Покойник!

Каждый, кто сделал тебе больно — покойник.

      Мальчишка, мальчишка. Он глядел на него, такого странного, такого потрясающего. Безумец!       Ксено Хьюстон Уингфилд слишком интересный, странный, безумный и притягательный. Озабочен, помешан на науке, ее капризах и неприступности. Зависим до боли, до искорок в глазах.              Что же ты, глупый учёный, делаешь? Излишнее любопытство, детское, невинное привело к поджогу. Кого? Да самого себя, как ни забавно. Да, этот поджог был несравним даже с реакцией горения гремучего газа, которую совсем недавно показывал.       Кому же ты веришь, гений? Науке? Стэну? А самому себе? Конечно, ты опять скажешь, что верить себе — глупо, нерационально и, как минимум, нецелесообразно (если не подтверждено учеными, не подтверждено лично тобой).       Ну, сколько тебе? Десять? Да какого черта ты, прибывший, кажется, из самых глубин ада, задумываешься над нерешенными задачами человечества, такими как уравнение Навье-Стокса? Пытаешься разобраться, делая выводы и строя гипотезы, однако не можешь разгадать столь простой взгляд того, кто рядом с тобой, такого же помешанного?

Только на тебе.

      Готовый выслушать про любую реакцию, будь то горение борнометилового газа, или взрыв натрия в воде. Готовый написать кучу конспектов по теме, что ты рассказывал, дабы понять науку. Дабы понять тебя. Готовый даже выпить любое из предложенных тобой взрывоопасных веществ или ядов, лишь бы разгадать опасный ребус. Разгадать тебя. Однозначный псих.

Укрою тебя пледом посажу на подоконник.

      Стэн любил его.

Залезу под свитер, в самое сердце.

      Умопомрачительно и… безумно горько. До искорок в глазах, да, тех самых, которыми когда-то поджег себя. Думая тогда, что это был лишь интерес — интерес и не более! Но сейчас сгорал от реакции, взрывался, как тот самый натрий в воде.       Однако, только ли его захватило пламя? Да. Да! Однозначно! Ксено — наука.

Наука. Не. Любит.

      Он сам так говорил. Говорил, и не жалеет! Не… жалеет…

Ты — холодный Питер, но в тебе можно согреться.

      Ксено верит науке — не себе.

Каждый шрамом за запястье остался.

      Науке! Не себе!

Я убью всех тех, кто посмел тебя касаться.

      Он всегда обещал, что убьёт любого, кто хоть пальцем посмеет тронуть Ксено. Его Ксено.

Убийца

      Снайпер, если точнее.       Стэн сдерживает обещания.

***

      За что втаптываешь в землю взглядом, жестами, оскалом?       Одним видом заставляешь задуматься о том, кто же здесь настоящий убийца. Наука — смертельное оружие. Смертоноснее любых винтовок, автоматов или пистолетов, которых уже не мало успел повидать Стэн, но слова… слова ещё смертоноснее.       — Жалкое зрелище, Снайдер.       — Извини.       Да, прости его, глупого, слишком наглого, слишком смелого, наивного! Прости! За то, что посмел прийти, посмел понадеяться. Осмелился улыбнуться ярче обычного. Как жаль, что не подумал сразу и не остановил себя, но уже поздно. Ему жаль! Извини! Но мольба лишь одна. Прошу! Прошу только не…       Выстрел оглушил мощнее любых гранат. Как будто мина взорвалась прямо за спиной, подорвав при этом его... полностью! Да, слова, однозначно, намного хуже пули. Зачем металл, когда есть голос?       — Одумайся. Иначе однажды мы встретимся как враги. На поле боя. И я и бровью не поведу, чтобы сделать из тебя покойника.       Голос отдался эхом в черепушке.       Но разве сейчас они не те самые враги? Разве сейчас Стэн не тот самый покойник, что лежит на земле и безмолвно истекает кровью? Только враги поступают так.

