Сыграй на пири

*

      — Идут! — Сынмин подскакивает со своего места. В окне видно Хёнджина и Бору, неспешно бредущих в сторону дома и о чём-то переговаривающихся.       — Что-то лица у них больно постные, — Минхо встаёт за спиной. Может, внешне он не показывает, но переживает не меньше остальных.       Не успевают Бора и Хёнджин войти в дом, как на них набрасываются с расспросами.       — Успокойтесь, — раздражённо осаждает Бора, на что троица тут же стихает. — Скажем так, дела идут не очень, мы с Хёнджином отправлены под трибунал и, увы, вы тоже в это втянуты. На завтра назначен суд, как понимаете, времени у нас мало. Мы с Хёнджином уже успели обсудить некоторые моменты, но остальное он расскажет сам. Минхо, можно тебя на пару минут?       Бора выводит Минхо за порог, очевидно, не желая продолжать разговор при посторонних слушателях. Хёнджин с тяжёлым выдохом опускается в кресло и роняет лицо на ладони, растирая кожу.       — Суд? Хёнджин, что это значит? — Сынмин садится на подлокотник и берёт его за руку, унимая собственную мелкую дрожь. Хёнджин чувствует это и накрывает его ладонь второй рукой, мягко поглаживая.       — То и значит. Нас будут судить за все наши проступки, которые так или иначе нарушают правила. Мы с Борой договорились не голосовать за наказания друг для друга, так как свой конфликт мы уже уладили, и теперь нам нужно выйти с минимальными потерями. По правилам суда каждый обвиняемый может выбрать одного защитника, который будет на его стороне. Я хочу, чтобы это был ты, Сынмин.       — Я? — Сынмин заметно нервничает. — Да, но… я ведь ничего не знаю о суде, чем я вообще могу помочь?       — Не волнуйся, ты мне больше нужен как моральная поддержка. Бора тоже выбрала своим защитником Минхо, потому что не знает, кто из богов завтра будет на её стороне.       — То есть, меня там не будет? — возмущается Гахён.       — Уж извини, таковы правила, — пожимает плечами Хёнджин. — И отправить вас домой я тоже не могу, так вышло, что ваше нахождение здесь тоже немного… незаконно, и что делать с вами тоже будет решаться на суде.       — Вы будете принимать решение о нас без нас? Вообще супер, — закатывает глаза Гахён.       — Извини, я могу взять только одного.       — Как вообще проходит суд? — привлекает его внимание Сынмин.       — Он почти не отличается от собрания Совета, однако я не помню, чтобы Боги собирались для вынесения наказания, обычно решаются текущие вопросы. Для суда нужен веский повод. Сначала происходит обсуждение, каждый может высказать своё мнение, а в конце проводится голосование. Однако, решение остаётся за Чаном, нашим Верховным Богом.       — Звучит… цивилизованно, — кивает самому себе Сынмин. — если выслушиваются мнения всех, значит, мы можем убедить Богов стать на нашу сторону.       — Поменять мнение Бога не так-то просто. Большинство имеет устоявшиеся взгляды, зачастую достаточно субъективные, а ещё много решают взаимоотношения. У меня они, как ты понимаешь, со многими не очень.       — И что ты собираешься делать?       — Пока чёткого плана у меня нет, но я хочу с кое-кем встретиться до начала суда. Возможно, что-нибудь прояснится, — Хёнджин стягивает Сынмина с подлокотника себе на колени и прижимается щекой к плечу. — Мне немного страшно перед завтра, так что прошу, хотя бы просто будь рядом, чтобы придать сил.       Сынмин целует его в висок, выражая молчаливую поддержку. Гахён удаляется в комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Им нужно немного времени побыть наедине, прежде чем Хёнджин скажет, что ему нужно идти.

*

      — Значит, суд? — Минхо прикрывает дверь и опирается поясницей на перила. — В чём вас обвиняют?       — Если коротко, во всём заслуженном, — Бора встаёт напротив, скрестив руки на груди. Она переживает не меньше Хёнджина, но не столько за себя, сколько за Минхо. Вряд ли ей выдвинут наказание, которое сильно по ней ударит, но о ком конкретно говорил Чан, когда упоминал незаконное присутствие людей на Халласане? Имел ли он ввиду всех троих?       — А со мной ты о чём хотела поговорить?       — По правилам, я могу взять с собой одного человека, который будет на моей стороне, защищать мои интересы. Я хочу, чтобы им был ты.       — Как я могу оправдывать тебя, если ты не хочешь говорить о преступлении, которое совершила?       Бора на секунду теряется, не ожидав такого ответа. Она была уверена, что Минхо встанет на её сторону без вопросов, особенно после того, как выбрался из Подземного Царства ради неё. Говорят, любовь слепа, но Минхо остаётся последовательным и рассудительным в любой ситуации. Что ж, это одно из качеств, которое когда-то привлекло Бору, не может же она теперь за него осуждать.       — После твоей смерти я жестоко отомстила твоим обидчикам, поддавшись эмоциям, а ещё нарушила некоторые правила, чтобы наказать Хёнджина. Я боюсь, что Совет примет решение забрать тебя.       Бора беспомощно хватает Минхо за предплечья, надеясь хоть на какую-то поддержку. Тот меняется в лице. В памяти всплывает наказ Чанбина, что если он вернётся в Подземное Царство, то только в ад. Так себе перспектива, если честно. Да и если Бора мстила за него, значит, война была выиграна благодаря ей, и Минхо умер не зря.       — Я согласен, — кивает Минхо.       Взгляд Боры проясняется, и в чувствах она подаётся вперёд и обвивает руками его шею, правда, в следующую же секунду стыдится своего эмоционального всплеска и отстраняется, неловко отводя взгляд. Минхо это забавляет, но не в его правилах стыдить кого-то за проявление чувств, потому он обнимает Бору за талию одной рукой и притягивает обратно.       — Спасибо, — выдыхает Бора куда-то в шею и прикрывает глаза. На пару минут в душе наступает штиль.

