Ромашковый чай и мята

      Она всегда казалась ему венцом целомудрия и выдержки. Настоящий кактус, который одним своим взглядом способен отпугнуть от себя всех и вся. Альбедо знал самые потаённые тайны и желания этой ледяной женщины. Он знал до какой температуры нагревается ее холодная кожа на щеках, когда она зла. Когда щеки горят. Розария ненавидела этого мальчишку всем своим сердцем, и почему-то продолжала приглядывать, чтобы быть уверенной в безопасности Мондштадта.              Розария поднимает голову, ветер овевает лицо, внизу слышится чей-то смех, потом — звук разбитого стекла, по дороге змеится вереница людей, бесконечная лента огней. Здесь всегда плотное движение, не говоря уже о шуме и сутолоке. Единственные более-менее спокойные часы — наверное, с четырёх до шести, когда все пьяные уже завалились в кровать, повара сняли белые фартуки, а в тавернах заперли двери. Тишину этих часов время от времени нарушают пьяные гуляющие парочки на зло красивым облакам. Она в курсе всех малейших движений города, потому что в этот час дама не спит. В последнее время у нее некие проблемы со сном. Это лишь часть загвоздки, если и удавалось засыпать, то Розарию мучали ночные кошмары. Так что выбора не много. Либо спи, но мучайся, либо не спи. Второй вариант больше по душе, перспектива вновь проснуться в холодном поту не очень то радует.              Монахиня проходит мимо закрытых дверей, мелькая в незадернутых шторами окнах, словно тень, что преследовала молодого Алхимика по пятам, наведываясь сюда по понедельникам и пятницам в поисках лекарства от своих головных болей и бессонницы. Изредка он мог лицезреть бледное лицо с кругами под глазами раньше трёх часов утра, но в этом и есть некий шарм прихода Розарии. Она приходила и оставляла холодок в комнате, хотя на улице жаркий июль.              — Альбедо.              Голос женский звучит хладно и безразлично, заставляя по спине бледного принца пройтись мурашкам, а ведь он даже ещё не обернулся к ней лицом. Дева складывает руки на коленках своих, а молодой Алхимик что-то сосредоточенно мешает в колбе, то и дело поднося ее к свету, чтобы увидеть результат. Он был сосредоточен, словно на этом чем-то была завязана нить его жизни, и сделай он что-то не так — то эта нить будет оборвана.              — Альбедо.              Розария не любит повторять. Он бесил ее бывало тем, что не мог уделить каплю внимания тогда, когда оно нужно, а когда не нужно — Принц выдавал слишком много вопросов за прошедшую минуту. Монахиня хотела, чтобы он говорил лишь тогда, когда она то разрешала, но контролировать юношу было так же бессмысленно, как уговорить Сахарозу перестать бредить о сахарке-анемонии.              Блондин оборачивается, держа в руке ту самую колбу. Запах, который окутал сидящую даму в темени угла и юношу-алхимика, что тянулся к свету, как бабочка, был специфичен, если выражаться мягко. Юнец ставит на стол колбу и снимает с рук своих перчатки, а кресло под Розарией нетерпеливо скрипит. Она встаёт, стягивая с головы венок, и ткань падает на пол, а в темноте хрустят кости. Альбедо понимает, что лучше избавиться от всего, что может ей помешать и лишь в глоток опустошает всю колбу.              Да, от нее зависила его жизнь.              Одного лёгкого толчка хватило, чтобы хрупкое тело Принца упало в объятия мягкого кресла, которое давно пропиталось ее запахом. Альбедо невольно хмыкнул, ведь ничего другого ожидать он от Розарии и не мог, а ведь пока она тянула — его тело под обтягивающей безрукавкой все больше жара в ее сторону отдавало, заставляя холодные пальцы зудеть на кончиках нервных окончаний. Иногда ей даже не нужно ничего говорить — умный мальчик хорошо работает мозгами, да и не только.              Тело опускается на чуть разведённые бедра юноши, который раздражал Розарию своим частым горячим дыханием. Кожа принца под безрукавкой не такая, какой ее все видят на открытых частях тела. Он давно принадлежит всецело ей, заменяя сон и болеутоляющее, опьяняя стонами посильнее алкоголя. Маленькое хобби превратилось в настоящую привычку, без которой начиналась ломка.              