"Приглашение спать и обниматься"

Гром как не в себя пахал на работе четвертые сутки. Прокопенко и Дубин гнали его домой. Особенно Дубин, прекрасно знающий, что Грома на работе долго без его личной охраны оставлять нельзя. И насколько сильно потом будет получать весь отдел, на котором будет отыгрываться эта охрана. Гром не спал последние двое суток, Прокопеныч вызывал к себе, грозился увольнением, Гром не уходил, Прокопеныч договаривался с Димой, Дима исправно таскал Игорю новую шаурму каждый день, держал нейтралитет, но уже подумывал подсыпать снотворное и пытался помочь с делом. Где-то в миллиарде километров от Земли была готова взорваться от возмущения какая-нибудь звезда. А пока в Питере без Грома загибались. Потому что скучали по касаниям, по теплу, по объятиям. И пока звезда не решила взорваться в Питере, Дубин молился, чтобы Игоря забрали с работы. Поэтому, когда на пятый день он пришёл в отдел и увидел Грома, задумчиво пялящегося на соседний стол, Дима лишь поблагодарил Богов за миновавший апокалипсис.

***

Игорь поспал три часа. Дело зашло в никуда, мозги кипели, а мысли превратились в одно сплошное думайдумайдумай. Засыпал он на своём месте — откровенно дерьмовый кофе не помог. Проснулся здесь же, за столом, укрытый пледом, спасибо Диме, с остывшей шаурмой под рукой и карточкой-визиткой. Первые три минуты он и не замечал её вовсе, поедая шаурму и перебирая бумаги по делу. А потом заметил. И устало рассмеялся, прикрывая рукой глаза и снова почти засыпая от этого. На визитке значилось «приглашение спать и обниматься» и маленький логотип vmeste снизу. Когда через час пришёл Дима, с пылающими глазами, очевидно только что получивший приказ свыше гнать Игоря взашей с рабочего места, Гром дрожащей от недосыпа рукой протянул ему визитку. — Ты прости, напарник, я сегодня домой. У Дубина сделался вид, словно он прямо сейчас был готов залезть на стол и начать танцевать макарену. Весь отдел тихо выдохнул. Прокопеныч в своём кабинете перекрестился. Пол-России тоже. Миру не грозило пасть в руинах от личной специфичной охраны Игоря Грома. Игорь купил три шаурмы, кислых червячков и торт прежде чем пойти домой. В качестве извинений торт и любимые серёжины червячки, ну и шаурма за компанию. Гром остановился перед дверью с занесённым кулаком. В голове крутились то ли молитвы, то ли ещё какая-то ересь. Дверь ему открыл хмурый Олег, чуть не врезавшийся в занесённый кулак. — Явился. — Ему там совсем плохо? — А ты ещё на недели две задержался бы. — злой. Значит плохо дело. Волков злой в трёх случаях. Серёже плохо, Серёжу обидели, и кто-то, либо Гром, либо Серёжа серьёзно пострадал. — Иди сюда, придурок. Олег за рукав притянул его к себе, сгребая в медвежьи объятия. Тортик в коробке пошатнулся и почти выпал. Гром попытался поставить пакеты на полку, но получил сильный укус в плечо. В объятиях Волкова тут же исчезло чувство, что весь мир против него, а появилось защищённости и надёжности. — Олежа, кто там? Он пришёл? «Серёжа» — мелькнуло в голове и моментально стало стыдно за дни пропадания на работе. Разумовский звучал устало, измотанно, как будто бы он не спал двое суток, а не Гром. Серёжа появился буквально через секунду, как прозвучал его голос. Олег отпустил и осуждающе ткнул вперёд, на, мол, смотри, до чего довёл. Серёжа был бледный, взъерошенный, с невозможно огромными синяками под глазами и трясущимися руками. — Игорь… — Серёжа влетел в Грома, сбивая с ног, впечатываясь молекулами, окутывая собой. Игорь ткнулся в рыжие волосы, крепко сжимая талию обеими руками. Мозг краем сознания услышал хмык, а рука, до этого державшая пакет, стала свободной. Гром прижался крепче, сливаясь ДНК с дрожащим у него в объятиях Разумовским. — Серёж… Серёженька, я тебе червячков купил. — Да иди ты, со своими червячками, Игорь! Где ты был? — просипели ему в ответ, вжимаясь ещё сильнее, выбивая тот немногий оставшийся воздух в лёгких. — Прости, дело важное. — А мы с Олегом, не важные? — возмутился Разумовский, поднимая глаза. И чёрт бы его побрал, словно в самую душу заглянул. — Хватит драму ломать, идёмте. — Олег возник из ниоткуда и потащил за собой в спальню. Не отрываясь друг от друга, они все втроём повалились на кровать, на ходу сваливая обувь. Серёжа пнул свои розовые тапочки, подаренные ему на прошлый день рождения, куда-то в край комнаты; Олег сложил собственные, кислотно-жёлтые, рядом, у подножья; Игорь скинул ботинки там же, чуть не отдавив Волкову ногу и снял кепку с курткой. Втроём они растянулись на кровати. — Игорь, скажи