Лисья Принцесса

      Восемь дней. Таджима жил целых восемь дней. Даже самые мои оптимистичные прогнозы не могли такого предположить. Но он не хотел уходить, он не хотел оставлять свой Клан и своих сыновей. Мне оставалось только восхищаться такой волей жизни и продолжать поддерживать его. За это время спала я всего раз в самый первый день. Приходилось проводить какое–то время в медитациях, которые помогали держаться лучше всякого сна, а в остальное свалились все дела как Главы Учиха, его жены и заместителя. Всем было понятно, чем все кончится, потому обязанности уже перешли к старшему наследнику. Он бесился из–за этого, но был абсолютно бессилен – момент был неотвратим, но все равно, хоронить отца раньше времени он не хотел. Все что я могла – максимально освободить их ото всех дел, взяв все на себя. Это само по себе было тяжело, благо меня, как наследницу, учили всем этим необходимым навыкам, но из меня ещё и постоянно утекала моя собственная сила, и никакая кровь Узумаки, ни бонус от бытия джинчуурики, ни медицинские техники – абсолютно ничего не могло это покрыть, а ослабь я свой поток хоть на мгновение и, казалось, последствия будут необратимы.       Восемь дней. Ничтожно мало, если говорить с точки зрения целой жизни. Восемь дней. Кажется, довольно много, чтобы попрощаться с человеком. Восемь дней. Недостаточно, когда знаешь, что вы прощаетесь навсегда.       Оба брата были невероятно привязаны к своим родным. Это свойственно всем Учиха, но, кажется, ярче всего за все поколения появлялось у этого и проявится у будущего Итачи с Саске. Мне за обе свои жизни не доводилось терять никого настолько близкого, с отцами вообще была откровенная лажа – что тут, что там их не было с самого рождения, поэтому я бы мало представляла что они испытывают, если бы не наша связь. Мы не были так уж близки с Таджимой, но я была ему благодарна за то, что он меня принял и в том числе благодаря ему моя жизнь не была похожа на кошмар. Он никогда не вставлял мне палки в колеса, хотя скорее он верил своему сыну, а не мне, но результат был одинаков – чтобы я не предлагала в каких–то моментах или не делала в лазарете он воспринимал это спокойно и все позволял, если видел рациональное зерно. Первое время с меня требовались детальные личные отчёты, а после, убедившись в адекватности моих действий, можно было уже просто отправлять бумажки. Он ведь мог мне запретить что–то менять и становиться в верхушке медкорпуса, да что там, даже запретить там появляться, но не сделал. Мог ограничить в своих правах и обязанностях как жены наследника, указывая на «место», но не сделал. Мог запретить моих людей на территории Клана, но не сделал. В общем изрядно попорить жизнь ему ничего не мешало, но то ли во мне действительно увидели полезного и преданного его сыну человека, то ли не хотелось с последним портить отношения – неважно, я была благодарна. Этот мужчина не стал мне отцом, он не стремился этого сделать, а я не стремилась в нем его увидеть, да и до классического понимания «крутой свёкр» ему было очень далеко, но он был действительно крут: как Глава Клана Учиха, как отец и как шиноби. И я уважала его, а потому делала все, что могла.       С Сенджу образовалось вынужденное перемирие – о смерти Буцумы и инаугурации Хаширамы не знал разве что ленивый. Народ делал ставки и гадал что же предпримет новый Глава Сенджу, совсем отсталые люди говорили, что им конец, так как к власти пришёл ничего не знающий щенок, но большинство знало, на что этот самый «щенок» способен, а потому боялись того, что бои станут ещё более кровопролитными. Я же знала натуру Хаширамы и его мечты, а потому ждала предложение о мире. Правда, кажется, настроения были совсем к этому не располагающими.       