Скверна

Определенно, не стоило дразнить Чайльда настолько упорно. Эта мысль мелькает в сознании Итэра, когда он отпрыгивает в сторону, со страхом и возбуждением наблюдая за тем, как чужое тело облекает тяжелый даже на вид доспех. Их спарринги всегда заканчиваются либо потасовкой на кулаках, либо грязным, распутным сексом в полуснятой одежде прямо на земле – в пыли и поте, но сейчас, похоже, Итэр превзошел сам себя. Хорошо, что Паймон осталась в гостинице. Потому что предчувствие Итэра говорит об одном – то, что скоро произойдет, не для невинных глаз и ушей. Сердце его грохочет в груди, глухими ударами отдаваясь в уши, а на языке оседает терпкий привкус страха. Висок щекочет капля пота, и Итэр отступает, не сводя глаз с Чайльда, что парит над землей, как некое божество. И черт, какой он все-таки огромный, думает Итэр, облизывая пересохшие губы. Кажется, что в его тени можно даже спрятаться от лучей палящего солнца. Тяжело дыша, Итэр оттягивает ткань топа, приставшую к груди. Ему не хватает воздуха, тело ощущается неповоротливым, медленным. Кожа липкая, разгоряченная – он весь просто насквозь мокрый. До этого момента Чайльд успел хорошенько его измотать, и второго раунда Итэр попросту не выдержит. Особенно сейчас, когда так сильно ноют ушибленные ребра, а на боках, кажется, уже расцветают синяки от крепких ударов. Ему бы в прохладную воду, подальше от жары, подальше от… Он вздрагивает, когда Чайльд медленно опускается вниз. Двустороннее копье, что он сжимает в руке, искрится фиолетовыми молниями. Плащ развевается за спиной, хотя никакого ветра нет. Шаги его тяжелы и внушительны, и Итэр пятится, не в силах отвести взгляд от единственного глаза, зловеще сверкающего на алой маске. Что там, за ней, можно только гадать. Итэр хочет верить – там обычное лицо, к которому он привык. С молочной кожей и яркими глазами цвета вечернего моря, которые умеют смотреть так ласково… Но от их взгляда не бывает мурашек по спине и холодеющих пальцев. От их взгляда не взмокает затылок и не слабеют колени. Тому – другому Чайльду – он до нелепости доверяет. Пусть даже они и ругаются, и кидаются в драку по любому поводу. Этот же – незнакомый, окутанный молниями, громадой возвышающийся над ним – пугает его. Пугает и влечет, как всякое неизведанное, малоизученное. Чужое прикосновение заставляет Итэра замереть. Закованные в железо пальцы стискивают его подбородок, заставляют вздернуть голову. Некоторое время они с Чайльдом словно изучают друг друга, а потом тот крепко берется свободной рукой за низ своей маски и снимает ее, оставляя верхнюю половину лица скрытой. Итэр смотрит на узкую щель безгубого рта, на острые клыки, сверкающие сахарным блеском, и на облизывающий их темно-фиолетовый язык. Встав на носочки, он поддается странной, темной тяге внутри себя, тянет Чайльда к себе, заставив наклониться ближе, и приникает к этому рту жадным поцелуем. Он проводит кончиком языка по щели, осторожно трогает клыки, касается чужого гибкого, влажного языка. Но ведет он недолго. Вскоре Чайльд больно сжимает его плечи – кончики острых железных когтей вспарывают тонкую ткань топа, царапают кожу до крови – и грубо целует в ответ. Если это можно назвать поцелуем. Чудовищно длинный язык настойчив, он проникает до самого горла, двигается ритмично, будто бы сокращается. Итэр задыхается, повиснув в чужих руках. Все, что он хочет – вдохнуть хоть немного воздуха. Его ноги вдруг отрываются от земли, и он хватает Чайльда, чувствуя, как сердце на мгновение замирает в груди. Это страшно – так стремительно потерять опору. Но страстный, жадный, жестокий рот – пасть, точнее