Ремень штанов вещь хорошая и многофункциональная, например, его можно использовать как наручники для очень раздражающего Алхимика. Розария никогда не позволяла ему касаться себя, когда начинала эти игры и сейчас, плотно затягивая ремень, чтобы руки Альбедо не шастали без дела по ее телу, она пыталась вспомнить хоть одну причину, по которой его прикосновения ей неприятны.              Причин нет. Есть только нежелание признать слабость перед его горячими пальцами и ладонями, которые бывало позволяли прикасаться к Монахине там, где было запрещено всем, кроме него. Колено меж ног его поставив, Розария смотрит на еле и часто вздымающую от дыхания грудину Алхимика, скользит по ткани холодным металлическими насадками на пальцы, пока он жалобно выгибается навстречу жаждущим ласки телом.              Когда Розария рядом — Альбедо всегда теряет все свое обладание. Когда ее тело так близко — алхимик сходит с ума. Пульс учащается. Дыхание становится неровным. Нос улавливает хладный запах елового леса. Если это и был сон, то он не хотел открывать глаза ранним утром, видя пустое святое место рядом со своей половиной.              Розария всегда уходит прежде, чем солнце покажется на горизонте.              — Прекрати пялиться на меня так, словно с головой влюблен. Это выглядит жалко. И отвратительно.              Дева была жестокой. Расчётливой. Любое их взаимодействие ставило Альбедо в неловкое положение. Но разве он против?              Пальцы давая на напряжённый пах, заставляя из груди донеслись тяжёлому вздоху. Голову держат крепко, сжимая скулы пальцами, чтобы взгляд не смел оказаться на округлой груди или, как он любил это делать, рассматривать ее бедра. Принца лишили всего, чего только можно было. Это разачаровывает.              — Мы можем играть в это вдвоем, не так ли? Зачем так мелочиться?              Вопрос резонный. Даже от Альбедо в таком состоянии можно было услышать хоть что-то полезное. Колкости у него бывало черезчур много, но Розарии не привыкать управляться с характером мальчишки в который раз давя на самое больное. Его губы сохнут быстро и приходится постоянно облизывать те.              Почему это так сексуально?              Розария задаёт себе этот вопрос не в первый раз наблюдая за хрупкой куколкой в своих руках.              Рука сжимает место ещё черезчур частого внимания и Алхимик в попытке отдышаться закашливается, утыкаясь лицом в женскую грудью, сгинаясь пополам. Дева гладит светлые волосы, давая прийти в себя юноше, что нежился на мягкой плоти. Иногда она казалась ему мамочкой, которая была более заботливой, чем могла показаться на самом деле, но то, что она творила потом — все превращало в прах.              Самое обидное — спокойствие и хладность в лице ее. Неужели попытки играть по правилам не дают своих плодов и Алхимик ошибся? Плоть сжимают до приятной боли и юноша прижимается спиной к холодной спинке, тут же нетерпеливо выгибаясь навстречу. Дыхание прерывистое, вот-вот сорвётся стон с уст, но Алхимик терпеливо молчит, глотает стон глубже в горло, не даёт желанного. Бедра ерзают под ней и ладонь сильнее сжимается, заставляя шипеть громче, прямо в потолок, голову откинув.              Вынужденные вдохи закружили голову девы и та утыкается носом своим в шею Принца, прижимаясь грудью к острому оголенному плечу. Их губы встречаются внезапно, Альбедо не понимает как это случается, а Розария уже нетерпеливо жмется в губы Алхимика. Наконец стон звучит приятной мелодией для ушей ее. Пытки на секунду прекращаются. Ее руки упираются в плечи и монахиня нависает над беззащитно-дрожащим телом. Ладони тянутся выше и сжимаются на тонкой шее, покрытой лёгкими укусами, что с прошлого раза при прикосновении любом саднить начинали.              Нежности от Розарии ждать не стоило, но наивно верящий мальчишка в ее руках расслаблялся от губ, что покрывали его лицо поцелуями. Прикрытые от удовольствия веки. Приоткрытые искусаные губы. Альбедо настоящее произведение искусства, запечатлённое навечно в статуе. Точный выдох терзает кожу на шее девушки, а по спине пробегают мурашки, вынуждая женское тело выгнуться возможным объятиям, но его руки связаны. Альбедо в клетке.              Выпрямляясь резко, привлекая внимание расслабленного Алхимика, Розария сжимает его пах с ещё до этого неиспользуемой силой, напоминая самой себе, что это она сверху, это она играется с аккуратной куколкой бледного Принца Мела, а совсем не он. Роковая ошибка стоила Альбедо прокушеной губы и сдавленным стоном от накатившей боли.              