На седьмую ночь Кацую подала сигнал о том, что я нужна больному. Бросив все, я моментально телепортнулась по метке и с удивлением обнаружила того в одиночестве, за исключением слизня, чего не было все это время. Я вопросительно посмотрела на в момент переместившийся ко мне взгляд, перед этим быстро проведя диагностику через призыв. Удивительно, что сознание ещё не покинула это едва живое, осунувшееся, очень истощенное и исхудавшее до отчетливо видневшихся костей тело. Ещё одной вещью, которую я сделала, было полное отключение боли. – Присядь, дитя, я хотел бы с тобой поговорить, – довольно неожиданно, но я послушно села возле его одеяла так, чтобы слышать тихий голос. – Дольше тянуть нельзя, я прекрасно чувствую это. Сегодня, моя последняя ночь.       Я сглотнула. Он уже сам осознал это. Мы с Кацуей переглянулись и кивнули. Мы могли бы еще потянуть резину, но итог был бы скор и неизбежен. Это был не тот человек, который воспринял бы это как–то болезненно или неправильно, он заслуживает знать правду, но только… от этого все равно появлялся горький привкус во рту. – Не волнуйся за меня, я уже давно готов, – взгляд устремился куда–то, казалось, в потолок, но видел он там словно совсем не его. – Я чувствую, что меня уже давно не должно здесь быть, однако ты вмешалась и дала мне возможность попрощаться с сыновьями. Неважно сколько будет времени, отпускать будет тяжело. – Я… могу увеличить ещё передачу жизненных сил, пусть немного, но это даст ещё времени, – давно не было такого, чтобы я начинала глотать слова, но сейчас, чувствуя эмоции братьев, мне самой хотелось сделать что угодно, чтобы его оставить. – Если Вы мне поможете, если будете бороться, то… – Нет, дитя, я уже достаточно тут задержался, – прикусила себе язык, понимая, насколько ужасно все это звучит; в теории можно было стать его фактическим вторым телом, но это было бы уже существование, а не жизнь. – Меня ждут мои родители, братья с сестрой, жена и дети. Но перед тем, как к ним присоединиться в чистом мире, у меня будут к тебе несколько просьб. Да–да, под конец жизни их скопилось не одна. – Говорите, Таджима–сама, я Вас слушаю, – не уверена, что являюсь тем человеком, кому стоит передавать последнюю волю, но уверена, что раз он выбрал меня, то сделать это, скорее всего, могу только я. – Первая просьба довольно простая – позаботься о моих сыновьях. Они выросли в прекрасных наследников и, несомненно, с ними наш Клан придёт к небывалому процветанию, которое и не снилось мне, их отцу, – весёлые, однако, отссылочки, – но о них самих тоже должен кто–то заботиться. – Вы же знаете, что я итак это сделаю, – тепло улыбнулась, накладывая на его лоб прохладную повязку, смоченную в лечебном отваре. – Знаю, поэтому мне не так страшно оставлять их, – уголки губ чуть дрогнули в намёке на улыбку. – Но это было бы слишком простым, а потому следующие два желания… Ты знаешь, что после обычного шарингана идёт более сильная ступень развития – Мангеке? Эти глаза дают невероятную силу, но требуют за себя не менее великую плату. Я уверен, что мои сыновья смогут пробудить это додзюцу, но я не хочу, чтобы им пришлось мучиться с последствиями. Ты... превосходный ирьенин, а потому я хочу, чтобы ты нашла способ это обойти, хотя бы попыталась. Для этого я даю тебе доступ к секретному клановому архиву и своим глазам.       Он говорил медленно, с предыханиями, и очень тихо, а потому я совершенно не ожидала той прыти, с которой он вскинул обе руки и опустошил свои глазницы, а затем протянул их мне. Я просто офигела от такого финта. Глаза Учиха после смерти стараются уничтожать, чтобы те не достались никому из врагов. Правда, с медициной и пересадкой сейчас довольно туговато, так что окажись команда Минато в этом времени, то никакая Рин не смогла бы провести операцию и никакого Копирующего ниндзя Конохи не родилось бы. – Используй их на свое усмотрение и постарайся, а если не получится – ничего страшного, ты хотя бы попыталась, – это звучало как вызов моим медицинским навыкам, а потому я хмыкнула и с неким азартом приняла глазные яблоки, заснула для сохранности в банку, а после в печать. – Я использую остатки чакры, чтобы наложить иллюзию, но, надеюсь, ты и с этим поможешь старику. Лучше никому об этом не знать, чтобы не возникло проблем.       