было бы сказать – заставляет его забыть об этом. Поцелуи-укусы обжигают взмокшую шею, он коротко выдыхает, когда Чайльд протыкает зубами его кожу. Кровь струится по ней, кровь, которую тут же слизывают, утробно урча. Бережно удерживаемый в объятиях в паре метров над землей, Итэр, постанывая, цепляется слабеющими пальцами за чужой нагрудник, когда его беззащитно открытое горло размечают болезненными, кровоточащими следами. Член болезненно напрягается, и Итэру безумно хочется скользнуть ладонью в штаны и сжать его, провести от основания к головке, чуть оттянуть крайнюю плоть... Он сбивается с этой мысли, когда Чайльд срывает с него топ вместе с плащом, легко удерживая одной рукой, обвитой вокруг талии. Итэр ошеломленно выдыхает. Он же… Он же не всерьез… Уперевшись ладонями в грудь Чайльда, он пытается оттолкнуть его, мотая головой. Ему вдруг становится дико страшно. Он даже представлять не хочет, насколько большим – огромным – окажется член, пока еще спрятанный в груде металла. Но удивительно мягкое прикосновение к паху выбивает из него стон, особенно когда чуткие пальцы удивительно нежно массируют его между ног, отчего хочется свести бедра как можно теснее. Пробормотав что-то несвязное, Итэр извивается в руках Чайльда, подается ближе к ласкающей его ладони. Его больше не пугают ни железные когти, ни сила, что заключена в этих пальцах. Одним легким сжатием Чайльд может сейчас раздавить его член, и эта мысль – Итэр жмурит глаза, кусает губы – эта мысль заводит еще сильнее. Он даже не замечает, в какой момент остается и без штанов, и без нижнего белья. Только когда Чайльд опрокидывает его голой спиной на траву, он понимает, что абсолютно обнажен. Короткие травинки колют кожу, щекочут ложбинку ягодиц, а в поясницу и вовсе впивается камешек, но Итэр забывает об этом, погребенный под огромным и тяжелым телом навалившегося на него Чайльда. Его горячее дыхание опаляет ухо, и острые зубы прикусывают мочку, а после, играясь, тянут за сережку. Постанывая, Итэр выгибается навстречу Чайльду, прижимается лишенной одежды кожей к холоду металла, остро чувствуя каждый – даже самый крошечный – элемент доспехов. Его ноги широко разведены, меж них чужой, закованный в железо торс, он обнимает его коленями, стискивает крепко-крепко. Его соски трутся о нагрудник, каждое неосторожное движение отзывается чувствительной вспышкой, отчего они напрягаются еще сильнее. Пальцами Итэр скользит по бронированным широким плечам, гладит слишком мягкий по контрасту мех воротника, а затем путается в дико растрепанных волосах. Оттягивает Чайльда за голову, вглядывается в горящий нестерпимо фиолетовым глаз. В нем Итэр ясно читает такое знакомое, созвучное собственному грязное желание. – Давай же, – шепчет он, бессильно стискивая руки Чайльда чуть выше локтей. Он отпускает себя, обещая разумной своей мысленной половине подумать об этом позже, и вскидывает бедра, откровенно потираясь о Чайльда. Не то, чтобы он мог почувствовать это в доспехах, но главное – обозначить то, чего хочется. А хочется Итэру одного – чтобы его распяли, покорили, вбили в землю, заставили задыхаться от криков. Низкий рык вырывается из горла Чайльда, словно он прочел каждую дрянную, скверную, порочную мысль в чужой голове. Нетерпеливо он срывает пластины доспеха с себя, и наконец-то – горло Итэра перехватывает от ужаса и вожделения – обнажает свой член. Повторяющаяся, назойливая мысль – он огромный, и это первое, о чем думает Итэр, не сводя с него глаз. И совсем не похожий не человеческий – покачивающийся под собственным весом, толстый, увитый венками и бугрящийся чем-то, похожим на чешую. У