Идеал рациональности

      — Когда обратный билет?       — Через шесть часов.       — Успеем забрать вещи из отеля?       — Успеем.       — О! А ещё, давай забежим…       Дверь захлопнулась, оборвав разговор.       Еле управляя рукой, Стенли отложил пистолет. Пульс сбивал дыхание. Стенли хотел драться. Защищаться. До последнего.       И не чувствовал на это права.       Ну всё. Пиздец.       Он не успел исправить завещание.

***

      Ксено молчал. Сидел, прикрыв глаза и сжав челюсти до проступивших желваков. Он думал. Стенли не нравилось, сколько времени прошло. Обычно решение об убийстве Ксено принимал моментально.       Ну, значит, можно посолить салат.       Аппетит не вернулся, но закалённое сердце отбило раз-два-три и… Успокоилось. Страх и тошнота отступили на задний план.       Сам Стенли отступил на задний план.       Теперь он в стороне, снаружи — вдалеке. Теперь он просто робот на дистанционном управлении. Сам себе miles ex machina — сам себе солдат из машины.       Теперь он просто хочет доесть чёртов салат.       Стенли перегнулся через полстола и наконец схватил солонку. Всё сам, всё сам.       Ксено продолжал сидеть в позе Доктора Зло и думать. В целом, стандартное его состояние.       Опасное его состояние.       Стенли жевал — спасибо, блядь, наконец-то — посоленный салат, мельком поглядывал на пистолет и тут же возвращал взгляд к Ксено. Отвлекаться опасно. Что-то не давало Стенли покоя. Это «что-то» орало сигнализацией и заставляло напрягать тело.       Пальцы Ксено, обычно спокойные, теребили обручальное кольцо.       А ведь тогда, много недель назад, Стенли прямо сказал:       — Это тупая идея, я в твоих экспериментах участвовать не собираюсь.       — Собираешься.       — Нет, – с Ксено только так: твёрдо очерти границы и обороняйся. – Может, мне ещё японского премьер-министра на тот свет отправить?       — А что тебя смущает? – Ксено прекрасно вытягивал каждую ноту пассивной агрессии. – Ты бы и Трампа на мушку взял.       — И не промахнулся бы.       Короче, Стенли чётко помнил, что отказался наставлять ствол на человека, за убийство которого самого Стенли приговорят к электрическому стулу. А, ну и Асагири вроде как входил в категорию если не друзей, то боевых товарищей точно. Где-то Стенли слышал, что это достаточно веский аргумент, чтобы не стрелять в человека.       Но Ксено не унимался.       — Просто подыграй мне, у тебя будет самая простая партия.       — Ах, самая простая партия, – раздражённо процедил Стенли. Помнится, Ксено пришёл аккурат посреди настройки стрелковой электроники — ответственный и неприятный момент. И лучший, чтобы компостировать мозги. Бесит. Отвлекает. – Знаешь что, Ксено? Возьми пистолет из своей косметички и сделай всё сама, принцесса. Маникюр не обломаешь.       — Стенли.       О, это короткое и ёмкое «Стенли».       После него Стенли послушно откладывал дела и шёл выполнять прихоти Ксено. Такое же «Стенли» произносил отец. Непререкаемое, необсуждаемое, разочарованное.       «Стенли. Не вынуждай меня.»       Разбежались.       — Я не буду стрелять в Асагири.       — Конечно, просто наставь на него заряженную пушку и спусти крючок, когда я попрошу.       Просто. У Ксено всегда всё «просто».       — Как ты вообще это представляешь? Я не полечу в Японию ради авантюры, которая может стоить мне жизни, а тебе карьеры.       — Ты не понял, играть будем на нашей территории. Я всё подготовил. Сначала поеду один, закину удочку, а потом подсеку и утяну Асагири к нам.       