чужая судьба

Шел дождь. Крупные капли летели вниз, будто соревнуясь с падающими на землю осенними листьями, ярким ковром укрывавшими грязь. Кроны деревьев гудели, с высоты глядя на творящееся под ними безумство. Бир рассматривал их подняв голову и подставляя бледное лицо дождю. Капли пролетали сквозь эфемерное тело, разбиваясь десятком блеклых брызг у его ног. Лес смеялся. Бир опустил голову и огляделся вокруг в поиске удобного места. Книга материализовалась в руках, стоило ему опуститься около одного из деревьев, чьи корни вырывались из земли, а после вновь исчезали в ней. — Спасибо. — Он поклонился стволу, и тот слегка зашелся рябью, услужливо поднимая корни еще выше. Бир опустил глаза в человеческую книгу, с удивлением глядя, как темнеют бумажные страницы. Он накрыл их ладонью и запрокинул голову к небу, однообразно серому по всей своей ширине. Осенний дождь и не собирался заканчиваться. Бир подвинулся ближе к стволу, почти вплотную, прижимая к себе книгу, но даже закрытые его рукой страницы продолжали намокать не меннее беспощадно, чем ежели его рядом вообще не было. Бир вздохнул и щелкнул пальцами — книга исчезла так же, как и появилась. Он откинулся на ствол и выпрямил ноги, полностью расслабляясь. Люди часто говорили, что осенние дожди доставляют им массу неудобств, но так необходимы для будущих посевов. Бир не верил в первое, а со вторым человечество было всяко лучше знакомо, однако сегодня дождь и правда причинял неудобства. Он теперь мог смело сказать, что понял вечно ноющего по этому поводу Кирму. Осень впервые за тысячелетия предстала промозглой и безрадостной. Бир прикрыл веки, вслушиваясь в размеренный стук капель, сквозь него различая тихие смешки маленьких духов. Жизнь каждой капли — мгновения, жалкие секунды от ее рождения до момента, когда та разбивается о землю, перерождаясь в лужу, ручей или даже бурный подземный поток. Но маленькие прозрачные духи погибали. Миллионы их умирали во время даже самого кратковременного дождя, для них не было будущего, только миг, и они были ему несказанно рады. Так похоже на людей. Бир не мог этого понять. Тихий смех заглушило непонятное завывание, и он инстинктивно открыл глаза, замечая мелькнувший в вышине край фиолетового одеяния. Где-то будет гроза, а значит, там же может быть и смерть. Бир вздохнул, уже представляя, как она будет ворчать по поводу очередной сверхурочки. Каждый тысячелетний совет происходило одно и то же. Характер у Смерти был далеко не подарок, впрочем, и у Кирмы он тоже не сахар. Эти две сущности уже давно делили между собой пьедестал за звание самого невыносимого существа, никто даже приблизится к ним не мог. Кроме хаоса, но он еще совсем мальчишка, поэтому в расчет его обычно не брали. Бир невольно улыбнулся, вспоминая, как теплела Смерть рядом с этим неугомонным созданием, как была готова сражаться с самим сущим за него. Это известная в их мире легенда. Ему самому защищать было некого. Да и что может сделать обычная сущность Холода? Пусть у него и широкий спектр полномочий, тому же Кирме он не соперник. Странное чувство шевельнулось где-то на задворках сознания, и он невольно поежился, в точности имитируя поведение людей в таких ситуациях. Уж кто в чем, а в наблюдении за этими существами ему не было равных. Будь то день или ночь, зима или лето, любовь или ненависть, холод есть всегда и везде, а иногда в человеческих сердцах его особенно много. Бир допустил легкую улыбку на этой мысли, а стоило ей уйти, вернул на лицо прежнее, слегка безразличное выражение. Оно тоже было его частью. Дождь все не утихал, зарядив надолго. Смех маленьких духов-капель то рождался, то умирал, но не