Кивнув, я приложила свои руки к уставшему лицу, смывая остатки крови, которая текла крайне лениво, словно уставшая как и владелец, и останавливая ее. Глава сложил печать концентрации, я активировала свой шаринган и совместными усилиями мы наложили хитросплетенное гендзюцу, создавшее видимость наличия глаз. – Дитя, эти ощущения… может ли быть, что у тебя тоже..? – брови в удивлении взлетели вверх. – Именно, – кивнула скорее самой себе, так как хоть глаза были сотканы из иллюзий, но они ничего не видели. – Мой отец был Учиха, от него мне передалось ваше додзюцу. – Вот как, – протянул мужчина, очевидно, истратив весь скудный запас сил. – Что ж, так даже лучше. Жаль, что я не увижу своих внуков, но они будут невероятно сильными.       Хотелось возразить, что мы с его сыном находимся не в таких отношениях, но это не то, что хотел бы услышать человек перед смертью. Да и никто не может знать что будет в том будущем, на которое я так старательно оказываю влияние. В оригинале Мадара так и не смог ни с кем сойтись, не смог никому довериться и оставить потомство. Сейчас он доверял мне, но я не уверена, что хотела бы приводить в этот мир своих детей. – Расценю твоё молчание как согласие, – блин, даже немного совестно за молчание, он же не видит, что я задумалась, хотя возможно так даже лучше. – Последняя моя просьба будет самой тяжёлой. Уверен, ты все же смогла бы меня тут удерживать ещё какое–то время, но я не просто так сказал, что это последняя ночь. Я чувствую это, я хочу уйти сейчас, пока я ещё являюсь хотя бы тенью Главы гордого Клана Учиха. Поэтому завтра, когда я позову тебя вновь через твой милый призыв, пожалуйста, прекрати передавать мне свои силы. Позволь углям моей жизни затухнуть окончательно. А затем стань опорой им. Они не сломаются, но это ударит, ощутимо ударит. – Но это же… – у меня не нашлось слов, чтобы это передать; нет, я конечно понимаю его чувства, но тем не менее, это же… – Это не убийство, – я вздрогнула, подумав, что он либо читает мысли, либо все было написано на моем лице, но вновь лишь осеклась; он просто был невероятно умным и умудренным опытом человеком. – Прости, что взваливаю это на тебя, но это последнее моё желание. – Я Вас услышала, – сглотнула, поднимаясь с колен. – Простите, что сбегаю сейчас, но мне нужно собраться с мыслями и прийти в себя. – Понимаю, – голова чуть качнулась в кивке. – Но перед тем, как уйти, возьми. Это ключ–печать от секретной комнаты с архивом, и это дубликат, чтобы, опять же, у тебя не возникло проблем. – Вы все предусмотрели, – горько улыбнулась, принимая деревянную дощечку из слабой хватки. – А теперь ступай, – кажется, это уже было сказано по привычке, но в голосе уже не было той силы и власти, что раньше. – И спасибо тебе. За все.       Эту фразу я уже слышала от его сына. Меня вновь благодарили, а у меня сердце скреб какой–то зверь, утверждавший, что я могла бы стараться и получше. – Единственный твой зверь внутри это я, и я тебе говорю, что ты сделала даже больше, чем должна и могла, – со вздохом пронеслось из подсознания. – Спасибо, Ку, – его поддержка вызвала улыбку, но я чувствовала себя ещё более выжатой после разговора, чем до. – Не могу больше, я на пару часов к тебе, спать. – Жду, – недолго думая, переместилась в нашу с Мадарой комнату, которая была пустая, и во второй раз за неделю завалилась на пару часов отдохнуть и упорядочить мысли.