Стенли как сейчас помнил: Ксено стоял в одной футболке, облокотившись на ружейный стол, и медленно пил кофе. Он довольно жмурился, наслаждаясь каждым глотком горечи. А ещё у него был план и план этот уже исполнялся. Ксено не пришёл к Стенли раньше исключительно потому, что сам Стенли не считался той частью плана, с которой надо заранее договариваться. И которой надо что-то объяснять.       Его достаточно поставить в известность. По крайней мере, Ксено каждый раз надеялся, что подобный подход прокатит.       Иногда действительно прокатывало.       — Стен, сделай это.       Не думай «зачем», поверь командованию, будь исполнительным пёсиком.       И Стенли бы рад, но…       Проблема заключалась буквально в нескольких фактах. Факт первый: как прирождённый охотник, Стенли различал лёгкую цель от сложной. Факт второй: Стенли всё ещё жив, потому что действительно разбирался в пункте первом.       И когда Ксено пришёл со своей золотой идеей, здравый смысл заорал: глупость, внимание, планируется самоубийственная глупость. А если из раза в раз выживаешь в самых горячих точках мира, творить самоубийственные глупости, ну, как-то… Не элегантно точно.       Окей, не верите? Факт номер три: коэффициент интеллекта Стенли выше, чем у Ксено.       Когда Ксено это увидел, тут же обозвал психологию не наукой и заклеймил бездарных мозголазов, но стоило Стенли смеха ради рассказать Асагири о вопиющей ошибке его коллег, тот серьёзно ответил, что узкий специалист, пусть даже и гений, не решает и толики задач, требующихся от рискующего шкурой высшего офицерства.       А потом с таким же серьёзным еблом сказал, что, будь Стенли собакой, его бы утилизировали. Никому не нужна тварь умнее хозяина. Хорошо, что Стенли, по счастливому стечению обстоятельств, имел сорок шесть хромосом, а не семьдесят восемь. Видимо, у собак лишние тридцать две хромосомы тратились на лай, виляние хвостом и подавление бунтарских мыслей.       Не ясно, повезло ли, но Стенли сам выбирал кому принадлежать.       Выбор Стенли совершал, руководствуясь высшими человеческими ценностями: гневом, похотью, алчностью и далее по списку. Ксено оказался идеальным кандидатом. Нахал, каких стоит поискать — невыносимый ублюдок с апломбом создателя. И, самое интересное, ему это шло. Потому что идеи создателя он-то, похоже, единственный и понимал. Не было ни шанса, что Стенли пройдёт мимо человека, чьи цели соответствовали замыслу всевышнего. Ну и что, что созидание перемежалось с разрушением, всё должно быть в гармонии, это вообще-то очень по-божески — психануть и утопить человечество. Даром, Ксено действовал в меньших масштабах. Сдерживался просто. Гуманист.       В любом случае, все его действия приводили к развитию.       Но это не значило, что он не ошибался.       Стенли перестал считать калибровочные числа и медленно, вкладывая в движение вес, повернулся к Ксено.       — Скажи мне честно, чего ты хочешь?       — Самой малости — научной революции. – Ксено улыбнулся, как улыбаются безумные учёные из карикатурных фильмов, с поправкой, что эти учёные не стоят в домашних тапочках в одной оверсайз футболке. Нацепил ту самую, с их первого совместного концерта.       Чёртов манипулятор.       — И при чём тут убийство Асагири?       — О, это простая задача, Стенли, мог бы и догадаться. Асагири мне нахуй не сдался, если он выживет, я не расстроюсь. Ты знаешь, кто настоящая цель.       — Хорошо, переформулирую вопрос. Какого поведения ты хочешь от Сенку?       — От мелкого уже полгода ни слуху, ни духу, – буркнул Ксено в кружку. – Он меня раздражает.       Стенли демонстративно закатил глаза.       — Сенку тебя всегда раздражает, вы работаете на взаимной ненависти, разве не так?       — Я дошёл до точки. Точнее, он наконец дорос до момента бифуркации. Будет взрыв. А моя задача направить взрывную волну в нужную сторону. Как же так, величайшее событие в истории человечества и без меня? – Взгляд Ксено устремился в бесконечность. Всё, можешь возвращаться к настройке винтовки, Стенли, начинается шизофазия минут на десять. – В идеале, конечно, получить исходники, но я не уверен, что он мне их так просто отдаст... – Продолжил Ксено. – Нет, как ни крути, но если Сенку продемонстрирует сверх-способности, исходники мне уже не понадобятся, а если он проебётся… – Чего там этот сумасшедший себе под нос бормочет, Стенли не очень понимал и понимать не хотел. – Эх, получить хотя бы кусочек данных, стащить технологию, повторить эксперимент… Тогда все карты останутся у меня на руках. Формально я знаю, что они делают, но как они это делают? А в этом вся суть. Идея ничто без метода, понимаешь? Метод — превыше всего.       Да-да, Хьюстон — таблетки в шкафчике в ванной.       Что было дальше, Стенли не запоминал. Он больше обращал внимание на винтовку. Ксено вроде поболтал сам с собой ещё немного, залип в стену, попытался отхлебнуть из пустой кружки, а затем выдал спокойно: «Я тебе, кстати, новые линзы для оптики заказал», — и вышел из оружейной.       Отлично. Пронесло.       Бифуркации. Точки. Развилки… Стенли и слова-то такого не знал — «бифуркация».       Ладно, знал. Лучше бы не знал.       Сплошные бессмысленные усложнения.       Потому что на самом деле Ксено просто стремился контролировать Сенку так, как его контролировал Асагири. Он бы никогда не признался, но за высказываниями о революции скрывалась банальная отцовская ревность. Лучший ученик попал в плохую компанию и побежал творить не в ту сторону.       Точнее, в ту, но не с тем.       У Ксено, конечно, нашлось бы миллион аргументов, сотни рациональных доводов, но факт оставался фактом — он вёл себя, как типичный техасский батя с дробовиком в ожидании дочурки после школьного бала.       А ты, Стенли, и есть дробовик.       Во второй раз Ксено завёл разговор о своём гениальном плане во время секса. Опять дешёвые приёмы. Сколько можно. А Стенли уж подумал, что его повалили на диван и вытряхнули из штанов во имя грядущей командировки в Венесуэлу. Наивный.       — Так вот, насчёт Асагири и твоего обещания…       Стенли собирался возмутиться, мол, ничего он не обещал, но захлебнулся коротким стоном и задрожал. О, Ксено лучше всех знал, что тело Стенли — оголённый нерв. Развитое в боях, мгновенно разгоняющееся восприятие играло злую шутку, особенно когда сражение разворачивалось в постели.       — …приеду в Японию через неделю после твоего отъезда. Мальчикам пора отчитываться по гранту, поймаю Асагири в идеальной кондиции, заберу к себе в JSC, пусть наведёт порядок на «Марсе-520» заодно…       Стенли мог бы сосредоточиться, мог бы отстраниться от лавины ощущений, отключить голову, выйти из тела — его учили, он умеет противостоять пыткам разного рода, но… Нет.       Только не с Ксено.       — …их отношения держатся на соплях, это же Сенку, – не унимался тот, – уверен, он до сих пор не рассказал Асагири, что Бьякуя разбомбил его страну. Ох, предвкушаю потерянный взгляд Асагири, он точно расценит это как предательство доверия. Что думаешь?       Стенли думал, чтобы Ксено перестал трепаться и двигался, двигался уже, мать его.       — А ты не мог бы не вспоминать в процессе Асагири? – Стенли бросил злой взгляд. – У меня от одной мысли о нём весь настрой падает.       — Ой, да ладно тебе, – Ксено отвёл бёдра, – ты бы не отказался от тройничка с ним, не ври мне, – и резко вонзился обратно. Стенли покрылся мурашками.       — Не путай свои фантазии с моими, Arschloch.       — Не рычи, псина, намордник надену.       Как назло, мысль о наморднике подстегнула и без того разгорячённое сознание. Ксено всегда очень элегантно играл в такие игры. Он был внимательным и острожным, но за внешней чуткостью скрывался дьявол. Стенли превращали в марионетку, подводили к границе здравого смысла, толкали, а в самый последний момент хватали и утаскивали обратно. Падение в пропасть — вот чего сулила угроза надеть намордник.       А Стенли обожал пропасти.       — Надень, – с вызовом прохрипел Стенли.       — Не заслужил.       Отчего-то стало смешно. Стенли без особых усилий вывернулся из рук Ксено, повалил его на спину и прижал к дивану. Ксено напрягся, но вырываться не стал. Только громко выдохнул, стоило Стенли укусить его в шею:       — Тварина.       — Сам отказался надевать на меня намордник.       Стенли не помнил, был ли хоть раз, когда ему не хотелось сожрать Ксено. Казалось, это единственный способ выжить, инстинкты требовали выживать, а лучшая защита — нападение. Или Стенли себя обманывал и оставлял на Ксено собственнические следы из эгоизма.       Они не сойдут до возвращения.       — С-с-сука, следи за своим поведением!       Ксено болезненно шипел и ругался, но справедливости ради, любой другой, кому прокусили кожу, уже бы визжал и вырывался, а не как бы случайно подставлял нетронутые участки на растерзание. Делал это Ксено донельзя степенно и со снисхождением. Стенли показывали, кому здесь это нужно больше.       Ему делали одолжение.       — Ублюдок, – Ксено нежно размазал собственную кровь по губам Стенли, – терпеть тебя не могу.       — Как же взаимно, Ксено, как же взаимно.       После до неприличия грязного поцелуя воспоминания Стенли меркли. Заново нечто похожее на адекватную последовательность приходило уже сильно позже.       Закуривая прямо в постели, в которую они, по всей видимости, переместились между делом, зарывшись пальцами в растрёпанные вихры лежащего на его груди Ксено, смотря, как сам Ксено лениво вертит обручальное кольцо на пальце, Стенли ощутил ту самую ненавистную теплоту — вот это дерьмовое чувство спокойствия, принятия и… Ой, похуй. Столько лет прошло, а Стенли тонул в Ксено глубже и глубже. Зависимость, которая его погубит. Это была какая-то иная любовь. В немецком языке и жизнь, и любовь — женского рода, а смерть — мужского. Увидь хоть кто-то ту любовь, которую испытывал Стенли к Ксено, — понял бы, что режущее слух der Lieb тоже существует.       И именно это убийственное чувство мертвенной бездонной любви заставило Стенли представить, хотя бы на мгновение — хотя бы на одно чёртово мгновение — что он соглашается подыграть.       Хорошо. Окей. Ладно.       Стенли глубоко затянулся и выдохнул с катастрофическим удовольствием.       Предположим, он делает это. Что тогда?       Ксено тянет Асагири к ним. Так. Дальше? Глупый, не понимающий ничего о том, как устроена реальная жизнь, Сенку, по-видимому, прибегает следом, и? Зная Ксено, планируется шантаж.       Или — или.       Или Асагири жив, а Ксено получает желаемое, или Асагири мёртв, а Сенку… Остаётся ни с чем? Результат как будто бы очевиден.       Но покладистость Сенку полностью перекрывалась бешенством Асагири.       Да. Бешенство. Подходящее определение. Асагири непрост. Ксено даже не понимал, насколько. И в том совершенно не было его вины. Самый умный, но ни разу не целовавший смерти зад человек не способен осознать, как Асагири далёк от человеческого. Насколько Асагири попросту ебанутый.       