, у которого выбили почву из-под ног. Если он и знал что-то о нападении, то явно это не демонстрировал.       Шень Цинцю напряженно смотрел перед собой и раздраженно то складывал, то раскладывал веер. Иногда он задумчиво кусал нижнюю губу. Возможно, он что-то знал. Вполне себе возможно, он видел сигнал от Учителя, но проигнорировал его. Несмотря на их дружеские отношения, и Учитель, и мастер Шень были невысокого мнения друг о друге. Шень Цинцю постоянно демонстрировал свое не самое дружеское отношение к Шан Цинхуа. Учитель же в одиночестве иначе как «эгоистичным юнцом» его не называл.       Вэй Цинвэй, глава третьего пика, был явно зол и удивлен. Они с мастером Шаном были неплохими товарищами раньше, и их отношения не сильно ухудшились после открытия предательства Учителя. Да, они уже не собирались, как раньше, на игру Пай Шо или Маджонг, но он уважительно относился к ученикам пика Аньдин и никогда не отказывался от спарринга с Учителем.       Ци Цинци, фея Цанцюн, как некоторые ее называли по старой памяти, сильно удивленной или опечаленной не выглядела. Вот она вполне могла заглушить сигнал-просьбу о помощи от Учителя. Яро ненавидящая предателей, она не могла смириться с тем, что Шан Цинхуа остался в школе безнаказанным, и несколько раз просила главу Юэ изменить свое решение. Плюс ко всему, имелся застарелый конфликт между пиками Аньдин и Сяньшу: Пик Красавиц требовал дорогостоящей косметики и украшений, тканей, духов и прочего, причем, в большом количестве. Пик Аньдин же, передавал им только необходимые предметы быта и не предоставлял дополнительные средства. На закономерное возмущение и крик Ци Цинци о необходимости поддержания красоты учениц, Шан Цинхуа ехидно спрашивал: «А что, ваши красавицы без дорогой косметики и одежд не способны поддержать репутацию Пика Тысячи Красавиц?». Ци Цинци снова начинала возмущаться, Шан Цинхуа отвечать, и все вращалось по кругу, пока не вмешивался глава Юэ.       Глава Шестого Пика – Пика аскетичности и воздержания от мира – Фу Цинъу, имеющий вид нежного юноши с серебристыми волосами и пронзительно-голубыми глазами, едва заметно досадливо нахмурился. Один из самых старых глав Цанцюн, бывший шишу еще предыдущего главы Аньдин Пей Цинсюаня, он видел множество предательств в горах школы, поэтому всегда относился к ним с… долей снисходительности. Он в свое время спокойно, и даже немного благожелательно, отнесся к известию о новом предателе Цинхуа, но Цинву не обольщался: когда-то давно этот мастер был известен убийством тысячной армии демонов все с тем же непроницаемым лицом с благожелательной улыбкой. Кто знает, что находится у него в голове. В конце концов, Учитель всегда с невероятным уважением отзывался о мастере Фу.       Реакция Лю Цинге была яркой: сначала он резко выпрямился, широко распахнув глаза, не веря в случившееся, потом покраснел от гнева и сжал кулаки, а в следующий миг откинулся на спинку стула и с непонятной тоской посмотрел перед собой. Он был честным и благородным человеком, импульсивным и скорым на решения, но не подлым. Даже Учитель, который терпеть не мог учеников Бай Чжань за вечные разрушения, порушенную репутацию Цанцюн среди деревенских и огромные траты средств школы, верил Лю Цинге. Хотя, его шутки по отношению к Богу Войны иногда бывали достаточно жестокими, Цинву не мог себе представить ситуацию, в которой Шан Цинхуа и Лю Цинге стали бы врагами. В конце концов, когда-то давно один пощадил другого, а потом тот отплатил ему спасением жизни. Наверное, в другой жизни, при других обстоятельствах, они могли бы стать неплохими друзьями…Теперь же было поздно.       