Возрождённый

Впервые в Башню Золотого карпа Мо Сюаньюй попал десятилетним мальчишкой. В деревню за ним прибыли юноши в красивых клановых одеждах и зачитали свиток, написанный собственноручно госпожой Цзинь. В нём он назывался внебрачным сыном бывшего главы, а потому должен был проследовать на обучение, полагающееся ему по статусу. Матушка в то время была уже плоха и даже не смогла осмыслить, что происходит, тётушка едва не лопнула со злости, а младший брат — двоюродный, конечно, успел несколько раз больно толкнуть локтем. А потом Мо Сюаньюя посадили в паланкин и увезли. …Он поднимался по золотой лестнице, весь дрожа, забыв все слова и даже как поклониться, чтобы не выглядеть деревенским дурачком. Его одежда была заношена, волосы давно не расчёсывались и, кажется, когда он пытался вытереть лицо, щёки стали выглядеть ещё хуже. Когда он вошёл в главный зал, где на почётном месте сидела миниатюрная и удивительно красивая женщина с мягкой улыбкой, Мо Сюаньюй подумал, что сейчас его выбросят прочь как мусор. — Вот и ты, — воскликнула в этот момент госпожа Цзинь, поднялась порывисто и подошла к нему. Он попытался поклониться, но она тут же взяла его за руки. — Какой славный мальчик, — улыбка её была похожа на солнечный свет. Мо Сюаньюй несмело улыбнулся в ответ. — Ты даже похож… — на миг она замолчала и отвела глаза, и Мо Сюаньюй не узнал, кого ей напомнил. В следующее же мгновение она уже подозвала служанок и раздала распоряжения — приготовить купальни, подобрать одежду… Взяв его за руку, будто он был её собственным сыном, госпожа Цзинь повела его в восточное крыло, где, как оказалось, были его покои. Он впервые находился в таких богато украшенных и красивых комнатах, и когда понял, что они теперь принадлежат ему, удивился настолько, что сумел только поклониться и покраснеть… *** Сын госпожи Цзинь — его племянник — был младше его всего на семь лет. Поначалу он много времени проводил с ребёнком, а затем госпожа Цзинь создала для него расписание, в котором уделялось внимание и каллиграфии, и наукам, и тренировкам. Многие наставники клана Цзинь говорили и у него за спиной, и ему в лицо, что он мало одарён, слаб и вряд ли когда-то станет достойным звания заклинателя, но госпожа Цзинь пресекала подобные разговоры и часто занималась с ним дополнительно. А потом в его жизни появился новый наставник. Ханьгуан-цзюнь явился в Башню Золотого карпа не один, а с мальчиком лет девяти. Тот был намного способнее в заклинательстве, но не возгордился, а, напротив, стал искренне помогать Мо Сюаньюю с тем, что у него не получалось. А вскоре и сам Ханьгуан-цзюнь взялся обучать его. Мо Сюаньюй ещё в детстве научился не замечать всякие слухи и россказни. Тётушка не любила его, так что если бы он вслушивался в то, что о нём говорят, сошёл бы с ума прежде, чем госпожа Цзинь спасла его. Потому ему успело исполниться тринадцать, когда он узнал, что в вечно закрытом внутреннем дворе, покои которого охранялись с особенной тщательностью, томятся его отец и брат. Он долго набирался решимости, чтобы расспросить про них, ещё дольше, чтобы узнать у госпожи Цзинь, можно ли когда-нибудь повидаться с ними. …Отец ему отказал. Но поговорить с братом госпожа Цзинь разрешила. Когда Мо Сюаньюю исполнилось четырнадцать, в день осеннего праздника она сама отвела его в закрытый двор. Мэн Яо занимался каллиграфией. Левой кисти у него не было, но правой он владел в совершенстве, и потому выписанные им иероглифы были полны изящества. Он поднял взгляд от рисовой