Очередная затяжка.       Дело дрянь.       Ксено определённо собирался на охоту, к которой не готов. Ксено привык иметь дело с предсказуемыми, трусливыми, вульгарными людьми, но в этот раз его цель даже воздухом дышала иначе. Асагири — животное. Хитрый хищник без капли здравого смысла.       Но кое-что Ксено всё-таки сделал правильно. Как и любой опытный охотник, чтобы понимать животных, он завёл собаку.       — Что бы ты там ни навооброжал, твоя идея не сработает, – Стенли пожалеет о том, что открыл рот, чуть позже. – По Асагири плачет дурка, ты недооцениваешь его. Он непредсказуем. Ничего из того, что ты запланировал, не случится. С кем угодно, но не с ним. Только не с Асагири. Забудь об этом.       Ксено очень тяжело переносил любые высказывания о его некомпетентности. Особенно, если речь шла о манипуляции людьми. Но в тот раз он почему-то не взорвался, только спокойно потребовал:       — Доводы.       Стенли взял паузу, делая вид, что занят сигаретой. Он думал. От его слов зависело многое. Если не всё.       — Асагири не боится смерти. Он больной. Он умный. И он злее тебя. Он из тех, кто сунет змее руку, чтобы поймать её. Даже если это будет стоить ему самой руки. Не успеешь оглянуться, и тебя приставят к расстрельной стенке.       Ксено ощутимо напрягся.       — Что ты предлагаешь?       — Скажи ему, чего ты хочешь. Честно и сразу. Тогда, возможно, он примет игру.       — Возможно?       — Возможно. Может, да, а может и нет. Если ты не вскроешь карты, он испортит тебе всё. Шанс нулевой. А если расскажешь о своём плане, вероятность становится пятьдесят на пятьдесят.       — Идиотизм.       Конечно идиотизм. Речь же об Асагири.       — Не еби мне мозги, Стен, ни один нормальный человек не поедет на верную смерть осознанно.       — Да услышь ты меня, – Стенли смешал раздражение с дымом. – Асагири только этим и занимается. Он суицидник-наркоман. Дай ему веский повод пожертвовать собой во имя великой цели, и он примчится к тебе хоть из Антарктиды.       Ксено привстал и, морщась, помахал рукой, разгоняя дым. Он никогда не разрешал Стенли курить в постели, кроме дней перед командировками. В казарме и то меньше правил, чем когда живёшь с Ксено, но эти поблажки перед миссиями всегда ощущались… особенно. Как последний ужин перед казнью. За сутки до отъезда Стенли позволялось всё.       — Я не собираюсь посвящать Асагири в свои планы. Да не смотри на меня так, я знаю, о чём ты думаешь. Ты думаешь, что я не понимаю человека, который полежал в могиле, но ключевое слово здесь не «могила», а «человек». Он всё ещё человек, Стен. Если я ему скажу: давай ты рискнёшь жизнью, чтобы твой парень отдал мне все ваши наработки либо стал сверх-человеком, он пошлёт меня нахуй.       — Übermensch, говоришь? – Стенли усмехнулся. – Фига тебя кризис сорока прижал. Ницше перечитывал?       — Стен, мне сейчас не до шуток, – Ксено окончательно сполз со Стенли, оставив ощущение пустоты на быстро остывающей коже. – Я принял к сведению твои замечания и внесу некоторые корректировки, но от тебя хочу только одного, – Ксено собирался продолжить, но вдруг осёкся. – Нет, я хочу от тебя двух вещей.       — Каких же?       — Ты вернёшься живым и здоровым. Это раз.       — Не могу обещать.       — Обещай.       В такие моменты Ксено походил на капризного ребёнка. Взрослый мужик, сам же всё понимал, а сдержаться не мог. И Стенли не мог ему не подыграть.       — Хорошо, – Стенли выдохнул дым прямо в лицо Ксено. – Я вернусь.       — Блядь, нет, ублюдок, – Ксено засипел сквозь надсадный кашель, – нет, мать твою, скажи это полностью. Вернуться можно и в цинковом гробу.       Всегда бы он был таким понятным.       — Хорошо, – Стенли затянулся ещё раз, но теперь выдохнул в потолок. – Обещаю, я вернусь живым и здоровым.       — Отлично, – Ксено тут же переменился в лице. От капризного ребёнка не осталось ни следа. – Рассчитываю на тебя.       И Ксено улыбнулся. Любого нормального человека оскал Ксено привёл бы в состояние нервной кататонии, но Стенли был клинически болен. Его опять пронзило проклятое шило влюблённости. В груди заболело, сердце норовило сорваться в галоп, нестерпимая жажда движения накрыла с головой. Вскочить бы, схватить Ксено и унести на край света. К чёрту командировку, к чёрту НАСА, к чёрту планету. Какие приятные и разрушительные мысли.       — А что второе? – Стенли натянул вожжи самоконтроля, он не забыл. Второй пункт. – Какая вторая вещь?       — Когда я прикажу, ты поднимешь пистолет чётко в лоб Асагири. Ясно?       Миссия прошла без проблем. В понимании Стенли, проблема — это когда ты сдох. А он не сдох. Значит, проблем не было. Несколько царапин за ущерб здоровью тем более не считались. Стенли сидел в аэропорту Каракаса, не успев купить сигарет, ждал рейс и наконец включил телефон. Десятое мая — оповестила заставка. Стенли вошёл в мессенджер. Ничего примечательного. Несколько тупых мемов от Доджсона (сукин сын жив и умудрился наваять ещё трёх детей), пять рекламных писем да короткое сообщение недельной давности от Ксено: «Напиши, когда закончишь».       Стенли открыл чат и ввёл такой же лаконичный ответ: «Возвращаюсь».       Рядом с кнопкой отправки мозолила глаза иконка звонка. Жутко хотелось поддаться пошлой сентиментальности и сказать «жди меня» своим голосом, а не сухим текстом.       Глупость какая.       Это возраст? Тоже кризис сорока настиг? Дожили.       Вдруг Стенли резко пожалел, что в отличие от Ксено, не носит обручальное кольцо. Неудобно и глупо, но почему-то именно сейчас маленький, символически связывающий с другим человеком холодный кусочек металла согрел бы скучающую душу.       Точно кризис сорока. Пора с этим завязывать.       Пока Стенли гипнотизировал экран, заметил, что Ксено давно не заходил в сеть. Странно, у них же всего два часа разницы. По идее в Техасе полдень, самое время рассылать рабочие задачи, чем он так занят?       А. Точно. Он же в Токио.       Вот баран упёртый.       То, что Ксено добьётся разлада между Сенку и Асагири, Стенли не сомневался. Это же Ксено, о чём речь. Он кого угодно доведёт. И даже то, что Асагири приедет в JSC, чтобы остудить голову, Стенли тоже мог представить. Но во всей этой ситуации он видел миллион вариантов испортить спектакль. Стоит Асагири получить приглашение в Америку, и он мгновенно поймёт, к чему представление. И, конечно же, он будет достаточно взрослым, чтобы, несмотря на ссору, сообщить Сенку об опасности. Или он просто не зайдёт к ним в дом. Или будет медленно разбираться с задачами в НАСА. Или вообще нахуй Ксено пошлёт — он может.       Перечисление жутко напоминало попытки оправдаться перед будущим судом.       — Ха-а… Чёрт. – Стенли потёр лицо, пытаясь собраться мыслями и отогнать острое желание покурить.       Однажды Асагири сказал, что обмануть доктора наук проще, чем первокурсника. «Как конфету у ребёнка отобрать. Те, кто думают, что умнее всех и всё просчитали, слепы к разнообразию мира. Пользуйся, Стенли, учись, пока я живой».       И, похоже, прямо сейчас, за пятнадцать тысяч километров от Стенли Ксено по всем заветам Асагири уверенно шагал в самую тёмную чащу без компаса и фонаря.       