На Му Цинфана смотреть было страшно. Тот весь осунулся, сжал тонкие, изящные пальцы на чашке с отваром и растерянным взглядом рассматривал остальных. Наверное, он тоже раздумывал, кто мог быть предателем. Его было жаль больше всего: Шан Цинхуа был его лучшим другом, названым братом. Они так часто общались и обсуждали что-то, пили вместе чай и любовались цветами. Цинву вспоминал когда-то привычную картину: смеющийся Учитель, мягко улыбающийся мастер Му и прикрывшийся веером Шень Цзю. Теперь Учитель мертв, а оболочка мастера Шеня уже давно занята другим человеком. И, на самом деле, даже весть о предательстве когда-то не особо пошатнула веру Цинфана в Шан Цинхуа. Учитель иногда думал, что именно эта новость изменила отношение лекаря к нему, но Цинву знал, что виной была лишь большая занятость Главы Восьмого Пика. Мей Цинву встретился глазами с чуть ли не плачущим лекарем и сочувственно тому кивнул. Теперь мысли о предательстве Му Цинфана казались такой глупостью. И пусть Учителя тогда было уже не спасти, может, стоило позвать шишу…?       Цинву перевел взгляд на двух женщин: главу Скрытой Вершины – 9-го пика Цанцюн – Хуан Цинсюань, гордую красавицу с волосами до самой земли и черными глазами, и маленькую и миловидную, подвижную, словно капелька ртути, Хан Цинъюй – главу 12-го пика. Обе женщины тихо, но взволнованно переговаривались, прикрыв губы широкими рукавами одежд. Для главы пика шпионажа предательство Учителя было словно позорная пощечина: она не заметила шпиона среди своих собратьев. Но, учитывая, что Цинхуа передавал не так уж и много сведений, это было не удивительно. Естественно, отношения между главами пиков Аньдин и Иньхуэй были испорчены, но это не сказалось на деятельности самих вершин. Ни разу госпожа Хуан не дала понять учениками пика Аньдин, что у нее есть конфликт с их Учителем. Сейчас, к сожалению, Мэй Цинву не мог сказать, могла ли она подставить Учителя, проигнорировать сигнал о помощи, или нет, но намеревался узнать позже. Про Хан Цинъюй он и вовсе ничего не мог понять. Известный артефактор, мастер зачарованных предметов, была для него неизвестной величиной. Он не знал ни ее отношения к Цинхуа, ни к его службе Мобэй Цзюню. Единственное, что он знал, это то, что львиная доля книг тайной библиотеки Аньдин была скопирована именно с вершины Сианьчжэнь. Знала ли об этом госпожа Хан – неизвестно.       Чжань Цинсю – глава пика Небесных Печатей – даже не удивился известию. Его непроницаемое, худое лицо не изменило своего выражения ни на фэнь. Он всегда напоминал Цинву морского змея своими блеклыми глазами навыкате и длинными, тонкими усами. Вот, кто презирал и ненавидел Шин Цинхуа, кто снова и снова оскорблял учеников пика Аньдин, кто требовал смертной казни Учителя. Глава пика талисманов и печатей, не умеющий создать даже простейшую огненную печать. Мечник, но не мыслитель. Воин, но не каллиграф. Человек, для которого существовали только черный и белый цвета, друзья и враги, люди и монстры. Учитель терпеть его не мог, а с уст Чжань Цинсю ни разу не сошло «шисюн». Полное взаимопонимание. Он вполне мог подставить Учителя, отправить насмерть и даже убить его...       Глава пьяных отшельников, предсказателей и пророков, Е Цинцзю, молча смотрел на присутствующих и легко улыбался. Встретившись глазами с Цинву, он улыбнулся еще шире и пожал плечами, мол, что уж тут поделаешь. Цинву затошнило. Он еще не мог справляться со своими эмоциями в полной мере, так что подобное равнодушие к смерти другого человека, брата, выглядело пугающим. Тут Е Цинцзю улыбнулся еще шире, демонстрируя желтые крупные клыки. Через секунду стало понятно, что увидел старый пьяница…       Двери в зал с грохотом распахнулись и во внутрь вошел Мобэй Цзюнь.       