***

      Подсознание это замечательная вещь. Находясь там я могла отпустить свой разум и ощущение реальности, вот если бы мне ещё никуда не нужно было идти – было бы совсем замечательно.       Кацую передала, что наследники находятся со своим отцом. Сейчас они вроде как делились каким–то воспоминаниями из детства, а потому я не стала подслушивать. Конечно, любопытство меня съедало, но это был довольно интимный и личный момент, чтобы я пыталась в него хоть как–то влиться. Сейчас моей задачей было разобрать остатки документов и подготовить завтрак. Последнее было необходимостью для наследников, а для Таджимы являлось последним приёмом пищи в этой жизни.       Готовка успокаивала, я научилась находить в ней нечто медитативное, дававшее возможность вновь подумать о своём, при этом проводя время совершенно не праздно, а очень даже с пользой. Кажется, в этот раз я не думала ни о чем, раз уж когда «вернулась» в свое тело передо мной стол ломился от количества еды. – М–да, – почесала неловко голову, но решение что с этим делать пришло сразу. – Тома. – Да, госпожа, – охранник приземлился рядом на одном колене. – Я немного… увлеклась, – кивнула на целый пир, – поэтому поделись с остальными и приятного аппетита. – Спасибо, госпожа, – поклонился с улыбкой. – Давненько Вы нам ничего не готовили, и, пусть это не было запланировано, но Вы все равно подумали о нас. – Простите, что так мало времени вам уделяю, – вина немного чувствовалась, но с другой стороны… – Мы все понимаем, не волнуйтесь о нас, госпожа, – он поднялся и улыбнулся той самой своей улыбкой, что так напоминала мне каноничного Наруто своей солнечностью и лучезарностью.       Я успела коротко улыбнуться, а затем забрала подготовленную для представителей главной семьи еду и покинула кухню. Каждый шаг становился тяжелее, казалось, стоило лишь опустить ногу на пол, как к ней цеплялось тяжёлой стальной копотью то, что силилось остановить. Подносы непривычно дрожали вместе с позвякивающими блюдами, но я была не уверена это они издают такие звуки или мои поджилки и нервы, грозящиеся разлететься мелкой стеклянной крошкой. Хочется все бросить и сдаться под тяжестью сковывающих страхов? Переживаний? Усталости? Даже не уверена что это, скорее всего все вместе. – Чего не заходишь? – седзи распахнулись прямо перед носом и я резко вскинула голову, до этого опущенную на грудь. – Я… принесла завтрак, – честно говоря я даже немного испугалась, потому как даже не заметила ни как дошла, ни как остановилась. – Нужно поесть.       Стоявший на пороге Изуна с пару секунд колебался, а затем отошёл в сторону, чтобы пропустить и после закрыть двери. Стоило сделать пару шагов, как два подноса забрали – младший из братьев взял свою порцию и порцию отца. Оставшись с одним на руках, я прошла вперёд не глядя и протянула его Мадаре. Я боялась встретиться с ним глазами. Боялась, что он все поймёт. Но он застал меня врасплох, когда, принимая поднос, задержал свои ладони поверх моих. Бояться было бессмысленно – он был слишком уставшим и слишком погруженным в свои собственные дебри мыслей, так что уже то, что хоть как–то заметил моё присутствие и стал есть было невероятным.       Зная об особенностях состояния Таджимы, я продвинулась ближе к нему, помогая сесть и создавая опору сзади. Он понимал, что это его последний приём пищи, а потому не стал отказываться; я же сосредоточилась на том, чтобы улучшить его систему пищеварение и увеличить чувствительность вкусовых рецепторов так, чтобы он вообще смог почувствовать вкус еды и это не вызвало никакого дискомфорта в желудке. На удивление руки не дрожали. На удивление я перестала о чем–то волноваться.       