основания он гораздо массивнее, головка же, набухшая от крови, узкая и сочится густой, стекающей крупными каплями смазкой. – Это… – Итэр с трудом сглатывает. – Это вообще в меня поместится? Чайльд не отвечает ему. Только берет его руку и кладет на свой гигантский член, который Итэр не может даже толком обхватить полностью. Завороженный, он гладит бархатистый ствол, изучающе обводит кончиками пальцев узор из вен, оплетающих его, проводит осторожно по краям чешуек, плотно-плотно прилегающих к коже. Взвесив в ладони увесистую мошонку, пробует поиграться с яичками, мягко перекатывает их. Чайльд шумно выдыхает, и прямо на глазах его член становится еще больше. Итэр чувствует трепет в низу живота, нетерпение охватывает его, пронзает словно насквозь. Склонившись, он касается кончиком языка гладкой головки, ловит тягучие капли смазки, пробуя ее на вкус. Она солоновато-терпкая, вязкая, и пахнет мускусом. И ее очень, очень много. Он слизывает ее, как мороженое, сглатывает торопливо. Пока Чайльд держит свою огромную руку на его голове, Итэр тщательно проводит языком по ладоням, а затем обхватывает ими его член, скользит вверх и вниз. Головка помещается в его рот, пусть даже и заполняет его полностью, но принять больше у него не получается. Губы растягиваются вокруг члена, и это почти больно, особенно в уголках рта. Даже на глазах выступают слезы. Отстранившись, он просто проводит по члену языком, добавляя как можно больше слюны. Вскоре он блестит, почти как полированный, а рот Итэра саднит и ноет. Губы ощутимо припухли, а язык словно онемел. Больно сжав волосы на затылке Итэра, Чайльд тянет его к себе. Заставив откинуть голову, проводит горячей и влажной головкой по раскрытым губам, мажет по скуле, оставляя липкую полосу. Фиолетовый глаз вспыхивает ярче, почти слепит, и Итэр прикрывает глаза, послушно продолжая облизывать член. Слюны на него уже не хватает, и Чайльд грубо дергает Итэра, наматывая на руку его косу, сажает его на себя, а потом глубоко и грязно целует, проникая языком в рот, заставляя задыхаться от накатывающего возбуждения. Это больше похоже на минет, чем на поцелуй. Язык трется о стенки его горла, сокращается ритмично, слюна стекает с него, Итэр едва успевает сглатывать ее, задыхаясь. Прикрыв глаза, он сосет этот длинный, извивающийся язык, крепко сжимая руками чужую мощную шею. Ему хочется больше, и он трется о Чайльда, слабо постанывая. Широкими ладонями Чайльд оглаживает его бедра, железными пальцами впивается в ягодицы, разводя их в стороны. Когти царапают кожу, и горячие капли крови щекотно стекают по ней. Итэр дергается, чуя, как кончик когтя чуть давит на самое незащищенное местечко его тела. Напряженный, он сглатывает, часто-часто моргая. Кровь отливает от лица, но член становится лишь тверже. Застонав, он торопливо облизывает собственные пальцы и заводит руку за спину, чтобы успеть подготовить себя. Ему не хочется ничего острого, ничего железного в себе. Только огромное, горячее и рельефное. Только тогда он не будет возражать. Растягивать себя самому – не то, что можно назвать удовольствием, но Чайльд роняет его на траву, задирает его ноги, держа их одной рукой, и жадно смотрит. От этого взгляда яйца Итэра поджимаются, и смазка сочится из члена, пачкая живот. Еще немного, и он кончит безо всякого проникновения, безо всякой ласки. Возбуждение разрывает низ живота, член стоит так, что больно. Когда чужая грубая ладонь мягко обнимает его, закрывая почти полностью, Итэр прикусывает нижнюю губу. Он вбивается короткими толчками в кулак Чайльда, и мелко дрожит, раскинувшись на земле. Другой рукой Чайльд касается