Цинву впервые в жизни почувствовал желание убивать. ***       Очнулся Шан Цинхуа резко, словно вынырнул из вязкого беспамятства, от резкой боли в голове. Вокруг был дикий шум непонятного происхождения, безумно болела все та же голова и низ живота. А еще практически не чувствовалась правая рука и ноги. Ну…ноги, возможно не чувствовались из-за того, что они сейчас находились в ледяной воде реки Ло. Ну что за кошмарная река, все абсолютно несчастья происходят именно в ней! Шан Цинхуа постарался открыть глаза, но вспышка яркого света заставила снова зажмуриться и простонать от боли в голове и рези в глазах. Причем, левый глаз болел намного сильнее. Кажется, он у него ранен. Вроде бы не сильно, но ощутимо. Понять бы еще, как это все случилось…       Шан Цинхуа был человеком… в общем-то, обычным. Не очень счастливым, не очень благородным, не очень талантливым. Он был представителем тех людей, которые формируют серую массу. И видят Небеса, он был вполне счастлив! Он не возмущался, не бухтел, занимался своими делами, а не летел вперед навстречу приключениям, но каким-то кошмарным образом, в этом мире он всегда все равно оказывался по уши в этих самых приключениях, словно герой какой-то сомнительной саги! В этот раз произошло то же самое.       Сначала, приблизительно полгода назад, некоторые старые ученики пика Аньдин, ушедшие в мир, и знакомые торговцы…откровенно говоря, еще и парочка осведомителей, которые не брезговали продавать информацию главе пика Аньдин, сообщили ему о маленькой войне, которую готовили несколько орденов заклинателей. Прошло уже четыре года после битвы с Таньлан Цзюнем, и малые ордены, каким-то образом узнавшие о роли Шан Цинхуа и Шень Цинцю во всем этом, решили потребоватьчеловеческую справедливой расплаты с предателями у Юэ Цинъюаня. У них, естественно, ничего не вышло. Тот, мягко улыбаясь и поглаживая рукоять своего меча, заявил, что Ло Бинхэ – никакой не демон, а почтительный ученик Шень Цинцю, по счастливому стечению обстоятельств, ставший его партнером по совершенствованию, а Шан Цинхуа был шпионом в стане демонов, который передавал информацию главе Цанцюн напрямую. Главы орденов не поверили и попробовали на них с Цинцю напасть. Они же успешно отбились и засели каждый на своем пике.       Да, главы орденов не поверили. Зато, видимо, неожиданно задумался о такой возможности сам Мобэй Цзюнь. Тут, опять-таки, тоже все было не очень хорошо. После столь далеких событий связанных с Линьгуан Цзюнем, Шан Цинхуа действительно надеялся, что их отношения с королем хоть немного поменяются. Может, его король оценит его верность и будет относиться чуть помягче? Без вечных побоев и такого количества работы, что даже навыки тайм-менеджмента, полученные в родном мире, уже не помогали? Или, может… да, он был наивным дураком, но может его король взглянул бы на него хоть немного иначе? И Цинхуа бы ждал свой, пусть и кисло-сладкий, но все же неплохой конец? Ага, как же. Аж два раза!       Во-первых, Мобэй Цзюнь теперь требовал его присутствия практически постоянно, как потенциально опасного заклинателя. Он так и сказал «Мало ли что ты можешь натворить без моего ведома». На секундочку, до этого Цинхуа «творил» только по приказу своего драгоценного Высочества. Во дворце ему выделили маленькую комнатку, где был ковер и печь, что было невероятной роскошью, особенно после ледяной комнаты в домике прислуги. Это было неплохо… Но при этом, отлучаться на Аньдин он мог не чаще раза в неделю. Иначе – вполне себе возможная смерть. Осознав этот факт, Цинхуа как никогда порадовался, что создал небольшую шкатулку, благодаря которой мог обмениваться письмами и документами с учениками. Так хотя бы работа на пике не стояла.       Во-вторых, его король перекинул на него всю работу по управлению дворцом и обеспечением торговли на территории Северных пустошей. А Северные Пустоши, надо сказать, довольно сильно отличались от других демонических территорий благодаря соединению с Миром Людей. Это место было одним из немногих, где люди и демоны относительно мирно сосуществовали на одной территории. И, естественно, торговали между собой. Это означало документы, отчеты, вечную работу по ночам, накапливающуюся усталость, которая не снималась уже никакими медитациями (а Шан Цинхуа, вообще-то, очень и очень неплохо разбирался в медитативных практиках).       