ich begrabe deine Täter

      Уютный летний вечер. Во дворе старой части города, где еще осталась та атмосфера ГДР, уже достаточно взрослый юноша сидел на тяжелых металлических качелях. Ему казалось, что вот-вот и его отец строгим голосом позовет домой, потому что темно, потому что переживает. Мама встретит его вкусным ужином, сестра «налетит» с объятьями, и они вместе пойду смотреть старые выпуски детской телепередачи «песочный человечек». Но ничего из этого не произошло сейчас и не произошло бы и через час.       Отец вновь задерживался на работе; стрелки часов близились к десяти часам; на улице начинало понемногу смеркаться. Парнишка не знал, куда себя деть. Домой идти не особо хотелось. Да и он был прямо перед ним. Их разделяла старая заросшая детская площадка. Качели, окруженные деревьями, стояли в самом конце. Герман медленно качался. Эти телодвижения вызывали характерный скрип, который был максимально отвратительным.       «Ему бы не понравилось…»       Парень знал о мигрени родителя, в особенности после работы. Если бы сейчас он проходил мимо, то недовольно бы скорчился и стал верещать, что болит голова… От мыслей об отце его вывел резко включенный экран мобильного телефона.       «Новое сообщение в Фейсбук-е»       Телефон был разблокирован, в чате показалось сообщение. Переписка немца была с одним человеком из того же города, что и он. Берлин не такой уж и большой, поэтому они уже неделю обсуждали встречу. Складывалось впечатление, что они были знакомы до этого. Он нашел его сам. Даже как-то странно.       Сын химика не знал, как нужно вести себя в обществе, ведь был десоциализирован. Нет, он был обучен этикету, был вежлив, умел слушать, но при этом не мог нормально говорить, потому что было максимально неловко. После неприятных отношений в школе, его перевели на домашнее обучение. Для Дитриха это было максимально удобно, ведь он гиперопекающий родитель. Ребенок всегда дома, всегда под присмотром. Но дело в том, что мальчику уже шестнадцать лет, он хотел бы иметь друзей в жизни, а не только в интернете.       К слову, вопреки убеждению о европейских родителях, которые якобы все позволяют своим детям, старший был не таким. Он был требовательным, поэтому ужасно опекал и проверял, из-за чего мальчик сдавал телефон на проверку. Помнит эти моменты, когда отец из кухни ровным тоном говорил: «телефон принеси, пожалуйста». Казалось, что сердце вот-вот остановится, медлить было нельзя.       Наверное, некоторые могут сказать, что ариец был настоящим деспотом. Возможно, это так. Его ребенок не мог ответить на этот вопрос. Впрочем, он никогда и не задумывался. Он всегда был в одиночестве. Подростковый период и гормоны не могли не дать о себе знать, поэтому, вопреки морали, которую несли в себе книги из библиотеки отца, блондин начал засматриваться на своего родителя.       Со стороны это казалось простым сумасшествием. Мальчик жил так уже два года точно. Было ощущения растянутой резины, никакой конкретики. Дни просто шли, его чувства скрывались, хотя было впечатление, что он не понимает, что чувствует. Тем более такой трудный возраст и такие необычные детали.       Когда юноша пришел в себя, то понял, что уже в окнах загорались огни, а на улице похолодало и стемнело. Подняв голову, он заметил, что в окне их квартиры на последнем этаже горел свет. Телефон разрядился. Сколько сейчас времени — непонятно, но точно больше одиннадцати, ведь отец уже дома.       Ноги подкашивались от понимания, как старший, должно быть, зол и сколько на телефоне может быть пропущенных. На разряженном телефоне… Гнетущий страх охватывал его, пока он поднимался. Один лестничный пролет, затем второй, а там и третий. Такое чувство, что страх целует в губы, они немеют, ими невозможно шевелить. Он словно добыча перед предстоящей встречей с хищником.       Стук в дверь — ничего. Дернул ручку на себя, оказалось незаперто. Стараясь не шуметь, он закрывает дверь, медленно начинает стягивать с себя обувь. Вдруг почувствовал, как холодная тяжелая рука опустилась на его плечо, скорее «упала». Низкий голос эхом разнесся, а в ушах зазвенело.       — Как давно ты ушел из дома? — это было сказано максимально спокойно и холодно. Парнишка ожидал чего угодно: что его сейчас ударят, наорут, заберут телефон. Все, кроме спокойного тона. В миг свет включается и режет глаза, в отличие от тусклого подъездного освещения.       — Т-ты не злишься? — рефлекторно сжавшись в один большой комок Герман начал пялить в стену. От собственного страха уже стыдно, ведь сколько ему лет? И сколько еще он будет бояться собственного отца.       Осмелившись поднять свой взгляд, блондин увидел непривычную картину: уставшее лицо, опущенные веки, внимательный взгляд, в котором можно прочитать беспокойство. Мужчина редко выражал свои эмоции, включая волнение. Это было больше свойственно его сыну, нежели старшему (фамилия). В доме было тихо, настолько, что казалось, что стук сердца маленького комочка слышен тому, кто держит его в своих холодных руках. Тепла от Дитриха никак не дождаться. Бедный ребенок не получал его все свое детство, так же, как и его родитель.       — Я звонил тебе. На твоем телефоне должны быть пропущенные, — мальчик уж было подумал открыть рот, как его остановили, взмахивая руками и чуть оживляясь. — Ничего не говори! В любом случае, ты под домашним арестом.       Подтупив, глядя на стены под тусклым светом, он стянул обувь, практически не шевелясь. Странное чувство было внутри. Хотелось обнять высокого мужчину, стоящего рядом, ведь он его отец. Он на него даже не накричал!.. Устал? Быть может, потерял хватку? Навряд ли. Все сходилось к тому, что парня просто напросто пожалели.       Чувство благодарности. Да, его оставили дома без права на выход без разрешения, но ведь это самое мягкое наказание за это «преступление». Хотелось спросить, а почему так мало. Почему не прилетело? Опять одни вопросы. Пока он живет на этом свете, никак не может найти на них ответ, ровно так же, как и спросить напрямую, серьезно смотря в глаза.       В коридоре стоять негоже. Медленно проходя вглубь, Герман не понял, как повел отца за собой, держа за край футболки. В моменты страха хотелось всегда что-то сжать в руке, вот и сейчас, механически, не отпуская, подросток идет к себе. Его отцу нравится наблюдать. В такой момент ненароком чувствуешь себя охотником. Это качество помогало сохранять хоть какую-то человечность обладателю пепельного блонда. Задать вопрос стоило.       — Зачем ты меня ведешь за собой? — в момент все прекратилось, рука разжала ткань, которую так крепко держали до этого худые пальцы.       — Я хочу тепла. Я устал бегать и скрываться. Просто обними меня. Я… знаю, что, возможно, не заслужил. Я всегда тяну. Всегда крадусь осторожно. Это эмоциональные качели. С тобой я провожу большую часть своего времени. Я… люблю.