Ах, довольная меланхолика на ее лице придавала ему спокойствия.              Голову свою опустив, Альбедо отдышаться пытается, но два пальца давят на голову, заставляя его поднять ту, посмотреть на лицо мучительницы, и заерзать под ней от ослабевающей хватки. Он ловко ловит каждое нервное подрагивание ее тела и считает в голове до ста, предвкушая мелкий взрыв внутри ледника.              — Голову. Я не позволяла тебе опускать голову. Не спеши огорчать меня, Принц.              Эта кличка. С ее уст она звучала иначе, с издёвкой. Показывала, что может колко задеть его. Альбедо приходится сдаться, в голове сливаясь на тридцати пяти, начиная в такт секундной стрелке считать заново.              Один.              Три.              Пять.              Девичьи пальцы расстёгивают ширинку и штаны, предварительно лишившиеся опоры в виде ремня, поддаются ее напору.              Двадцать два.              Двадцать четыре.              Двадцать шесть.              Возбуждённая плоть жаждет быть освобождённой после пары настойчивых манипуляций, но Алхимик терпеливо молчит дальше, не позволяя из уст вырваться предательским стонам или мольбам закончить эту агонию.              Сорок семь.              Сорок девять.              Пятьдесят один.              Рука скользит под одежду и по спине юноши проходятся мурашки, которые не сравнимы с предыдущими. Признание своей слабости в виде этой женщины равносильно проигрышу, но она чертовски хороша знала все слабые места, от чего складывалось ощущение, что дай ей волю — Альбедо стал бы личной куколкой для игр. Хотя, разве оно сейчас не так же?              Он вновь сбивается в счёте, пытается откинуть голову, жмурясь, но женская рука этого сделать не даёт, а резкий толчок коленки в пах приводят юношу обратно в чувства, заставляя раскрыть глаза и посмотреть на безэмоциональное лицо еле дышащей монахини. Конечное терпение иссекало с каждой секундой и его глубокие громкие глотки уже отдавались в ее ушах.              Этот препарат ведь действует и своим запахом, да, Альбедо?              Розария понимала, что юнец играл с ней, не она с ним. Но все равно горделивая женщина не могла признать своей зависимости от чуждо теплого бледноликого юнца, в чьих силах было покорить сердца многих юных дев, стоило лишь улыбнуться, но почему-то он заполучил сердце той, кому любовь и нежность — чужды и не имеют всякого смысла.              Его спальня всего через дверь, а она предпочитает экстрим незамкнутой двери, ведь в любой момент может заявиться Сахароза. Назойливая и до жути невинно-глупая. Таких, как она, как Барбара — Розария ненавидела всем своим ледяным сердцем.              Играть с нервишками и выдержкой Альбедо было то ещё веселье и зрелище, ведь он стойко переносил все грубые ласки и ее постоянное молчание. Лишь прерывистое дыхание напоминало, что Розария все ещё жива, что она ещё не с головой ушла в этот омут. Внутри Альбедо так и рвалость наружу что-то опасное и до невозможности притягательное. Но он птенчик в золотых оковах из ее прикосновений и выбраться из этого он не мог, даже если бы очень того хотел.              Розария любила наблюдать за ним. За этим спокойствием, что граничило с настоящим безумием, скрывался мальчишка, что сам не знал куда деть себя. Она желала просьб. Она желала мольбы. И знала куда давить, чтобы добиться того, чего она желала. Один лишь вопрос — когда это случилось? Когда он выдал на блюдечке ей все свои секреты и все свои слабости, позволив холодной женщине прикасаться к его горячему телу и оставлять на коже жгучие укусы? Когда она перестала придерживаться правилу «не оставляй и надежды на продолжение»? Когда так получилось?              — Альбедо.              Розария ждёт. Ждёт долго. И Алхимик знал, что терпения у этой женщины настолько краткотечно, что один лишь Бог знает, да и Венти лучше о ее терпении не распрашивать, ведь он лишь нервно вам смешок издаст да пошлет куда бы, чтобы больше о таких делах у него не расспрашивали. Альбедо уверен, что он сможет выдержать ещё немного, но холодные пальцы ведут от груди до живота, вызывая мурашки и дрожь, и он не в силах устоять перед соблазном сказать эй…              —…да, пожалуйста.              