losing game

      Олег редко в чем-то сомневался, еще реже — жалел. Долгие двести четырнадцать (или двести пятнадцать, кто там помнит) лет жизни так или иначе заставляли смотреть на вещи по-другому. Сердце пряталось за покровом хитина, шум страхов и чувств в голове сменялся шуршащим штилем. Словно хамелеон, разум подстраивался под обстоятельства и окружающих.       Олег давно потерял счет времени: его жизнь встала на знаке «стоп» несколько десятков лет назад, теперь же просто сочилась неприметной рутиной. Волкова это ни капли не расстраивало. Переживший достаточно потрясений, он с храбростью воина, одолевшего страшнейшего врага, закрывал глаза на малейшие шероховатости и неровности судьбы, довольствовался поверхностными ощущениями.       И, видит бог, все было бы в порядке, если бы не Сережа. Вернее, сережина кровь. Она же, в конце концов, и свела их. Олег бы соврал, сказав, что никогда не пробовал ничего вкуснее — двести лет все-таки не прошли даром, — но капли бордовой жидкости приятно жгли язык, когда становилось совсем невмоготу.       Волков вообще не был склонен к преувеличению и романтизации всего вокруг. Может, сказывались несколько пройденных войн, может — дело в одном лишь характере. Но о Сереже думать было как-то неуютно, что-то внутри скреблось упрямым котом. От желания порефлексировать лишний раз Олег никогда не страдал, но от мыслей о Разумовском бежать не получалось. Потому, пересиливая себя и десятилетиями устоявшиеся принципы, приходилось распутывать плотный клубок размышлений, бесстрашно тянуться к самой сути.       Мысли о влюбленности и всякого рода романтических чувствах Олег постарался отогнать сразу. Что-что, а влюбиться в парня, с которым общение всегда шло через пень колоду, а теперь и вовсе прекратилось, вампир позволить себе не мог. Роскошь чувств зачастую обходилась слишком дорого. Поэтому, перебрав еще пару томов воспоминаний и раскопав старые ощущение, Олег пришел к выводу, что все происходящее — ничто иное, как тоска. Голод, неудовлетворенность — в общении, тактильности, эмоциях. Несмотря на то, что он вампир, Олег не переставал испытывать приземленные и порой банальные человеческие чувства. Правда, зачастую Волков топил их где-то в глубине себя, замуровывая сотней железных цепей. Так было проще и удобнее: потеряв стыд, совесть и мягкосердечность, жить становилось значительно легче.       С тоской, голодом и неудовлетворенностью Олег благополучно постарался смириться. В конце концов, он уже совсем, совсем не маленький мальчик и контролировать свои действия и душевные порывы вошло в привычку — тяжелую, порой жестокую, но привычку. *       Окей, возможно, Олег ошибался, когда думал, что мастерски овладел искусством игнорирования всего и вся, неугодных его жизни.       Упрямый кот внутри не переставал копошится, даже когда ему на шею повесили булыжник; не уставал царапать изнутри клетку ребер, даже тогда, когда с этим самым булыжником уходил на самое дно.       Как-то разрешать свои внутренние проблемы Олег не привык: перетерпеть, переболеть и переждать — вот залог беззаботной и почти счастливой жизни. Однако, прошел месяц, пошла уже третья неделя второго, а ком в горле так и не уходил, марево мыслей в голове, вроде, и не собиралось рассеиваться. Олег со своим многолетним опытом казался самому себе до боли беспомощным — запутавшимся в лабиринте своего же разума, потерявшим маяк в разгар шторма. Бежать было некуда, идти — не к кому. Все подобие друзей сейчас заключалось в случайных знакомых, которых, несмотря на мнимое доверие, Олег ни за что бы не подпустил ближе. Когда не один век живешь на свете, приходится смириться с тем, что «человеку нужен человек» на сверхъестественное не распространяется.       Иногда Олег даже завидовал людям, как бы абсурдно это ни звучало. Вампиры будто сноски в книге — всегда рядом, прямо перед глазами, стоит только обратить внимание, но никто никогда не спускался взглядом к низу страницы, не перечитывал примечания и заметки.       Люди же, наоборот, — основной текст, главное повествование. Их жизнь полна искривлений сюжетной линии, букета эмоций и искрометных диалогов. Всего этого в своей вампирской сущности Олег был лишен. Сторонний наблюдатель, молчаливый агнец, искупивший чужой грех, он, казалось, шел с миром в параллель — никогда не касаясь, но всегда рядом. *       На самом деле, вампирская жизнь Олега не слишком отличалась от простой человеческой. Обычная квартира, счет в банке, работа — все составляющие простой рутины. За две сотни лет Волков перепробовал, казалось, все, что только мог: приближенный правителей, преступник, путешественник, врач. С каждой уходящей эпохой терялась и часть его личности, сменяясь чем-то новым. Сейчас на место необычных профессий и интересного опыта пришел тихий и спокойный быт. Олег не знал, что будет через десять, может двадцать лет, но не исключал того факта, что совсем скоро жизнь может перевернуться с ног на голову — волей событий, происходящих в мире, или его собственной. Потому, пока была возможность, он наслаждался серостью будней.       