*

      Хёнджин перед уходом попросил у Чана об одолжении: устроить ему встречу с матерью. Он мог бы заморочиться и отыскать самостоятельно, но, лишившись своих сил, он не может почувствовать её местонахождение или передать какую-либо информацию на расстоянии, а времени не так много, чтобы тратить его на поиски. Чан согласился и обозначил примерное время и место, где будет встреча.       Ворота в сад всегда распахнуты, а в воздухе витает приторный аромат фруктов. Хёнджин бредёт по тропинке, пока не выходит на широкую поляну, в центре которой растёт сакура. Несмотря на ухоженность и свежесть растений вокруг, это дерево выглядит неважно: лепестки осыпались ковром на траву, а кора потрескалась. Это единственное дерево на Халласане, не цветущее круглый год. Самые тяжёлые времена наступают, когда сакуру заносит снегом, но такое случается крайне редко. Мало что может так разгневать или обидеть богиню плодородия, чтобы она наслала лютую зиму. Лишь лепестки осыпаются, когда она грустит по уходу сына, но Ёнбок возвращается и вдыхает в сакуру жизнь, даря также покой материнскому сердцу.       На белой витиеватой скамье под сакурой сидят две богини и о чём-то переговариваются. С собранными в пучок волосами и в фиолетовом ханбоке — это Минджи. Она первая замечает Хёнджина, и улыбка гаснет на её лице. Вторая, с двумя чёрными косами и голубыми глазами — Юхён. Она поворачивается, заметив недоумение на лице подруги, и встречается взглядом с Хёнджином.       — Оставь нас, — обращается Юхён к Минджи, а та, кивнув, уходит.       — Привет, мам, — неловко улыбается Хёнджин и отводит взгляд, не выдержав направленного на него осуждения. Надо же, картина маслом: блудный сын вернулся домой. Юхён никогда его не била, но почему-то Хёнджин ожидает пощёчины, которую, естественно, не получает.       Юхён поднимается на ноги и делает шаг навстречу, шурша одеяниями. Её длинное белое платье перехвачено позолоченным корсетом, а шею украшает массивное колье. Она мягко касается подбородка Хёнджина и поднимает, вынуждая посмотреть в глаза.       — Как же сильно ты изменился, — вздыхает Юхён. — И я совсем упустила момент твоего взросления, о чём сильно жалею. А теперь мне придётся быть тебе судьёй.       Хёнджин вновь стыдливо прячет взгляд.       — Скажи, неужели не было ничего другого, что ты мог дать Чанбину? Или отсрочить сделку? Мы бы вместе придумали, что можно сделать, но нет, ты вновь принимаешь необдуманные решения.       — Зачем? Чтобы я продолжил быть позорищем среди Богов? Не думаю, что я оправдываю статус твоего сына, так стоит ли тебе дальше за меня бороться? — в пылу бросает Хёнджин, но осекается, стоит ему увидеть растерянность Юхён, а когда та роняет слезу, становится стыдно. — Мам, ты…       — Разве я когда-нибудь говорила, что стыжусь тебя или что ты недостоин быть моим сыном? Никогда. Может, я и не могу слепо быть на твоей стороне, но я верила, что ты исправишься, и готова была помочь, если бы ты попросил меня о помощи. Почему ты думаешь, что весь мир против тебя? Каждый заслуживает любви и понимания. Ты, Хёнджин, не исключение. Я всегда любила тебя и буду любить, ведь ты мой сын, но я не могу закрывать глаза на то, что ты сделал. Ты отрёкся от меня.       Хёнджин опускается на колени и плачет. Стыдно, безмерно стыдно. Но это его выбор, и он должен пойти до конца.       — Прости меня, мам. Я всегда подводил тебя, был разочарованием. Я отрекаюсь от своей крови и божественности, но не от тебя. У меня всегда будет одна мать, которую я почитаю. Прошу, будь завтра честной, я понимаю, что у тебя нет власти отменить моё наказание.       Юхён с тяжёлым вздохом садится на колени и прижимает Хёнджина к груди, целуя в макушку. Видеть его слёзы невыносимо. Сколько она пыталась поговорить с Борой отменить проклятие — не сосчитать, но та была непреклонна. Хёнджин для неё навеки маленький ребёнок, тяжело признать, что он вырос и в полной мере несёт ответственность за свои поступки.       — Ты ведь осознаёшь, что тебя ждёт?       Хёнджин отстраняется, утирая слёзы.       — Я с самого начала знал, и со смирением приму своё наказание.