честно, ты дурак? — спросил Серёжа, обнимая его, с одной стороны ладонью скользя от груди к низу живота, так что у Грома вдох застрял где-то посреди горла. — Нет, Серёж, он не дурак, он бессовестный. — возразил Олег, проделывая то же самое с другой стороны своей рукой. — А я думаю дурак. — подбираясь к ремню, в самое ухо прошептал Разумовский. — Не ел почти, поспал три часа… — Вам Димка нажаловался? — пытаясь дышать возмутился Игорь. Вот не ожидал, блин, от напарника-то! — Ты нас настолько недооцениваешь, дорогой? Думаешь у нас нет других связей в твоём отделе? — усмехнулся Олег, выцеловывая шею, параллельно задирая серую футболку. — У нас их очень, — Серёжа опустился вниз, проходясь губами по груди, — очень, — уделил внимание прессу, — очень много. — укусил за выпирающую тазобедренную кость. Игорь подавил стон, цепляясь зубами в кисть. — Серёженька, ну мы ведь выспаться его привели. — раздался голос Олега, который впрочем не удосужился оторваться от шеи и так и не убрал рук, державших футболку. Спокойный, ответственный, кажущийся холодным Волков и яркий, волнующийся, тревожный Разумовский, которые с самого детства не расставались, казались идеальным дуэтом. Пока им не встретился Гром, комбинирующий черты характеров обоих и неожиданно идеально вписавшийся к ним в разговоры, беседы, дни, а после и в жизнь, и вечера, и общую квартиру, и ночи, и кровать. Игорь сглаживал неровные углы, которые все эти годы торчали, доставляли раны и боль, о которые бились и над которыми рыдали. Рядом с другими каждый раскрывался. Серёжа начинал чувствовать себя долюбленным, Олег переставал бояться стоять спиной, Игорь становился более открытым. Игоря с Серёжей объединяла жажда справедливости, жгущая изнутри, недополученная из детства любовь и внимание, тяга к новому и совершенству; Игоря с Олегом — умение мыслить, проявлять хладнокровие и смотреть на ситуацию под разными углами, когда это требуется и раздражающая скрытность и осторожность; Олега с Серёжей — вся жизнь, воспоминания и существование. Поначалу было сложно. Игорь учился понимать, принимать. Серёжа позволять. Олег доверять. Волкова перестало кошмарить по ночам, а даже если он и просыпался посреди ночи от собственного крика, его в четыре руки утягивали обратно в тепло, приносили воды и крепко сжимали и рассказывали что-то хорошее, поочерёдно шепча на ухо истории. Разумовский, которого так же в четыре руки любили, уделяли внимание, выслушивали, заботились, расплывался довольным мартовским котом и почти мурчал от уделения ему времени и ласки, выливаемых на него. Гром учился любить, выражать это, касаться, говорить, принимать чужие и собственные заскоки, а ещё витамины, которые Олег заставлял пить их с Серёжей по утрам. Жизнь каждого медленно становилась лучше, их треугольник идеально балансировал, обеспечивая каждого максимальным комфортом. Нет, конечно, они умудрялись и ссориться, но обычно это всё сглаживалось разговорами и постелью. У них редко расходились мнения, только если это не касалось чьего-то здоровья, сна или питания. Все трое спокойно забивали на собственные нужды и ёжиком Соником мчались помогать другому. — Серёнь, угомонь либидо, мы его домой спать притащили, а не трахать, право слово! — Олег умел остановиться, в отличие от Серёжи, недовольно промурчавшего что-то там на своём разумовском. Игорь с сожалением посмотрел на него и стянул футболку, мешавшую…всему, мешавшую впрочем. — Прости, но сам знаешь, меня бы надолго не хватило сейчас. — Это потому что ты бессовестный. — сказал Волков, укрывая троих одеялом, скользя рукой к животу. — И дурак. — согласился Разумовский, переворачиваясь на бок, переплетая свои пальцы с пальцами Олега на животе у Грома и закидывая ногу на Игоря. — Бессовестный дурак. — пробормотал Гром, отрубаясь от тепла, чувства безопасности и того, что его думайдумайдумай здесь могло не тревожить разум, а расслабленно дремать, упокоившееся где-то в глубине сознания. На следующее утро Гром будет видеть лениво ползущего по кухне Серёжу, у которого магическим образом синяки под глазами пропадут за одну ночь, и Олега, который готовит ему чай, потому «какой тебе кофе, Серый, опять давление подскочит, убрал свои ручонки быстро!», Гром неожиданно поймёт простую аксиому, которую на деле для себя вынес уже давно — дом это не квартира. Дом — это эти двое. P.S. Дима Дубин, у которого был телефон с левой симкой, довольно набирал смс-ку на номер Разумовского, что дело закрыто, преступник найден, а Игорю Прокопенко выписал бумаги на двухнедельный отпуск.