Альбедо как всегда спокоен и сосредоточен и это бесит. Бесит Розарию больше всего. Она хотел его всего и это касается эмоций. Но ведь Альбедо не испытывает ничего, что люди считают эмоциями, так зачем ей то, что дать он не может и то, чего она так остерегается? Хороший вопрос. Этот вопрос хотел бы задать себе и Принц, чтобы понять, почему его безчувственное сердце бьётся быстрее, когда она рядом. Просто рядом.              — Нет.              Безжалостно? Да. Сухо и неубедительно. Альбедо мог лучше, мог играть куда качественнее. Но почему-то постоянно назывался на грубость со стороны монахини. Как только ее занесло сюда вновь, после того, какие нервы он ей устроил в прошлый раз. Плевать. Розария, схватившая его за лицо от злости, медленно, но разжала свою хватку, понимая, что это черезчур.              — Довольно. Пожалуйста.              Розария замирает, глядя на все ещё спокойное лицо Альбедо. Он наклоняет голову и осматривает тело девы, цокнув. Женщина приподнимает бровь не сразу понимая, что ее пленник давно уже не пленник и дело времени было когда игра ему надоест и с защиты он перейдет в наступление. Алхимик вытягивает руки вверх и тянется, выгибаясь, пока сидящая на его коленках монашка обрабатывает происходящее. Ее рука прижимает запястья юноши к стене и она нависает сверху, в сантиметрах от его губ останавливаясь.              — Никто не позволял тебе говорить. И никто не позволял тебе своевольно что-либо делать. Так что закрой рот и жди, пока я закончу.              Зла. Она была зла и раздражена, а на лице Альбедо наконец скользнула усмешка, что раздражала ее ещё сильнее. Розария наклоняет голову и втягивает наглого юношу в поцелуй, кусая его губы и толкаясь языком в его рот, желая заполнить хоть его рот чем-то полезным. Альбедо целовался отвратительно. Она так говорила. Вот только другие то и не жаловались. Она просто пытается его задеть.              Розария вскрикивает, когда руки Альбедо оказываются под ее ягодицами, а сам Принц поднимается на ноги, уткнувшись лицом в ее шею. Ему надоело быть жертвой и единственное, что сейчас им движет — человеческое желание. То самое желание, которое Альбедо скрывал от всех и вся под ста замками и ста дверьми, а Розария взяла и сломала все напрочь.              Грудь девы соприкасается с холодной поверхностью стола и она вздрагивает от контрастов вокруг. Слишком горячо. И слишком холодно. Ее пальцы сжимаются в кулаки и она желает приподняться, но рука Алхимика прижимает хрупкое тело к столу, давая понять, что он всё-таки сильнее. И Розария… Принимает это.              — Вау. Ты успокоилась.              Рука со спины скользит ниже, растегивая все мешающие застёжки, чтобы освободить женское тело от одежды. Она мешала ему и Альбедо мог бы просто все это грубо и быстро стянуть и выкинуть куда-то в кучи всякого в углу своей лаборатории, но он продолжает испытывать терпение Розарии, не упуская момента, чтобы раздразнить ее.              Уперевшись ладонями в столешницу, алхимик опускает голову и проводит дорожку поцелуев по всему позвоночнику от шеи к копчику, заставляя даму под ним дрожать от мурашек. Розария переминается с ноги на ногу и юноша усмехается, заставляя по спине пройтись мурашкам. Он вновь это делает. Он вновь проявляет эмоции и интерес.              Альбедо не нужно ее разрешение, он и сам знает куда можно.        Нагло. Именно так Розария могла бы описать действия алхимика. Он выпрямляется и хватает девушку за бедра, заставляя ее приподнять их для его удобства. Толчок, совершенный неожиданно, застаёт Розарию врасплох и она замирает, не в силах и звука проронить. Альбедо давит смешок и делает ещё один толчок, выбивая из груди монашки слабый и тихий стон, который та тут же глушит. Перед глазами девы темнело, развратные звуки срывались с ее уст, вскрики переходили в стоны.              Альбедо знал, что ему нельзя расслабляться или давать расслабиться Розарии. Он хватает леди за кисти обеих рук, а после и вовсе сплетает их пальцы в замок. Сопливо. Но удобство есть удобство. Наблюдать за тем, как ее руки напрягаются, когда она с силой сжимает его ладони, Альбедо мог бы вечно. Ее руки заняты крепкой хваткой, казалось бы, хрупкого Алхимика и непозволительные звуки сами исходят из ее уст. Они могли бы вызвать миллионы вопросов у Капитана Кавалерии и Стеснительной помощницы, но их тут нет, по крайней мере в такой час, в такой день.              