Больно

      Что-то неприятно и навязчиво пощипывало в груди. Осадок того пожара, тлеющие угольки и пепел. Много пепла.       Но ему не впервой: глотать пепел, вдыхать его. Запах пороха и огня — вот чему он решил отдать свою жизнь, когда из неё вот так просто ушёл его нитроглицерин, его спирт, бензин, кислород. Вот чему он решил посвятить свой потухший огонь. Затушив своё пламя так же, как затушил очередную сигарету. Да. Оно определенно все еще тлеет, принося дискомфорт. Но уже все равно. Стэнли Снайдер — убийца. Убийца не верит.       

Не. Любит.

      Стэнли не любит.

***

      Ксено, ты убил. Да, убил… любовь убил. Но разве дружба не заслуживает жизни? Но нет, ты выстрелил дважды. И оба раза прямо в цель. Прямо под дых.       Ты отверг, оттолкнул безумца, что так нещадно любил. Глупый идиот. Кто? Ты или он? Он! Конечно он! Ты же гений, наука в чистом ее воплощении, а наука никогда не ошибается. Но почему же тогда так дрожат руки? Так кривится голос при виде этого лица. Такого отчаяния он не видел на лице друга никогда.       

Неправильно.

      Ты не правильный Ксено Хьюстон Уингфилд! Столько лет твердил о рациональности только чтобы сейчас… Вот так? АРГХ! Так лучше, для нас двоих. Он не верил. Нет. Не Стэну. Себе.       — Счастье такое глупое и очевидное. Тупой поток адреналина, эндорфинов и прочих нейромедиаторов в мозгу. Ты не получишь даже этого с таким как я, Снайдер. Невозможно. Я верю н-науке. И понимаю, что с самого начала этот эксперимент был обречён на провал. Какой смысл даже начинать? Я не умею любить. Не умею чувствовать. Чувства, все это объяснимо. Я живу не ими… Я… я! Да блядь! Гребанный Снайдер!       Но ненавидеть нельзя, как и любить. Ты же учёный, да, Ксено?

***

      Каждый из них сейчас покойник. Стэн обещал убить тех, кто тронет его хоть пальцем, в итоге, их обоих застрелил Ксено.       «Безумец», — пронеслось в сознании. Черт, а Стэн помимо того, что оказался живучей тварью, так ещё и мазохистом. Видимо, взаправду он был идиотом с пробитой башкой, как говорил когда-то гений. А почему? А потому что тогда… тогда, когда-то давно…

Мятые простыни, отключённый свет.

      Одинокий дом, не менее одинокий, чем его обитатель. Ха-ха, вредным таким был. Вечно сверкал своими двумя безднами, ища звёзды в небе через окно, даже не осознавая, что они отражаются в его глазах лучше, чем в любом телескопе. И как бы Ксено не убеждал его в огромной красоте космоса, его глаза намного красивее. Как бы не ругал Стэна за его «дубильное мышление» (ещё одна кличка. Что-то между: «дубина» и «дебил».), что-то бормоча о бесконечности, в его глазах зияла та самая бесконечность. И звёзды в них плясали дольше, ярче, бездн… безднее, ээ… безодне… бездней... неважно!       И в ту ночь…

Мы друг для друга созданы.

      Два одиноких мальчишки.

Бракованный дуэт.

      — Идиотина, не трожь эти колбы. Стэн, мать твою не сме…

Бабах!

      — …       — …       — …       — … Упс.       Ксено тяжко вздохнул: Стэн однозначно будет все убирать сам…       — Ненавижу тебя! — Но мысленно уже начинал отсчёт: Пять. Четыре. Три. Два. Один.       — Пфффт! Ахахахахаахахахах! — Стэнли прыснул, не в силах больше удерживаться. Боже, эта недовольная морда, великолепно!       Ксено злорадно фыркнул, помечая за собой победу и тоже рассмеялся. Смех —довольно интересное явление. И все-таки эндорфины приятны.       В итоге, комнату они убирали вдвоём.

Чай на столе,

      — Пить-то будешь, кусок ходячего нитрата калия?       — Однозначно, господин гель для волос, — Да, для его возраста этого самого геля было многовато…       — Пошёл ты, Стэн.       — За тобой куда угодно.       Тогда им исполнилось по двенадцать лет.