прекращался, становясь только сильнее. Лесные кроны вторили ему, кивая тонкими вершинами. Яркие листья все облетели, смешались на земле с грязью, исчезая под ней почти полностью. Бир смотрел на этот процесс чуть сощурившись и, непонятно почему, наслаждаясь. Было что-то завораживающее в том, как цвет исчезает, поглощенный серой реальностью: дождь смывал с мира краски, делая его однообразно холодным. Люди бы сказали зябким. Бир закинул руку за голову, вновь устремляя взгляд в небо. Однообразная картина, сопровождаемая одинаковыми звуками. Лес тихо переговаривался, и он мог даже различить отдельные голоса более сильных духов, но внезапно все стихло. Мир будто замер, оставляя только звук однообразно разбивающихся о землю капель. Бир приподнялся, оглядываясь вокруг в поисках причины такого поведения, а она могла быть только одной — человек. Люди, эти создания несли в себе множество противоречий, разрушение и созидание постоянно преследовали их, меняясь друг с другом от действия к действию, от слова к слову. Ни один дух не мог понять человека полностью, да и самих людей было на земле миллиарды, а что хуже всего, каждый их индивид был уникален. Впрочем, они все равно оставались стадом, временами не отличимым от животного. Бир потер брови и встал, снова оглядываясь. Чувства молчали, как и все вокруг. Возможно, будь он духом чуть более низкого уровня, смог бы ощутить присутствие человека, но, увы, он просуществовал слишком долго. Один из корней под ногами едва заметно шевельнулся, изгибаясь, и Бир с легким кивком зашагал в ту сторону, заглядывая под каждый куст, в каждый овраг и за каждый ствол: было не так уж много категорий людей, решивших прогуляться в лесу под проливным ливнем: дети, старики и безумцы. Были, конечно, на его памяти еще и влюбленные, но те предпочитали поля, поэтому шанс встретить их стремился к нулю. Бир заглянул под очередной куст и устало вздохнул, когда там никого не оказалось. Пришелец явно не хотел, чтобы его обнаружили, и это знатно раздражало. Ощущение было таким же, как если бы сейчас рядом вышагивал Кирма и без устали ныл прямо в ухо. Непрекращающиеся жалобы на жизнь были единственным, что Бир терпеть не мог в характере друга. Впрочем, исчезни эта черта, он бы серьезно разволновался. На периферии что-то шелохнулось, и Бир резко обернулся, замечая мелькнувший между деревьями яркий силуэт. Маленький, подвижный, он явно принадлежал ребенку, а значит, хлопот обитателям леса доставит немало. Бир то ли облегченно, то ли разочарованно, сам не разобрался, вздохнул и последовал след в след за незваным гостем, на случай, если тот пожелает кому-то навредить. Такое случалось неимоверно часто: маленькие духи гибли от рук людей, особенно это касалось духов цветов, но более зрелые сущности тоже частенько страдали. Человек для не обретшего человеческий голос духа был злейшим врагом, больше походящим на бедствие. Почему-то именно сегодня Бир не хотел допустить трагедии. Мальчонка, еще совсем несмышленыш, залезал под каждый куст, рассматривал камни и мелкую траву, с искренним любопытством следовал за дождевыми червями, тыкая палочкой в их смешно извивающиеся тельца. Бир мог слышать их крики, пусть духов у червей и не было. Однако, несмотря на все его опасения, человеческое существо просто веселилось, никому не причиняя вреда. Единственное: под его босыми ногами прижималась трава, и ее духи захлебывались в жидкой грязи, отчего впоследствии могли умереть. Но это не была вина мальчонки. Бир следовал за ним прозрачным силуэтом, с интересом наблюдая за каждым действием. Обычно дети его никак не привлекали — глупые существа, несущие в мир лишь разрушения, но только сейчас