его натертых, чуть саднящих сосков, почти бережно ласкает их, стараясь не оцарапать. Кончики когтей обводят ареолы, несильно надавливают. Металл приятно холодит, и Итэр, постанывая, проникает в себя глубже. Но пальцев так мало, они не распирают изнутри, не заполняют до отказа. Особенно его собственные пальцы – слишком тонкие, слишком маленькие. Сколько бы их ни было, их мало, мало, мало. Продолжая удерживать его ноги в воздухе, Чайльд склоняется, убирая его руку в сторону, и лижет, лижет его меж ягодиц, пока там не становится влажно, даже мокро. Языком он толкается в него – верх маски больно впивается в нежную кожу, но Итэру все равно –, просовывает руку ему под поясницу и слегка приподнимает. Постанывая, Итэр рвано дергает бедрами, пытаясь насадиться глубже на этот восхитительно извивающийся язык. Он горячий, он распирает изнутри, Итэр чувствует каждый его сантиметр. Когда Чайльд отстраняется, Итэр разочарованно выдыхает, ерзая на земле. Ему хочется больше, еще больше, он тянется пальцами себе между ног, но чужая грубая рука останавливает его, больно сжимает запястье. Вздернув его задницу еще выше, Чайльд тащит его под себя, упираясь возбужденным членом в его анус. Скалит зубы, и молнии вновь искрятся по его броне, бьют электрическими разрядами, отчего Итэр тихо вскрикивает. Запах озона разливается в воздухе, разгоняет душный, прогретый солнцем воздух. Дышать становится чуть легче, и Итэр сгребает кулаками траву и землю под собой. Чайльд широко разводит его ноги, забрасывает на свои бедра. Крепко удерживая Итэра, пытается втиснуться в его растянутый анус. Выдыхая, Итэр пытается расслабиться, отогнать прочь панические мысли о том, что такой член просто разорвет его пополам. Прикусив губу, он стонет, ладонями скользнув по чужой широкой груди, пальцами царапнув железо нагрудника. Головка проходит относительно свободно, но дальше дело не идет. Итэру чудовищно больно, и на глазах выступают слезы, которые Чайльд, громадой нависнув над ним, осторожно собирает кончиком языка. В таком положении Итэру неудобно, он согнут почти вдвое, куда-то в поясницу втыкается край брони, ребра напоминают о себе взрывом боли, а задница саднит. Чайльд подается вперед, вбивается внутрь, игнорируя стоны протеста. Боль от проникновения ослепляет, обжигающе горячая кровь струится по бедрам, но член наконец-то внутри, он наполняет собой до отказа, давит на стенки. От него будто вздувается живот, и все внутри ноет, болит, но Итэр осторожно выдыхает, крепче цепляясь за чужие плечи. Боль – это почти что удовольствие, они взаимозаменяемы, и пропавшее было возбуждение вспыхивает с новой силой. Прильнув щекой к броне, Итэр слабо выдыхает. Металл прохладный, он остужает жар под кожей. Бессильно царапнув затянутые в железо руки чуть выше локтей, Итэр запрокидывает голову, вглядываясь в лицо Чайльда. Насколько это можно назвать лицом. Итэру хотелось бы вцепиться пальцами в чужие растрепанные волосы, потянуть за них, чтоб причинить боль. Это принесло бы ему больше удовольствия. Но он не сможет дотянуться, даже если очень постарается. Он и до плеч-то достает с большим трудом. Все, что он может – покорно принимать в себя огромный член, который и членом не ощущается, а раскаленным колом, на который накручивают его кишки. Он задницы уже почти не чувствует, только ощущает, как внутри нее движется чистая боль. Но распятый, обездвиженный, он лишь дико улыбается, пока его натягивают, словно куклу. В этих огромных руках он сам себе кажется не больше, чем игрушкой. Чайльд легко разворачивает его, ставит на трясущиеся колени, давит ладонью на затылок. Итэр выставляет