***

      — Герман. Уже два часа дня, а ты продолжаешь спать.       Шмыгнув носом, пошевелив рукой, медленно открыв один глаз, затем второй, маленький немец приходит в чувства и видит перед собой одну из самых милых вещей. Высокий мужчина, в руках которого миска с каким-то жидким тестом. Он мешает его венчиком; на нем фартук; из-за невидимок выпадает челка, попадая в глаза цвета синего льда. Он мило ругается, так, что Гера зависает на какое-то время, покрываясь легким румянцем, постепенно отходя от сна. В тот момент мужчина скрылся за дверным проемом.       Будучи на кухни, молодой человек замечает чистоту столешниц, шкафчиков, всех остальных твердых поверхностей. Во время готовки его родитель был максимально аккуратен. Младший старался походить на него, выходило не всегда, но с каждым разом все чаще. Присев на стул, тот задумался о том, по какой причине ему снятся сны, где его отец представлен ужасным человеком. Возможно, он таким и был, но явно не с пареньком. В конце концов, он его сын.       — Па-ап? — протянул с вопросительной интонацией блондин с «пшеницей» на голове. А точнее с каким-то стогом сена после сна. И уставился на мужчину, который готовил оладьи. Ему захотелось есть. Комнату наполнял запах жаренного теста на растительном масле. Это был не просто запах, это была самая настоящая сказка. Задумчиво смотря в спину Дитриха, который закрывал пол плиты своим телом, мальчик начал рисовать в голове картинки, как он уже через минут сорок будет благодарить своего отца за завтрак.       — Да? В чем дело? — повернув голову, отозвался взрослый.       — Могу ли я взять одну? — в моменте пепельноволосый переворачивал уже новую партию. Тарелка рядом наполнялась все больше и больше, но Герман понимал, что ему откажут. Его отец имел привычку разрешать прикасаться к еде только тогда, когда он закончит с самым последним кусочком, украшением, штрихом. Поэтому отрицательное покачивание головой было самой предсказуемой реакцией.