он понял, что и в них есть милая созидательная сторона. Та природная часть, которой многие взрослые были лишены. Бир облокотился на ствол дерева, продолжая молчаливо наблюдать. Лес вокруг вновь оживился, переговариваясь сотней голосов. Жизнь никогда не могла замереть надолго. Мальчик что-то выковыривал из земли, когда Бир ощутил на себе чей-то взгляд. Тяжелый, с немым вопросом и укором, а также с мольбой. Он обернулся. Позади, в десятке метров, стояла волчица. Одна. Бир полностью развернулся к ней и подошел ближе, присаживаясь на корточки. Он уже как-то видел ее, но тогда она была явно моложе. — Он твой? — Бир указал в сторону сидевшего к ним спиной мальчишки, и волчица чуть склонила голову, прищуривая желтоватые глаза. — Твоя добыча? Она не ответила, просто шагнула ближе, волоча по земле пушистый хвост, и носом ткнулась в эфемерную ладонь, после чего вновь послушно замерла. Бир изумленно изогнул бровь и из-за плеча бросил взгляд на мальчонку. — Зачем тебе это? Что хорошего в людях? — Волчица подняла на него свои желтоватые глаза, а после молча встала и подошла к человеческому ребенку, садясь за его спиной. Она защищала. Защищала человека, воспитывала его и раз за разом пыталась вернуть к людям. Бир поднял взгляд на едва заметный черный огонек рядом с ее ухом. Она прекрасно знала, что ей осталось недолго, но продолжала отчаянно защищать чужого ребенка, когда своих потеряла по вине людей. Бир встал и недоуменно посмотрел на чуть сгорбленную серую спину. Он не вправе вмешиваться. — Я позабочусь о нем после тебя. — Она обернулась и чуть вильнула хвостом, в желтых глазах отразилась теплая человеческая радость. Бир отвернулся и широким шагом направился прочь. Он не понимал, а может просто не хотел понимать. Миры людей, животных и духов, несмотря на все тесные переплетения, кардинально отличались друг от друга: что было нормально в одном, в другом было верхом безумия, может поэтому сейчас Бир и находился в таком замешательстве. Забота — он никогда ни о ком не заботился. Любовь — слепая преданность, не стоящая и гроша. Зато с темными чувствами все было проще. Ненависть, злоба, страх, жадность — духи могли понять их, могли принять и прочувствовать, и сейчас от этого на душе кошки скреблись. Бир блуждал по лесу несколько дней, не находя себе ни места, ни ответа на вопрос, пока мимо не пронесся яркий золотой огонек, чуть задевая его за плечо. Смерть и правда неумолима. Маленькая прореха между деревьев была покрыта скорбной тишиной, Бир стоял у ее окраины, глядя, как мальчишка играется с не высохшими после дождя лужами, а рядом с ним, будто спящая, лежит волчица. Видимо, именно это чувство люди называют грустью. Он подошел ближе и, всего на секунду заколебавшись, обратился. Волчье тело было неудобным, уж слишком сильно отличалось от человеческого, но нарушать данное слово Бир не собирался. Он встал на лапы и сел рядом с мальчонкой, живой стеной защищая его от опасностей. Быть может, забота об этом существе поможет ему осознать нечто новое. Быть может, он познает сам себя. Мальчонка повернулся и потянулся к нему измазанными в земле руками, обхватывая волчью шею. В груди тут же загорелось чувство брезгливого отвращения, но Бир стерпел. Стерпел удушающие объятия, высохшую на шерсти грязь, стиснутую маленькими ладошками морду и болезненно сжатое ухо. Дети не имели никакого понятия о чужом комфорте. Мальчик улыбнулся и прижался к волчице щекой, заваливая ее на бок и валясь рядом. Прямо на камни, больно впившиеся в ребра, прямо в хлюпающую после дождя землю, он уложил свою маленькую, но тяжелую для зверя голову на ее боку, лицом зарываясь в слипшуюся шерсть. Его ничто не