Но не это самое страшное.       Худшее заключалось в том, что Стенли верил Ксено. Если Ксено пытался привести мир к событию, в котором Асагири оказывался на мушке, то так и должно быть. Вселенной следовало оказаться в этой точке таймлайна для её же блага, тут ошибки не было. Ошибка лежала только в плоскости реализации.       Жаркое солнце Венесуэлы жарило сквозь окна, и ни один кондиционер не спасал положение. Духота била по мозгам в унисон с назойливой мыслью о спасительной сигарете. Скорее всего, кондиционеры просто не работали. Разорванная политикой и проклятием нефти страна не могла позволить себе ни стабильного электричества, ни живого президента. Новости Стенли не читал. Не имело смысла. Некоторые новости он узнавал раньше всех, буквально сразу после спуска крючка. А что там дальше — неважно. Дальше уже не его работа.       — Что же мне делать? – простонал Стенли, устало массируя глаза. Экран почти погас, но Стенли, сам не зная зачем, снова коснулся его, выводя из спячки. – Что же мне… делать?       Он свернул чат с Ксено, бездумно пролистал список контактов и остановился у аватарки Асагири.       — Я пожалею об этом. Я точно пожалею об этом, – Стенли нажал на вызов.       Гудки. Гудки. Гудки…       — Hallo, du Hund, – голос Асагири звучал слишком весело, чтобы обладать хоть толикой искренности. А, впрочем, не важно. Действуем быстро.       — Значит так, Асагири, – Стенли подхватил приветствие и заговорил по-немецки, – слушай внимательно. Я не знаю, натворил ли Ксено дел или только собирается, но у него есть план.       — О да, он этим планом уже поделился, – перебил Асагири. – Так поделился, что я даже не знаю, как его дочиста скурить.       Стенли опешил. Неужели Ксено прислушался к его словам и…       — Он всё-таки рассказал тебе?       Асагири ничего не ответил. Тысячи лет человечество ломало пальцы, извилины и жизни, изобретая умопомрачительные технологии, лишь бы научиться мгновенно передавать информацию с одного конца мира в другой без преград. И без помех.       Шум города просачивался сквозь микрофон.       Стенли слышал все оттенки молчания Асагири.       Стенли слышал, как до Асагири доходит.       — Начинай по порядку, – Асагири наконец разорвал паузу. – Рассказывай мне всё.       Стенли точно пожалеет об этом.       По-военному коротко, канцелярски и чётко он доложил, что Ксено вознамерился поставить Сенку в патовую ситуацию, разыграв жизнь Асагири в качестве разменной монеты:       — Он сказал, что его интересуют две вещи: исследовательские данные и научная революция. А, и что-то там про сверх-способности Сенку. Надеюсь, ты понимаешь, о чём речь, иначе я подозреваю у Ксено шизофрению.       — Я понимаю, о чём речь, но это не значит, что мы с доктором Уингфилдом оба не шизофреники.       — Мне вызвать санитаров?       — Нет, подожди, ещё рано.       — Хорошо, – Стенли закатил глаза, забыв, что его не видят. – Подытоживая: всё, что происходит сейчас — способ вас разъединить и заманить тебя в Америку, чтобы Сенку прибежал следом, а дальше…       — А дальше вы разыгрываете одноактную трагедию с пулей в моём сердце.       — Во лбу.       — Детали, Шнайдер, неважные детали.       — Эти неважные детали будут стоить тебе жизни.       Асагири усмехнулся и сразу же устало вздохнул. Как-то даже укоризненно.       — Кто бы мог подумать, что ты умеешь своевольничать, – из голоса Асагири пропала лёгкость. – Мотивы доктора Уингфилда я понимаю, но ты-то зачем мне позвонил? Неужели переживаешь?       — Ни в коем случае, твой труп мне снится в самых сладких снах.       