истерзанную задницу, упирается лбом в траву, прикрывая глаза. Чайльд слизывает с его бедер потеки крови, и его мягкий язык проникает глубже, словно бы даже ласкает. Его не сравнить с гигантским членом, он расслабленно скользит в растраханном анусе. Но потом все возвращается на круги своя. Стиснув его бедра, Чайльд насаживает его на себя – на этот раз медленнее, осторожнее. Двигается ритмично, словно накачивает – раз-два, раз-два. С каждым рывком с губ Итэра срывается болезненный хриплый стон. Прикусив костяшки пальцев, он терпит, пока в него погружаются. Тяжелые яйца шлепают его по бедрам, прилипают к потной, разгоряченной коже. Итэру хорошо, но не хватает, так не хватает видеть лицо, которое он полюбил. Поэтому, прикрыв глаза, он представляет его, каждую черточку. Скользнув рукой между ног, сжимает член, скользит по нему кулаком. Подхватив под колено, Чайльд поднимает его в воздух и так, на весу, опускает на свой член до самого конца. Итэр больше не чувствует боли. Даже когда чужие руки поднимают его – влажная головка выскальзывает, оставляя его неприятно пустым –, а затем насаживают, заполняя до упора горячей, раздутой плотью. Запрокинув голову, он находит собственным взглядом чужой взгляд. В этом фиолетовом безумии нет ничего человеческого. С громким рыком Чайльд дергается и кончает, выстреливая обжигающей спермой. Ее так много, что даже потом, уже лежа на траве, Итэр чувствует, как она все вытекает и вытекает из него. Густая, липкая, она пристает к коже. Он пачкает в ней пальцы, облизывает их бездумно. У нее едва ли есть вкус. Она теплая, вязнет на зубах. Размеренно дыша и раскинув ноги, Итэр трогает себя внизу, ощупывает края растянутого ануса. Он вспухший и пульсирует, но в целом, все в порядке. Итэр ожидал худшего. На кончиках пальцев остается немного крови. – Развращенная невинность, – говорит Чайльд, сжимая мягко его запястье, – всегда платит кровью. Кончиком теплого, влажного языка он слизывает алые следы. Итэр наблюдает за ним, чуть сощурив глаза. Когда он успел вернуться в свое нормальное состояние, Итэр не помнит. Лишь одна мысль и бьется в сознании заплутавшей птицей – «больше я никогда не буду так злить Чайльда, никогда больше, обещаю». Измотанный, с растрепанными волосами, тот выглядит паршиво. Дышит тяжело, вокруг глаз залегли глубокие тени. Итэр чувствует себя не лучше. Со стороны они, похоже, представляют из себя жалкое зрелище. Хорошо, что здесь, в затерянных лугах, не встречаются даже хиличурлы. – Очень больно? – заботливо спрашивает Чайльд. Взгляд его прикован к месту меж бедер Итэра, отчего тот с трудом подавляет желание прикрыться. Но ни к чему это делать после того, как член Чайльда едва не вывернул его наизнанку. – Не слишком, – Итэр пожимает плечами. Нет места на его теле, которое не болело бы. Мышцы ноют, ребра гудят, а уж то, что творится пониже спины, и словами не описать. Но он терпит. В конце концов, он сам был не прочь испытать себя и свою тягу к наслаждению через боль. Но Чайльд не верит ему. Скептично глянув, тянется за своей сумкой, шарит в ней и достает склянку из плотного стекла мятного цвета. – Отлично заживляет раны, – говорит он и открывает плотно притертую крышечку. Тягучая жидкость льется ему на пальцы. Белесая, полупрозрачная, она стекает вязкими каплями по коже. Глядя на нее, Итэр краснеет, отворачивая голову. Прикрыв глаза, позволяет коснуться себя. Только тихо стонет, когда Чайльд осторожно толкается пальцами в него. Подушечками он тщательно смазывает стенки – очень глубоко, настолько, что Итэр поджимает пальцы ног, а член его вновь крепнет –, а после обводит края