Но мало того! Стоило Ло Бинхэ узнать об успехах Цинхуа на поприще бюрократии и логистики, он тут же скинул на него и работу по транспортным путям и торговли уже всей Империи. Приходилось постоянно все контролировать, выслушивать отчеты, самому буквально дрессировать некоторых демонов, чтобы те хоть какую-то пользу ему приносили и брали на себя часть всего того кошмара. В тот же единственный день, когда он приходил на пик Аньдин, он буквально за пару часов проверял работу самого пика, обходил другие пики на предмет повреждений или требований, а затем тратил несколько часов на проверку навыков своих учеников. Всех до единого: начиная от крох из их «детского сада», которые обучались каллиграфии, чтению и некоторым искусствам, заканчивая Мэй Ву, Мэй Юй и Хуа Сюанем, на которых тратилось гораздо больше времени, чем на всех остальных. Нужно было также проверить внешних и низших учеников, а также некоторых, приходящих на пик, на предмет шпионажа (и такое пару раз бывало), и немного помочь Юэ Цинъюаню с документами, что входило в обязанности Цинхуа по договору с Главой.       И только после этого он позволял себе, то, за что миролюбивый Му Цинфан бы его крайне жестоко убил. Он спускался в пещеры, находящиеся на их пике, где находились горячие источники, наполненные духовной энергией, ложился на дно бассейна с целебной водой и просто спал приблизительно час. Без медитации, которая бы позволяла равномерно и плавно восстановить меридианы, не перегружая их, без какого-либо контроля того массива духовной энергии, которая стремилась в и так поврежденное Золотое Ядро. Цинхуа просто спал на дне бассейна, позволяя себе немного отдыха. После подобной практики у него еще несколько часов болели все три даньтяна: в голове, в солнечном сплетении и внизу живота, а ци еще несколько дней вырывалась из тела резкими вспышками. Но зато он чувствовал себя отдохнувшим и способным на новые дела. Вспышки ци удавалось делать незаметными с помощью собственного меча, а спокойное лицо, свежее и без следов усталости благодаря женской косметике, не позволяло усомниться в том, что с ним все в порядке и нет нужды о нем беспокоиться. Он больше не хотел быть жалким, больше не хотел быть тем, кого без конца защищают. Ему было необходимо доказать хотя бы себе, что он способен справиться с трудностями, тем более с какими-то жалкими документами, без чьей-либо помощи.       В общем, Шан Цинхуа все время работал, жил в ледяном дворце, иногда спал, иногда ел и постепенно впадал в какое-то странное состояние, когда на все становится наплевать. А Система снова и снова предлагала уйти. И в какой-то момент Цинхуа подумал, что это неплохая идея. Уйти, отдохнуть, поспать, хоть куда-то, все равно куда. А потом, абсолютно неожиданно, Мобэй Цзюнь спросил про его якобы добычу информации для школы Цанцюн, выслушал абсолютно честный ответ, мол, это способ Юэ Цинъюаня оградить его от преследования других орденов, задумчиво кивнул, хлопнул по плечу и отправил обратно работать. Цинхуа тогда заторможено кивнул и ушел. Работать. Для него стало полной неожиданностью, когда его вышвырнули из дворца. Сказали ему убираться, никогда не появляться и не напоминать о себе. Жизнь ему дарили в качестве подарка «за принесенную пользу до этого». Его король смотрел на него при этом, как на что-то мерзкое и противное. Цинхуа снова не обратил внимания из-за усталости и внутреннего напряжения. Он просто кивнул на прощание и ушел на Аньдин, перепугав всех учеников своим внезапным появлением и поймав пару недобросовестных внешних учеников. Осознал всю реальность он только на дне источников. Осознал, ужаснулся, получил сведения от осведомителей, ужаснулся еще раз, запретил всем ученикам покидать пик Аньдин и отправился в Северную Пустошь разбираться. Именно тогда и произошло первое нападение.       