Третий

За ним следят. Постоянно и неотступно. Ренард не помнит и минуты, когда бы не чувствовал на спине чужого взгляда. Этого не может быть. Он проверял десятком способов, включая зелья и полицейское наблюдение. Ответ всегда был отрицательным. Все чисто, капитан. Но чутье подсказывает — он не один. Он никогда не бывает один. И даже когда их двое — их трое. В пустом доме, сжимая в объятиях Джульетту, он ощущает тепло чужих рук. На берегу, в ночи, целуя Адалинду, чувствует присутствие чужих губ. Ни одна книга не дает ответа на вопрос — что это? Морок ли, чары, наследие или сумасшествие, но Ренард хочет знать, что это. Не просто любопытство — жгучее желание понять. Не просто наваждение — навязчивое, на грани выносимого присутствие в его жизни. Будто стучится кто-то в темное окно — впусти меня, позволь мне войти. Нельзя впускать, говорит разум, нельзя открывать чужакам, нельзя открываться. Ренард не открывает, наваждение не уходит. Так они и живут. Ренард больше не бывает один, но и для вдвоем этого слишком мало. Полтора. И вдруг — когда зомби заполоняют Портленд, когда Эрик приводит в действие свой план, когда Ренард крадется между трейлеров, сжимая в руке оружие, — все исчезает. Он остается в пустоте. Это так непривычно, что вместо свободы приходит беззащитность. Несколько часов Ренард живет один — с нулем после запятой. Хочется пересчитать ноги и руки, чтобы убедиться, что все на месте. Ему не хватает постороннего за спиной. А потом падает самолет, и третье, несуществующее легкое капитана Ренарда снова наполняется воздухом. И невидящий взгляд Ника кажется знакомым, как привычная улица. Ренард складывает два и два и получает три. Третий давно был рядом. Ренард пока не знает, что с этим делать, но догадывается, что в их уравнении третьих больше не будет.