Ну, в целом, вопиющей ложью это не было. Большую часть времени прибить Асагири хотелось нещадно.       — Ах, – Стенли живо представил, как Асагири капризно надувает губы. – Всё ещё не можешь простить мне маленькую шалость в Кройцберге? Нельзя быть таким злопамятным!       — Я не злопамятный. Просто злой и память хорошая. И, поверь, не Кройцбергом единым…       — Вот о чём и речь, убей меня уже и расслабься. Зачем предупреждаешь?       — Чтобы ты точно приехал.       Асагири заржал. И заржал до того громко, что в динамике сработало шумоподавление. Стенли, морщась, отодвинул телефон от уха, с трудом пересилив желание оборвать разговор. Была бы в зубах сигарета, он бы легче выносил сей абсурд, но сигареты не было. И не планировалось ещё часов пять.       — Ха-ха-ха-боже-мой-я-в-восхищении! – Асагири давился словами и смехом. – Чудесно! Прекрасно! Восхитительно! Меня приглашают на собственную смерть! А билет с золотой каймой и мишленовский ужин в комплекте?       — Сам себе ужин готовь, – процедил Стенли. – Для тебя мне даже яичницу жарить лень.       — А пригласительный билетик? Хочу сохранить на память. Она у меня не так хороша, как у тебя.       — Не уверен, что у покойников есть память.       — О, не переживай. Я же не сдохну, Шнайдер.       Мир замер, а Стенли чётко отсёк одну единственную мысль: лис ступил в капкан.       Асагири попался.       — Ты сдохнешь, Ген, не сомневайся.       — Спорим?       О, Стенли предлагали сделку? Отличная идея! Даже если Асагири очнётся после разговора и захочет отступить, будет поздно.       Азарт — тоже человеческий порок.       — На что? – Стенли перебирал самые страшные варианты. Асагири мог выдать любое дерьмо.       — На миллион евро.       И всё? Просто деньги? Какая пошлость!       — Что ж так дёшево? – искренне возмутился Стенли. Он ожидал творческого подхода.       — Сегодня я по скидке.       На кураже, со вкусом победы на языке, Стенли сказал: «По рукам», — и закончил вызов.       Дело сделано.       Он спрятал телефон, как убийца нож. Получилось. Асагири приедет. Асагири подставит голову палачу. И Асагири точно не сбежит. Как Ксено и хотел.       Но почему Стенли терзало чувство, что он облажался?       И вот сейчас, дожёвывая спасибо-блядь-уже-не-надо посоленный салат, Стенли не понимал, как мог забыть, что деньги — одна из форм власти.       Любимая форма власти, если говорить о Ксено.       Мясо остыло. Стенли не чувствовал вкуса. Он видел мир чуть поодаль, немного со стороны. Похоже на его типичное состояние во время боя. Мозг на взводе искал подвох, пытался проанализировать лицо Ксено, найти в его мельчайших движениях намёк на нападение…       Но ничего не происходило.       Стенли не назвал бы своё состояние паникой. Да, это точно не страх. По-хорошему, стоило бы испугаться, но лимит потрясений исчерпался пять минут назад, когда Стенли лично засвидетельствовал, как один человек остановил убийство другого, не сдвинувшись с места и не сказав ни слова. Второе пришествие случилось в Техасе, возрадуйтесь.       Стенли видел в собственной гостиной злого бога и доброго дьявола.       Обычно после такого никто уже не возвращается к нормальной жизни.       Кусок не лез в горло. Пришлось оставить попытки насладиться едой.       Ксено встал. Положил что-то на стол и, мазнув по Стенли взглядом, как по мебели, направился в сторону кабинета.       — Сколько у меня времени? – Стенли задал единственно правильный в сложившейся ситуации вопрос.       Когда он подумал, что уже не получит ответа, из коридора донеслось:       — Наслаждайся каждой секундой.