Ему не пришлось звать меня через Кацую. Я осталась сидеть в их комнате, совершенно не зная куда себя все же стоит деть. В тот момент, когда его взгляд прямо посреди разговора с сыновьями обратился ко мне, я поняла, «сейчас». Внешне не было абсолютно никаких признаков, но я перекрыла поток своих сил. На него это, казалось, тоже не произвело никакого эффекта и на мгновение даже показалось, будто ему это все и не было нужно. Мне хотелось, чтобы так и было. Но затем он начал стремительно слабеть, дыхание стало редким и вот, с улыбкой, он закрыл глаза, и рука, за которую держался Изуна, медленно сползла вниз.       Казалось время застыло, а затем вновь пошло, но куда медленнее. Сквозь словно пелену воды я приглушенно слышала крики, замечала появление разных людей, которые суетились и причитали, пытались выражать свои соболезнования и прочее. Бегали слуги, заходили старейшины, наследники поначалу пытались как-то отвергать произошедшее, но позже смирились. Изуна схватил меня в какой-то момент за плечи и потряс, он кричал что-то про то, чтобы я что-то сделала, но я могла лишь покачать головой и обнять его. Он вздрогнул тогда под руками, до него дошло, что я теперь бессильна. Для него это было словно опустили в холодную воду – замолчал, затих, замер и осознал произошедшее. После не было ни криков, ни истерик, ни необдуманных поступков. Он смирился.       С Мадарой было сложнее. Он скрыл всю бурю эмоций внутри, но они никуда не делись. И меня это сильно напрягало, ведь они крутились внутри смертоносным смерчем из осколков, что терзали и ранили его самого изнутри. Это было опасно прежде всего для него самого. Конечно, можно было выпустить все в бою против Сенджу, но я не была уверена, что это хорошо кончится. Конечно, в каноне он пережил смерть отца, и даже смерть Изуны, но это повлияло на него не самым лучшим образом. И если смерти отца мне не удалось избежать, то Изуне я точно не дам погибнуть. Впрочем, сейчас было не до того, гораздо более насущной проблемой было уже имевшееся.       Наступил вечер. Ни я, ни братья не покидали комнаты с покойным. Я отправила клона заниматься всеми оставшимися деталями подготовки к похоронам. Да, подготовка уже была сделана заранее, но она не была завершена. Мы остались в темноте вдвоем, когда Изуна встал и вышел. Я немного отследила, куда он идет, и проверила состояние, но ему видимо просто хотелось побыть в одиночестве. – Пойдем со мной, – тронула Мадару за рукав кимоно, после, поняв, что реакции нет, подхватила под локоть. – Пойдем-пойдем.       Реакции как таковой не было, но мне и не сопротивлялись. Честно, было непонятно, хорошо это или нет, но, тем не менее, это не мешало мне попытаться помочь. Я переместила его недалеко от поместья, в то место, что присмотрела для своих тренировок и тренировок своих подопечных. Барьер сразу же замкнулся. В мою голову пришла всего одна идея как помочь выпустить это. – Давай сразимся, – встала перед ним в стойку, готовясь нанести или принять удар. – Давай, мы засиделись, нужно размяться.       Реакции, ожидаемо, опять не было. Занесла руку, с намерением ударить, но остановилась в считанных миллиметрах от лица – так как угрозы как таковой не было, то и уклоняться не посчитали нужным. – Больше я сдерживаться не буду, – предупредила, вновь замахиваясь.       Тактика была простой – заставить его реагировать на бой, заставить войти в его в пыл сражения. Это могло помочь выпустить сдерживаемое внутри как нельзя лучше.       