Идиоты. Самые настоящие идиоты, не способные осознать очень простой факт: если заклинателя избрали горным лордом, пусть и такого пика, как Аньдин, то он чего-то стоит. Да, у Цинхуа не было потрясающего владения мечом, он вообще не ладил с Вушен Де Цинджу, слишком уж тот был кровожаден и ненасытен, несмотря на свою основную способность. Да и вообще, меч в его руках чаще всего был бесполезной палкой. Но он был мастером печатей и талисманов, ловушек и западней. Если ему позволить подготовить площадку, на которой будет происходить бой, победитель будет очевиден. «Побеждать еще до начала боя» – таков был его маленький девиз. Он честно признавал, что подобный способ ведения боевых действий – в чем-то мерзкий и бесчестный, особенно в мире благородных заклинателей, но выбирать не приходилось. Нападающие, адепты нескольких не очень крупных и известных орденов, загоняли его профессионально – Цинхуа не имел возможности переместиться в Мир Демонов, не мог отправиться ни на Цанцюн, где он мог бы получить помощь братьев, ни в Хуаньхуа, где была Ша Хуалин. Действовать приходилось в одиночку. Что еще интересно, – Цинхуа это оценил и достаточно высоко – нападения и бои происходили максимально незаметно и даже окружались барьерами. Простые люди ничего не замечали, пострадавшие отсутствовали, а значит, и пожаловаться кому-то на беспредел никто не мог. Цинхуа сначала поддержал их игру: он держался безлюдных мест, а если нападали поблизости деревень, тоже старался не навредить даже самим нападавшим. Наверное, именно это приводило их еще в большую ярость. Он не относился к этой маленькой охоте достаточно серьезно: когда-то им надоест, они поймут что не так-то и просто его убить, что этим они проблему не решат, что у них могут закончиться ресурсы.       Через месяц ему надоело скакать по территории округа, словно сумасшедший кузнечик, и он впервые позвал на помощь Шень Цинцю. Сигнальный талисман сработал, затем еще один, затем – еще и еще… Ответа не было. Цинхуа тогда сильно испугался. Что если на него тоже напали? Что, если он тоже все это время терпел бесконечные атаки? Нет, это было невозможным. У Цинцю теперь был Ло Бинхэ, всегда был. Он смог бы и с нападающими справиться, и разузнать причины, и разобраться с последствиями. Тогда он достал сигнальные талисманы, выданные когда-то Ло Бинхэ. Они даже и срабатывать не стали. Цинхуа не удивился. Несмотря на то, что он заменял штат логистов демонической Империи, Ло Бинхэ его презирал и считал ни на что не годным ничтожеством. Наверное, это было справедливо. Он был предателем заклинателей, шпионом демонов, который предал всех и вся ради власти. Никто же не знал о задании Системы и собственном желании Цинхуа служить и быть рядом конкретно с Мобэй Цзюнем. Никто не знал о его тяжелом труде на благо родного клана и Цанцюн. Да и не хотел Цинхуа никому рассказывать об этом – слишком личное все это было. Только братья и сестра все знали, а когда-то давно и отец. Только они знали всю историю и понимали его и мотивы его действий. Цинхуа слишком привык прятать все самое драгоценное от чужих глаз. А насчет его работы… в последнее время он не справлялся со всей работой, возможно, даже делал ошибки, хотя все перепроверял по несколько раз. Повод для недовольства у Ло Бинхэ точно был.       В общем, сигнальные талисманы, направленные на Демонического Императора, не сработали. Точно так же не сработали сигнальные талисманы, направленные на Мобэй Цзюня, что тоже было достаточно логично. А количество нападавших резко возросло. Уже приходилось и проливать кровь, причем в большом количестве. Людей было жалко, но себя было еще жальче. Он заманивал их в ловушки, полные различных тварей, убивал с помощью талисманов, пришлось даже достать гуаньдао, которое не брал в руки уже лет эдак семь минимум. Ничего, тело быстро вспомнило, как действовать, и несколько десятков человек быстро осознали, что «палка с жалким лезвием» в умелых руках может быть серьезным оружием. Когда же заклинатели стали брать заложников и угрожать Цинхуа жизнью простых людей, тот взбесился.       