Принц наклоняется и проводит носом дорожку по шее монашки, вызывая мурашки по спине и возмущение из ее уст. Юноша в ответ лишь смешком своим кожу обжигает и дёргает руки леди на себя, заставляя холодную спину прижаться к горячему торсу, прочувствовать как дышит Альбедо. Шлепки тел выбивают из Розарии все больше стонов и алхимик все же позволяет на лице своем расположить улыбку. Она сжимала его руки так крепко, словно бы боялась, что он вот-вот ее отпустит и оставит в таком ужасном состоянии, исчезнув навсегда. Ногти согнувшихся пальцев впиваются в кожу нежную с каждым толчком все больше и больше, от чего Альбедо на время теряется в ощущении боли и удовольствия.              Он утыкается носом в ее затылок, обжигая горячим дыханием нежную кожу и оставляет на шее поцелуй, ещё один, ещё, пока их щеки не прижимаются друг к другу. Вечно холодная и грубая Розария предстала перед Альбедо во всей красе, не скрываясь под маской. Он руки ее отпускает, и дева упирается ладонями в столешницу, спиной продолжая вжиматься в тело Алхимика.              Теплая ладонь прижимается чуть выше ее живота, а вторая накрывает грудь, сжимая мягкую округлость до приятной боли. Пальцы утопают в мягкой коже. И Альбедо нравится это чувство. Их губы соприкасаются в бою превосходство и в желании вернуть себе лидирующую позицию в соитии от Розарии. Не описать те эмоции, что сейчас переживали они, и все остальное пред этим всем просто померкло, оставляя их двоих наедине друг с другом.              Розария добивалась этого каждый раз. Каждый божий раз добивалась от меланхоличного Принца всех недоступных эмоций, заставляя выдумывать, импровизировать, идти по пути ее прихотей, показывая то, что хочет она.              Толчков немного, но этого вполне хватает, чтобы ее колени дрожали, чтобы ее тело отдавалось ему полностью, и, возможно, Альбедо и сам не понимает причин такой реакции. Реакции его организма. Это ведь все началось с обычного эксперемента, обычного желания узнать о чувствах и эмоциях больше, а она просто попалась в сеть любознательного Алхимика, желающего исследовать запретное.              Она и есть то самое запретное и таинственное.              Ноги неметь начали, а тело вздрагивало от каждого вздоха, только Альбедо это не замечал. Он не замечал того, что он на пределе, и что он заставляет сам себя терпеть, оттягивает, лишь бы насладиться расслабленной девушкой в своих руках. Она точно уйдет, когда все закончится.              Он хочет прикасаться больше, хоть она и не разрешает. Признаться самому себе сложнее, чем ей, на самом то деле. Альбедо не раз замечал сам за собой, что засматривается. Смотрит на нее слишком подозрительно долго. Слишком рассматривает ее ноги, бедра, изгибы тела, рисует ее по памяти ночью, лёжа на кровати и смотрит на рисунок долго-долго. А после выкидывает к черту в горящий камин.              Ему это не нужно.              — Черт.              Охрипший голос над ухом заставляет по спине монашки пройтись мурашкам, ведь голос Альбедо всегда спокоен, безразличен, а сейчас он словно взволнован. Его руки опускаются на те самые бедра, от которых он не отводит взгляда, посещая от балды службу в Соборе. Движения становятся куда более хаотичными, и он, не отпуская, вжимает толчками таз девы в столешницу.              Он просто замирает, прижав ее ягодицы к себе, не давая ей и возможности отстранить прямо сейчас, когда он удовлетворённо выдыхает, откинув голову. В глазах темнеет то ли от пережитого, то ли от того, что дышать ей сложно, и Альбедо понимает, что девичье тело, какой бы Розария сильной не была, не выдерживает. И он держит ее. Обвивает одной рукой под грудью и прижимает к себе, утыкаясь носом в ее затылок, вдыхая запах елового леса и мяты.              Внутри нее все сбивается в клубок, ноги отказываются стоять и Розария не смеет противиться Алхимику, буквально являющимся ее опорой. Он тянет ее за собой, падает в объятиях с девой в кресло и откидывает голову, стараясь надышаться свежим воздухом.              А дверь лишь со скрипом и громким хлопком закрывается.