Так и случилось – пара ударов в корпус были пропущены, но затем моя нога встретила блок. Это оказалось быстрее и проще, чем я ожидала, а потому даже удивилась. Дальше последовали простые ответные удары, что начинали усиливаться с каждым разом. Это было чистое тайдзюцу, которое вскоре было приправлено изрядной долей Ки. Эмоции стали выплескиваться, на лице стала играть какая-то безумно-азартная улыбка. Моему телу навредить он не мог, а потому я стоически выполняла роль груши для бития. Правда, эффект мог ослабнуть, а потому из глухой обороны пришлось вылезать. Сначала просто контратаки, а затем уже ему пришлось ставить блоки. Когда тайдзюцу начало поднадоедать, я прыжком образовала дистанцию и извлекла из печатей катану, сразу кинув ее в руку оппоненту. В моей же появилась такая же изо льда. Не нужно было слов, кендзюцу говорило лучше.        Когда клинки сошлись в первый, раздался звон и мы стали бороться. Боролись не только оружие и тела, но и наши взгляды. Он усмехнулся, я ответила тем же и теперь упор стал на скорости. Молниеносные удары, которые иногда удавалось отражать чисто на рефлексах, а не на мастерстве. Я любила сражаться двумя мечами сразу, но все равно это не было моей специализацией. Хоть часто хвалили, говоря, что навыки хороши, понимала, что до мастеров и тех, кто на этом специализируется, мне ой как далеко. У меня было огромное преимущество перед всеми противниками – тело было невосприимчиво к боли и физическому урону, поэтому, если честно, в отношении кендзюцу я откровенно филонила. Даже оружие потерять было нестрашно – всегда можно создать новое. Но даже когда стала уступать не отступила. На одежде стали появляться порезы, это доказывало, насколько сильно мне не хватало мастерства и опыта. Заметив это, противник остановился и перестал атаковать. Тогда я отпрыгнула подальше и стала складывать печати. Они в принципе не особо были мне нужны, но они должны были дать сигнал для переключения в эту сферу борьбы. Катон встретился с Суйтоном, это был обычный огненный шар, максимально быстро потушенный Водной Дланью. Хмыкнув, стал набирать большее количество печатей, но узнала я ее по названию из аниме – та самая ужасающая техника Великого Огненного Уничтожения.       Хорошо, что барьер был силен – он выдержал и последствия столкновения наших техник, и не зафонил на всю округу всплесками чакры. А вкладывали мы ее сейчас и в дальнейшем в огромнейшем количестве. Его эмоции обратились огнем, сжигающим всем на своем пути, не оставляющим даже горстки пепла. Я же была той водой, что впитывала это все в себя и тушила. В этом плане мы сошлись идеально.       К концу, когда оба, кажется, были удовлетворены, осмотрела все беглым взглядом – земля была обугленной и безжизненной, границы барьера очень четко контрастировали растительностью относительно черной пустоши. Здесь еще очень долго без помощи Хаширамы ничего не сможет расти.       Последним этапом была битва с помощью шарингана. Удивительно, но никто из нас его не активировал все это время. Все закончилось на том, с чего началось – тайдзюцу. В самом конце я была повалена с ног и прижата тяжело дышащим телом. Падение образовало взлетевший вверх слой копоти, оседавший на наши мокрые тела липким слоем. Смотрелось это довольно зловеще. – Не поранилась? – единственное, что сорвалось хриплым голосом. – Ничуть, – вопрос довольно глупый, учитывая особенности моего тела, но я все равно улыбнулась, оценив заботу; затем, недолго думая, коснулась его щеки, заставив чуть дрогнуть. – Ты... стало немного легче?       Это был самый правильный вариант выпустить пар и эмоции. Сейчас он был практически опустошен эмоционально и это было безопасно – битва со мной не была действительно для него опасной. Хоть мне приходилось драться так, словно хочу убить, на самом деле такого желания не было, не хотелось даже ранить, но приходилось использовать свою силу, иначе не было бы никакого эффекта. – Да, спасибо, – спустя пару секунд кивнул он. – Пойдем, нам пора возвращаться.       Мне помогли подняться, и я перенесла нас обратно. Пора было возвращаться в реальность с ее проблемами, но все перестало восприниматься на ножах. Я увела его с балансировки по лезвию ножа над пропастью.