Иногда Олег задумывался, как сложилась бы его жизнь, родись он человеком. Как бы складывались отношения с людьми, сколько бы он прожил и как? Где бы работал? На все эти вопросы ответов он, к сожалению, никогда не найдет. Хотя, Олегу и сравнивать-то было особо не с чем: он родился уже вампиром, все детство и юность провел среди себе подобных, а во взрослом возрасте простыми людьми особо не интересовался.       Взять того же Сережу — ну вот что в нем такого? Универ-работа-дом и так по кругу. Разве такой жизни хотел Олег? Пожалуй… А, черт с ним, может и такой. Волков устал бегать словно белка в колесе, поэтому сейчас изо всех сил пытался приблизиться к понятию рутины как таковой: вечером ел оставшийся со вчера ужин, засыпал под непонятный сериал фоном, утром страдал в пробках по пути на бессмысленную — привет, фамильные счета в банках, — работу. Но все складывалось как-то не так. Всегда в жизни Олега появлялся какой-то раздражитель — пусть мелкий, но что-то извечно ломающий привычный уклад. Сережа.       Множитель, разрушивший привычную константу. Как бы Волков ни пытался осмыслить и принять свои едва-едва зарождающиеся, но ощутимые чувства, сделать это никак не выходило. Сережа беспрестанно маячил где-то на периферии сознания, царапал черепную коробку изнутри и заставлял, считай, путаться в собственных ногах. Олег никогда не рвался к кому-то, не тяготел мыслью о скорой встрече. Почти. Разумовский оказался исключением. *       С их последней встречи прошло три месяца, спокойных и звеняще пустых. Олег продолжал упорно следовать заученному расписанию: работа-еда-сериал-сон. Жизнь, в целом не изменилась, разве что пополнилась пищей для размышлений. За окном бурлил яркий по питерским мерках июнь: листва подернулась сочной зеленью, улицы затопили туристы. Даже дожди ненадолго прекратились. Проще говоря, сказка для любого человека. Кроме Олега.       Олег, вообще-то, и не человек совсем. От пробуждающегося зноя не спасал ни кондиционер, ни плотно укутанные в темные тяжелые шторы окна. Хорошо, что вампиры хоть не горели на солнце — тогда Волков бы давно посыпался мелким пеплом. Хвала небесам и их начальнику, работу удалось взять на дом, поэтому Олег, перебиваясь пакетами с охлажденной третьей отрицательной (простите, пациенты второй городской), из последних сил старался сопоставить пришедшие недавно отчеты с экселевскими таблицами.       Внутри, что не могло не радовать, устроился пусть шаткий, но штиль. Никаких лишних мыслей и отвлекающих факторов. Постоянные раздумья о Сереже Олега уже не удивляли, поэтому чем-то необычным он их не считал. Он не страдал, не убивался и не искал встреч, просто принял свое, считай, поражение как должное и с почти чистой совестью удовлетворял себе догадками о жизни Разумовского. Как там сессия? Как дела у Игоря, Юли, Димы? Сережа все также горбатился на этого несчастного нотариуса? Олег не был склонен к самообману, поэтому с чистой совестью закапывал себя под грудой этих мыслей, не стремясь отрицать очевидного — к Сереже он привязался, но слишком поздно это осознал. Теперь возвращать все, казалось, было бессмысленно. Единственное, чего Олег опасался — вспышки собственных чувств. Он, в силу своей вампирской сущности, был холодным и рассудительным, но порой, когда не удавалось затопить мысли о Разумовском в работе, ощущал, как болтавшиеся на краях сознания размышления с криком наперебой стремились к самому сердцу, снося все на своем пути. От этого было действительно не по себе. Лишь бы не сорваться. Лишь бы не позвонить. (Да, он откопал сережин номер, не обессудьте).       Да и что он скажет? Олег слабо представлял их возможный разговор. Сережа четко дал понять, что на дальнейший диалог (с кровью или без) не настроен. И кто Волков такой, чтобы ему перечить? Свои несчастные чувства он, как и бесчисленное количество раз в прошлом, переживет, поэтому пихать свое сердце Разумовскому в руки с гордым «делай, что хочешь» — поступок человека (окей, вампира) с крайне слабой силой воли. А таким Олег себя считать не хотел. Приходилось держать мечущиеся внутри чувства в узде, тщательно перепроверять десяток замков, что покоились на сердце.       Как никак, статус хладнокровного кровопийцы нужно оправдать хотя бы перед самим собой.