Жаль, что не ты…

      Стэн — убийца, убийца не верит, не любит. А ещё убийца рискует и не останавливается, даже если есть возможность быть подстреленным. И вправду… мазохист. Так подумал он по прошествии трёх лет. На месте пепла поросли сорняки, но, возможно, кто-нибудь сможет сделать из этого побоища красивый сад. Пепел станет отличным удобрением для цветов.       Это последний раз. Осталась последняя пуля в обойме. И лишь одному безумному гению решать, что с ней делать.       Он даёт своему убийце вторую пулю. Идиот. Он знает. Он точно не выживет, если этот мерзавец решит… Впрочем, бубнить — одно, делать — другое.       — Господин Снайдер, конференция почти началась все ждут только вас.       Он вышел. Уже без паники, без страха, как когда-то. Парк был чудесен. Но он чудеснее. Да, его элегантность. Чёртово слово совсем не желало выходить из головы. Глупость. Они уже давно не дети. Они добились многого. Сами. Да, это так, но каждый из них ни в какую не хотел признаться даже себе: что хоть и загреб себя работой, званиями, степенями, убийствами, задачами, орденами и докторскими, не хотел признаваться, что никогда не забывал.       — Господин Снайдер.       — Доктор Уингфилд.       Холодно и сухо.       Почтительно, без паники, без боли или истерики. Так, как и требовал этикет, как и требовали они сами.       Разговор был не долгий. Вспышка, и в мгновение остановились, на безжалостные секунды, сердца.       Защитить! Любой, любой ценой!       Спасти глупого и слабого ученого.       — Ложись!       Зелёный свет слишком ослепительный чтобы не заметить.       А потом мрак. Тишина целые секунды, минуты, часы, года и столетия.       Слишком абстрактно. Слишком страшно. Даже для него. Но он снайпер, а снайпер привык ждать. И он ждал. Казалось тысячи лет проходят мимо. Однако он знал, практически слышал родное сердцебиение где-то рядом, где-то здесь.       Как же ты там? Ты ведь всегда боялся темноты.