бумаги, медленно встал и глубоко поклонился. — Госпожа Цзинь, — сказал он совсем тихо, едва заметно улыбаясь. — Рад, что вы почтили презренного слугу своим вниманием. — Брат хотел познакомиться с тобой, — ответила на это госпожа Цзинь, и Мо Сюаньюй впервые услышал, каким ледяным бывает её голос. — Брат? — теперь улыбка Мэн Яо стала очаровательной, даже ямочки появились на щеках. — Удивительно… — Мо Сюаньюй, — представился он, поклонившись. — Какой красивый юноша, — чуть наклонил голову Мэн Яо. — Госпожа Цзинь… могу я просить вас об одолжении? — и тут он опустился на колени. — Пусть хотя бы раз в месяц Мо Сюаньюй приходит ко мне. Я одинок, не могу никому причинить вреда, мне было бы приятно побеседовать с живым человеком… Пусть приходит хотя бы на время, пока горит палочка благовоний? Мо Сюаньюй растрогался от этого и тоже встал на колени. Госпожа Цзинь ласково коснулась его волос. — Раз в три месяца, — сказала она. — На время, пока горит палочка благовоний. *** …Облачные глубины были совсем не похожи на Башню Золотого карпа. Распорядку дня здесь следовали неукоснительно, ели пресную еду и не жаловали мяса, тренировались изо всех сил, не болтали по пустякам и не пили вина. Первое время Мо Сюаньюй никак не мог сосредоточиться, никак не мог почувствовать здешний ритм. Калейдоскопом воспоминаний проносились картины — вот Мэн Яо ставит принесённую им палочку сандала в курильницу, зажигает и легонько дышит на уголёк, вот тянется дым, украшая его лицо. Он улыбается: «Благодарю, что пришёл, брат». Вот они беседуют в крошечном саду, на землю опускается легчайший снег и тут же тает. Мэн Яо осторожно удерживает его за локоть: «Пусть она догорела, но подари мне ещё мгновение». Вот они пьют весенний чай вместе — Мо Сюаньюй специально искал лучший по всему Ланьлину. «Ты балуешь недостойного, — говорит Мэн Яо, грациозно опуская чашку на стол. — Моё сердце вспоминает, что умеет любить». Мо Сюаньюй всякий раз сжимал зубы, всякий раз напоминал себе, что Мэн Яо обманывал его, но разве помогало это справиться с болью? Ни капли. Однажды он замер посреди тренировочной площадки, не в силах поднять меч и сделать серию ударов. Он устал держать в себе боль, и она хлынула слезами. — Мо Сюаньюй? — услышал он вдруг мягкий голос. — Что так тебя расстроило?.. Он оглянулся — позади стоял Лань Сичэнь, глава клана. Поклонившись неловко, Мо Сюаньюй уже хотел объясниться, что его душевные терзания не стоят внимания столь влиятельного человека, но Лань Сичэнь опередил его — обнял за плечи, повёл прочь, и вскоре они оказались в павильоне, откуда открывался вид на заснеженные вершины гор, бурлящий водопад, быструю реку. — В твоих глазах тоска, — сказал он. — И она мне знакома. Её источник… Мэн Яо?.. Мо Сюаньюй только кивнул. К щекам прилил жар стыда. Сознаваться, что он полюбил недостойного, преступника, помог ему бежать, едва не отдал ему Золотое ядро, по-прежнему было больно и трудно. Но глава клана Лань, как оказалось, не собирался в сотый раз объяснять ему, что нужно выбросить недостойного из мыслей. Напротив, он начал рассказ: — Когда нынешний глава клана Цзян, его сестра, ныне госпожа Цзинь, будущий Старейшина Илина… и остальные заклинатели, которых ты хорошо знаешь, прибыли сюда, в Облачные глубины, на обучение, среди них был и Мэн Яо. Тогда он сопровождал младшего господина Не… Очаровательный юноша с нежной и чуть виноватой улыбкой, обходительными манерами и сметливым умом затронул моё сердце… Глава клана Лань говорил долго, и его история оказалась