Жизнь после смерти

— Эй, Йаков, что слышно от командования? Гуро утер пот с лица и обернулся к говорившему. — Штурм назначен на завтра. Недолго осталось ждать. — Это хорошо! — отозвался крепкий широкоплечий парень лет тридцати. — Скорее бы! Яков понимающе кивнул и оглядел цепким взглядом баррикады. Он понимал защитников как никто. Всем им хотелось как можно скорее вступить в бой с фашистскими ублюдками и удавить их. К Парижу вчера в ночи подтянулись ударные силы союзников и 2-я бронетанковая дивизия де Голля «Свободная Франция». В городе все замерло, словно природа перед грозой… Только костры на баррикадах и собранные, перезаряжающие оружие, неспящие в ночи бойцы, говорили о том, что город продолжает жить и ждет… Яков в майке, плотном галифе и армейских американских ботинках, из которых в парижскую жару хотелось испариться, ходил среди тихо переговаривающихся бойцов. Обойдя последний пост и убедившись, что все в полном порядке, Гуро, движимый лишь одним стремлением — хоть на миг избавиться от этой удушающей жары, неспешно двинулся под видимые в ночной темноте деревья. Шел, не отдавая себе отчета, куда… И неожиданно вышел к странно знакомому строению, поднял глаза и усмехнулся. Ну конечно, он знал это место! Часовня покаяния! Как странно играет с ним Судьба. Перед глазами вдруг появилась дымка и сквозь нее как сквозь стекло — (видимо голову действительно напекло), — Яков увидел… самого себя в точно такой же майке, галифе и ботинках. Двойник стоял напротив часовни и курил, словно ожидая… Яков знал, чего именно. Штурма Парижа. Рядом с двойником был Луи… Словно вернулся Яков в…прошлое, или все-таки будущее? Видение его не пугало. Яков теперь не удивлялся и не боялся практически ничего. Он отчетливо понимал: все это — отголоски его странной бесконечной жизни, если ее можно было назвать таковой… Но зато теперь он смертный. Яков это чувствовал и наслаждался каждым мгновением своей новой Жизни. Жизни, которая была бы полной, если бы рядом с ним был Коля Алов — самый дорогой и необходимый. Его, любимого мальчишку, душа не желала признавать погибшим. — Йаков! — неожиданно позвал его знакомый голос и Яков сразу узнал его. Из-под деревьев за ним наблюдал Этьен. Значит, его отпустили наконец из госпиталя. Яков вспомнил, как разводили руками над его кроватью хирурги — боясь поверить в свершившееся чудо. Действительно, поверить в то, что их не обманывает зрение и человек со смертельным ранением не просто пришел в себя, но и пошел на поправку семимильными шагами, было очень и очень сложно. Тем утром, в которое Этьен родился заново, пришедший его проведать Луи только покачал головой, услышав, как юноша просит его поведать о проделанной за ночь работе. И это при том, что еще несколько часов назад Этьен считался живым героическим трупом. «В рубашке родился», — сделал для себя тогда вывод Луи… И только Яков, поймав взгляд светлых глаз парня, улыбнулся. Он один знал истинную причину чудесного почти воскрешения… Это он отмолил жизнь Этьена и свою… тоже отмолил… — Ты почему тут? — проговорил Яков тоном заботливого старшего товарища с укоризной. — Тебе бы еще отлежаться. При штурме без тебя обойдутся. — Не переживай ты, — успокоил его Этьен. — Скоро вернусь в штаб, просто вышел подышать и порисовать. Присмотревшись, Яков и правду увидел в его руках лист бумаги, на котором выделялся набросок Часовни. — Я пришел сказал тебе спасибо, Йаков… — проговорил Этьен и Яков, не глядя на него, присел с ним рядом на ограду, привычным движением вытряхивая из пачки сигарету. — За что? — спросил он, закуривая. — Это ведь ты… Ты в ту ночь для меня жизнь вымолил, — вдруг неожиданно проговорил Этьен, и на недоуменный взгляд Якова пояснил: — Слова молитвы можно различить на любом языке. Я все понял, даже не зная русского. Яков курил и молчал. Что тут скажешь? Если только все рассказать… Но… Яков отпустил прошлое. Постарался забыть все, кроме Коли. И вспоминать его, то прошлое, ему совсем не хотелось. — Йаков, бог действительно есть? — не дождавшись ответа, задал еще более неожиданный вопрос Этьен. — Есть. — Яков бросил сигарету, закуривая следующую. — А иначе у кого я жизнь твою вымолил. Этьен замолчал надолго, погрузившись в себя, а потом вдруг спросил уже с совершенно другой интонацией, юношески-задорной, что так ему шла: — Когда все закончится, поедешь со мной в Белльвилль? Я сегодня с нашим курьером весточку Лали отправил. И про тебя ей написал. И, что, возможно, приеду с тобой — тоже… Яков улыбнулся, в неясном порыве мягко обхватив плечи Этьена крепкой рукой. Вчера Луи позвал его с собой в Алжир, если оба выживут при штурме, и вот теперь еще одно заманчивое предложение. А может и правда — хватит воевать? Осесть где-то в рыбацкой деревушке на берегу моря и хранить воспоминание о Коле, как о самом дорогом… Или — попробовать еще раз вызнать, что же случилось с тем баркасом. А вдруг… Ну бывают же чудеса, ему ли не знать? Вдруг та записка от странной старушки, о которой Яков не может не вспоминать каждый день перед тем как упасть в еженощный муторный сон, вдруг это действительно его новый путь? Путь к Коле. — На самом деле, я бы хотел поехать вот сюда, — кивнул Яков на пачку сигарет под названием «Касабланка», где на темно-синем фоне виднелся силуэт башенки с часами — Железнодорожный вокзал Касабланки*. — Но поеду я с тобой, Этьен. Вот освободим Париж и поедем.