ануса. Прикосновения его почти невесомые, они не причиняют боли. Чайльд никак не комментирует его возбуждение, только смотрит пристально, словно бы раздумывая. Склонившись ниже, – горячее дыхание оседает на коже –, он накрывает губами головку. Одним плавным движением насаживается жарким, податливым ртом на член, и Итэр дергается под ним, хватает за волосы. Оказывается, в нем еще остались силы на то, чтобы громко стонать и дергать бедрами в страстном желании втиснуться в узкое горло, так восхитительно сдавливающее со всех сторон. Чайльд гладит его между ног кончиками пальцев, легонько потирает вход, чуть надавливает, но не делает попыток двинуться дальше. Ладонью, испачканной в своем снадобье, он мягко сжимает яички Итэра, ласкает их, продолжая скользить языком по члену. И не отстраняется, когда Итэр изливается в его горло. Проглатывает все до капли. От всего этого приятно кружится голова, поэтому Итэр даже не помнит, когда успел отпустить мягкие рыжие пряди. Осознает, что больше не сжимает их пальцами только тогда, когда Чайльд ложится рядом, беспечно улыбаясь. Итэр знает – за этой усмешкой он скрывает боль, терзающую тело после трансформации. Подкатившись ближе, Итэр кладет ладонь на его щеку и поглаживает, наслаждаясь гладкостью кожи. Чайльд ловит его руку, целует запястье чуть припухшими губами. – Тебе бы самому подлечиться, – медленно говорит Итэр, скользя пальцами по чужой скуле, по линии челюсти, по изгибу шеи. Во впадинке часто-часто бьется пульс. Острый кадык дергается, когда Чайльд глотает. Ресницы чуть вздрагивают, гася блеск синих глаз. Итэр подмечает каждую мелкую деталь. – Со мной все будет хорошо, – упрямо качает головой Чайльд. Протянув руку, он выбирает из растрепанных волос Итэра травинки и листья, а потом зарывается в них пальцами и чешет затылок. Итэр жмурится, наклоняется чуть ближе. Они так и засыпают, почти в объятиях друг друга. Сон в расслабленном, уставшем теле особенно сладок. Итэр мог бы проспать так вечность, если бы Чайльд не разбудил его, мягко толкнув в плечо. – Вставай, – он тормошит его, сидя на корточках. – Скоро ночь, нам нужно возвращаться в город. Итэр окидывает его недовольным взглядом. Чайльд уже одет, и ничто не выдает в нем того, что произошло несколькими часами ранее. – Вставай, солнышко, я помогу тебе одеться. И правда, помогает, невзирая даже на протесты Итэра. Каким-то чудом сорванная одежда оказывается практически целой. Чайльд натягивает на него белье, прежде разведя его бедра в стороны и убедившись, что заживление идет как надо. Итэр даже покраснеть не успевает, так быстро это происходит для его сонного, заторможенного мозга. Закрепив напоследок фибулу на плаще Итэра, Чайльд отряхивает его, вертя, как куклу. И словно того было мало, поднимает на руки, будто Итэр – смертельно ранен и не может идти самостоятельно. – Прекрати это, слышишь, – выпаливает Итэр и бьет его по спине, отчего Чайльд морщится, плотно сжимая губы. Итэр пристыженно замирает. Похоже, раны от трансформации все еще беспокоят его. – Просто позволь мне… – Чайльд не договаривает. Вздохнув, Итэр молча утыкается лицом в его шею, вдыхая запах кожи и травы. Капризы некоторых упрямцев проще принять, чем пытаться оспорить. Покачиваясь в чужих, надежных руках, Итэр задумчиво размышляет о том, куда приведут их с Чайльдом запутанные отношения. Не каждому позволишь вбивать себя в землю, наплевав на очевидные опасности, не каждому покажешь свои слабости. Кажется, они уже вышли за всякие рамки. – Знаешь… Они говорят это почти одновременно. И молчат, больше не рискнув заговорить. Потому что есть вещи, которые понимаешь без слов.