ничуть не легче истории Мо Сюаньюя. В ней также крылось предательство, в ней было не меньше боли. И когда он закончил, Мо Сюаньюй заметил слёзы у него на глазах. — Годы идут, но эта рана всё ещё даёт о себе знать, — добавил он напоследок. — И твою, боюсь, невозможно исцелить полностью. Но жить дальше — возможно, и боль станет приходить реже. — Отчего вы — один, глава клана Лань? — спросил Мо Сюаньюй в неясном порыве. — Моё сердце разучилось радоваться, — отозвался тот. И в этом они были созвучны. *** Шли дни. Мо Сюаньюй тренировался наравне со всеми, ходил на ночные охоты, занимался делами клана Лань с тем же усердием, что некогда — делами клана Цзинь. Он виделся с наставником и его возлюбленным, со Старейшиной Илина, который оказался совсем не таким, каким рисовался по картинам в храмах. И всё чаще глава клана Лань проводил с ним вечера. Они пили чай, вели долгие беседы, иногда в руках главы оказывалась сяо, и тогда Мо Сюаньюй восхищённо замирал, слушая мелодии столь же прекрасные, сколь и печальные. Сам он учился играть на цине, но не слишком преуспел, пусть с ним и занимался лучший в этом — сам Ханьгуан-цзюнь. И всё же иногда, слушая одинокий голос сяо, Мо Сюаньюй начал представлять, как дополняет мелодию, касаясь струн. Ему неловко было просить о подобном, но всё же он решился, пришёл к наставнику и объяснил, что хотел бы сыграть для главы мелодию. — Тогда нужно подобрать тебе достойный гуцинь, — отозвался Ханьгуан-цзюнь, не усомнившись, что он сумеет сыграть, что задумал. И вместе они пошли в дом, где хранились инструменты клана Лань. Все они были высшего качества, у каждого был характер, и Мо Сюаньюю пришлось опробовать не меньше десяти, прежде чем мелодия полилась ровно и мягко. — Он тебя выбрал, — объяснил Ханьгуан-цзюнь. — Если хочешь порадовать сердце Сичэня, такой выбор будет лучшим. Порадовать сердце? Мо Сюаньюй замер, сознавая наконец, что именно ему на самом деле хотелось сотворить. После он бережно спрятал гуцинь в чехол и отправился в своё уединённое жилище, где играл до ломоты в пальцах, чтобы вспомнить приёмы как следует, чтобы суметь выразить то, что внезапно выросло в душе. *** Спустя два дня глава клана Лань вновь пригласил его на чаепитие. Мо Сюаньюй смущался до алых скул, но всё же робко предложил ему: — Отчего бы нам сегодня не сыграть вместе? Возможно, мне далеко до Ханьгуан-цзюня, но… — он затих. — Сыграем, — тут же откликнулся Лань Сичэнь. И когда чай подошёл к концу, он взял сяо и встал напротив гуциня. Мо Сюаньюй первым тронул струны и на миг прикрыл глаза. Звук получился хрустально чистым, совершенным. Голоса инструментов сплелись в потрясающей гармонии, и вот уже Мо Сюаньюй сам не заметил, как музыка полилась будто из самого его сердца. Что он мог предложить блистающему главе клана, Первому нефриту, Цзэу-цзюню?.. Как он мог залечить его раны?.. И всё же он открыл в каждой ноте, что в душе его зародилось новое хрупкое чувство, нетребовательное и покорное. Он будто обещал любить — тихо и светло, не подходя ближе. Но сяо отвечала ему. Сяо обещала, что на чувства будет дан ответ. Может, то была только музыка?.. Мо Сюаньюй опустил голову, едва раздался финальный аккорд. Он смотрел на струны и никак не мог понять, отчего они так дрожат и плывут, пока на тёмное дерево циня не упала слеза. — Эй… — раздался тихий голос, щеки коснулись нежные пальцы. — Посмотри на меня. Глава клана Лань склонился к нему. Они встретились взглядами, а после — Мо Сюаньюй едва успел вздохнуть — их губы соприкоснулись.