Собственно говоря, именно с этого момента они были обречены…       Цинхуа был добрым, жалостливым человеком. Он ценил человеческую, да и не только человеческую, жизнь, считал, что каждый имеет право сходить с ума по-своему, но только при условии, что простые люди, беспомощные против силы заклинателей и демонов, не пострадают. Поэтому, увидев прямую угрозу для обычных людей, он плюнул на всю свою жалостливость и доброту. И вот тогда уже, они поняли, с кем имеют дело.       Всех ждал очень неприятный сюрприз. Благодаря тому сюрпризу Цинхуа смог добраться до подножия Цанцюн и активировать оставшиеся сигнальные талисманы. Ответа, конечно же, не было. Он попробовал в последний раз позвать Мобэй Цзюня, но и в этот раз никто ему не пришел на помощь. Все было понятно.       Цинхуа не расстроился, честно. Он знал, что так будет. Презрительные гримасы Цинци, оскорбленное лицо Цингэ, отводящий взгляд Цинфан, отказывающий в традиционной игре Пай Шо, Цинвэй. Урезание финансирование, а точнее его полное отсутствие, пика Аньдин. Слава Небесам, Мобэй Цзюнь когда-то достаточно платил Цинхуа за некоторые вылазки, поэтому ученики и мастера пика не были обижены. На их жизни горечь всей остальной школы не сказывалась. Но все это больно било по Цинхуа. Он считал, что хотя бы с Цинвэем и Цинфаном они были неплохими друзьями. Шень Цинцю защищать, или хотя бы выслушивать, отказался, мол, сам виноват, Самолет, кто тебя просил подобное писать. Цинхуа тогда просто махнул на него рукой. Объяснять что-либо он уже не хотел, а воспитывать А-Юаня было поздно – сам таким воспитал, самому и расхлебывать.       Он использовал фору во времени, чтобы подготовить площадку для боя. Возвращаться под родные щиты Аньдин было бесполезно, да и Цинхуа не был уверен в том, что его там не ждут другие горные лорды. У него так все болело, так было плохо, так хотелось свернуться где-то в уголочке и тихо уснуть. Он был согласен даже на смерть. Но за просто так отдавать свою жизнь он не собирался. Что-то - наверное, забытая гордость - не позволяло просто так умереть. Поэтому он решил дать последний бой на максимуме своих оставшихся возможностей.       Весь день, от серебристого рассвета до заката он рисовал все новые и новые талисманы, расписывал специальными чернилами с собственной кровью камни, ставил ловушки и западни и готовил в голове план. Как его не заметили другие заклинатели, было абсолютно непонятно: барьер пока что был не очень сильным, а он особо и не скрывался. То есть, при желании, можно было и заметить приготовления, и отметить небольшую суету на ближайших болотах (там обитал прекраснейший дух утопленницы, которая была покорена стихами Цинхуа. Милейшая девушка очень любила их слушать, закусывая очередным незадачливым путником. В этот раз стихи Цинхуа не читал, но закуской обеспечил). Возможно, сработало их природное равнодушие и отсутствие интереса к пику Аньдин в принципе. Ну и Бездна с ними… После всей тяжелой и изматывающей работы Цинхуа незаметно вернулся в ближайший лес и проспал всю ночь под листьями в норе, которую сам увеличил, разгребая руками влажную землю. Это была спокойная ночь. Тихая, нежная, полная мягкого сопения в приятно пахнущие, недавно опавшие листья. Цинхуа снились братья, прелестная Госпожа – драгоценная сестра, самая любимая из всех женщин, отец, что давно умер, но во сне обнимал за плечи и так знакомо гладил по волосам. Цинхуа даже всплакнул от счастья во сне. Он часто плакал. И братья, и отец считали это милым и забавным. В отличие от Цанцюн и Мобэй Цзюня.             Этот сон напомнил Цинхуа, зачем он борется. Зачем он цепляется за жизнь и почему он не умер за все эти годы. «Если вдруг выживу, - шептал он в полусне, - если выживу, вернусь домой»...       Цинхуа приоткрыл глаза, позволяя им постепенно привыкнуть к свету, взглянул на близлежащий берег, аккуратно оттолкнулся ногой от камня, за который зацепился, и нырнул в воды проклятой реки.