***

      Треск раздался оглушающим набатом во мраке тишины. Видел! Он мог видеть. Однако перед глазами лишь темнота. Но такая родная бесконечная и безод… без… Арх! Тупое слово! Все равно, это были такие родные глаза.       Я знал, что это будешь ты. Знал, что увижу их снова. Через века и тысячелетия.       — Ха, откуда в каменном мире гель для волос, а, Хьюстон?       Иногда Стэн думал, что у Ксено действительно очень странное имя и… фамилия? А вообще, правда, откуда он брал этот чертов гель для волос? Или его волосы просто не поддаются законам физики?       — Тебе объяснить его формулу и состав, или как?       Ни привет, ни здравствуйте.       Они смотрели друг на друга. Казалось, ища подсказку во взгляде самых родных глаз. Он проснулся первым. Стэн понял, чего хочет здесь сейчас, больше всего. Сказать и сделать.       — Да, я определенно скучал, безумный учёный.       И обнял. Так крепко, так тепло. Ощущая запах, проникаясь усталостью и болью, стараясь забрать, или хотя бы приглушить их. Однако, слишком поздно он понял, что только что вручил своему убийце вторую пулю. Своими руками отдал оружие. Хотя, разве не это он хотел сделать ещё с начала той конференции? Да какая разница? Он скучал — не это ли главное?       И что же ты сделаешь, Ксено? Оттолкнет, значит выстрелит. Стэн лишь зажмурился, ожидая удара, но не разжал рук. Не отпустил. Только не так. Хах, только не снова.       Ксено правда хотел при первой же возможности спустить курок. Выстрелить прямо в грудь. Вот и теперь он держал куру на груди Стэна, готовясь вот-вот отпихнуть, заставить его снова умереть, убрать дурацкое тепло. Так что же останавливало? Ксено не знал, это первый чертов раз, когда у него нет уравнения, формулы, гребанного объяснения!       — Я не могу. Уходи! Нет… Не…       Не отстранился. Сказал, в четных попытках заставить оттолкнуть именно Стэна. Вручая оружие ему. Он причинил слишком много боли. Теперь это очередь Снайдера выбирать.       Однако тот инициативы не поддержал. Он-то уж точно не выпустит мерзавца. Только … если тот сам прикажет.       — Псих, ты стоишь вот так просто? Нараспашку? Открыто давая доступ к слабым местам? Хреновый из тебя военный получается. У меня есть идеальная возможность убить тебя. Я не понимаю, это глупо, почему не отступаешь? Не уходишь? Тебе не надоело раз за разом чувствовать боль? Ты мазохист или просто идиот!? Я — наука. Наука… не любит. Я разве не показал уже, как она может быть жестока? Как я могу быть жесток? Уходи, Снайдер.       — Так отстранись. Отстранись и я уйду. Обещаю. Прикажи мне уйти, но подкрепи приказ хоть чем-нибудь помимо глупых слов. Тогда я уйду без сопротивления. Буду выполнять только военные приказы. Буду служить и даже так… никогда не предам. А я никогда не нарушаю обещаний. Сам знаешь.       И правда знал. Знал, что правда. Вроде как это должно было помочь. Он точно знал, что может прогнать, что ему стоит выстрелить снова, чтобы в этот раз уж точно показать никчемному Снайдеру, где его место, но не помогло. Захотелось лишь посильнее прижаться сказать: «Не смей уходить. Что угодно, но не это. Ты можешь застрелить меня прямо здесь, но не уходи». Так стоп! Что за мысли, Уингфилд?       Тогда он предпринял последнюю попытку, наверное в этот раз он все же… проиграл.       — Я ученый, Снайдер!       — Ты человек, Ксено! Я понимаю твой страх, понимаю панику, однако мы уже не дети. Пора бы и начать доверять себе. Если у тебя самого не получается — не думал, что я тебе могу помочь? Не доверяешь мне — я завоюю твоё доверие. Никогда, никогда не осмелюсь более ослушаться приказа и буду повторять о том, что ты человек столько раз, сколько потребуется для того, чтобы ты сам в это поверил! Ты не обязан дышать наукой и только ей. Ты можешь позволить себе быть человеком, хотя бы при мне, и поверь, я никому не позволю увидеть твою слабость. Только позови, и я лично всех перестреляю! Только прикажи, и они все станут покойниками. Но не делай таковых из нас. Ты думал, так будет лучше? Ксено, даже я так жестоко не пытаю людей и себя. Но я понимаю тебя и всегда понимал, поэтому я здесь. Поэтому все ещё готов служить тебе, и готов разорвать кого угодно, и себя в том числе, по первому твоему приказу. Я…       Невидимый пистолет с одним патроном невидимо и беззвучно упал. Он обнял в ответ. Так крепко, как только могло позволить хрупкое и костлявое тело.       — Я тоже скучал, Стэн.       Победа за тобой. Да, это был сокрушительный проигрыш и грандиозный провал.

Я прижму тебя к себе, чтоб не боялся темноты.

      — Снайдер, а ну, живо верни мои когти!       — Верни мои сигареты.       — Табак вреден для здоровья: эти металлические когти нужны для работы. Верни!       — А то что? Что же сделает наш безумный гений?       — А бомбу из серной кислоты в область своей нахальной моськи не желаешь?       — М-хе. Так себе предложение, если честно.       — Верни, иначе ты, ты…       — Дай угадаю, мхммм… покойник?       — Да!       Пять… Четыре… Три… Два… Один..

Чай на столе, жаль что не ты..

      — Пф!       — Ахахазхпфзхах!       — Безумный гений.       — Чокнутый мазохист.

Очень жаль.

      И в этот раз, смех отражался от холодных стен особенно звонко.

***

Покойник

Каждый, кто сделал тебе больно-покойник. Укрою тебя пледом, посажу на подоконник Залезу под свитер, в самое сердце. Ты-холодный Питер, но в тебе можно согрется. Каждый-шрамом на запястье остался. Я убью всех тех, кто посмел тебя касаться. Мятые простыни, отключённый свет. Мы друг для друга созданы- бракованный дуэт. Чай на столе, жаль что не ты. Я прижму тебя к себе, чтоб не боялся темноты. Чай на столе, жаль что не ты.. Очень жаль.