смущало. Бир в возмущении дернул лапой, намереваясь согнать наглого ребенка, но так и замер, не донеся ее до тельца. На его месте волчица бы так не поступила. Лапа аккуратно опустилась на человеческую спину, прижимая ребенка еще ближе, и неловко пару раз согнулась, будто похлопывая. Поистине привычки человека. Бир немного поерзал головой, пытаясь не попадать на острые камни, но сдался, замирая в наиболее безболезненном положении. Лежавшее на нем существо весило более двадцати килограмм, почти столько же, сколько он сам в своем новом теле. Это было необычное чувство. Хвост сам собой шевельнулся, а после дернулся еще несколько раз, прямо как у цепной собаки, радостной от того, что хозяин вернулся, а ведь волки свободолюбивые существа. Бир прикрыл глаза, отгоняя от себя ненужные мысли. Он просто держит слово — не больше, не меньше. Все закончится, когда кто-нибудь из людей приютит себе подобное создание, тогда и он, и душа волчицы могут быть абсолютно свободны. Сознание пронзила мысль о будущем, и он невольно дернулся, отчего уже заснувший было ребенок скатился вниз, недоуменно хлопая большими глазами. Чужая привычка сработала ментально: Бир вскочил и носом ткнул существо в ладонь, после чего стал облизывать вымазанное в грязи чужое лицо. Земля на вкус была отвратительной, однако в душе теплилось чужое, так похожее на человеческое, чувство, противоречащее его истинной натуре. Тепло. Он никогда его не чувствовал. Бир замер и отстранился, усаживаясь перед человеком на задние лапы. Мальчишка улыбался. Грязный с головы до ног, он лучился счастьем, и этот свет жег духу глаза. Не те, желтые волчьи, а холодные голубые, его настоящие, только отвернуться от этого света Бир не мог. Чужая привычка, чужие чувства, отголосок чужой души, ее след, оставленный в уже мертвом теле. Ему не стоило во все это ввязываться, но отступать было поздно. Дни в лесу потекли однообразно, размеренно: впервые Бир ощутил необходимость в еде, впервые убил животное, впервые крал у людей, впервые почувствовал, как рядом витает жизнь. Эта яркая сущность день за днем следовала за ними по пятам, гаденько ухмыляясь. Бир очень хотел зарядить в нее чем-нибудь, но не мог, лапы не позволяли, а выкапываемые им с остервенением, пока мальчонка не видит, комья земли, до цели никогда не долетали. Жизнь смеялась над ним. Бир сидел на поляне, издали наблюдая за играющим с камнями ребенком. Рядом, золотым свечением витала жизнь. Другие духи тянулись к ней, но она ловко ускользала, пока наконец не замерла рядом с волчьим ухом. — Вот это да. — Огонек расхохотался. — Никогда не думала, что ты возьмешь под крыло моего подопечного. Вы же с Кирмой их обычно презираете, нет? Волчица уронила голову на передние лапы и демонстративно отвернулась, чем развеселила Жизнь еще больше. Она присвистнула. — Хочешь решу твою проблему? Бир пожал плечами. Жизнь в облике волка оказалась на удивление спокойной и приятной, даже опека над человеком перестала быть в тягость. Жизнь скуксилась. — Так не интересно. Ты его кормишь, моешь, едва не одеваешь, но что можешь этому ребенку по-настоящему дать? Не понимаю. Разве не легче было его бросить? Бир резко вскинул голову, впервые в своей жизни злясь. За неделю, что он провел в смертном теле, отголоски души волчицы слились с его собственными мыслями и чувствами, и разобрать, где чьи он больше не мог. Да и не пытался. Мир жизни играл неизвестными ощущениями, и отказываться от любого их проявления было глупостью. Маленький шарик света отрыгнул в недоумении. — Ладно, ладно, если тебе так хочется возиться с человеческим детенышем, милости прошу, никто не остановит, только вот ты уверен, что все делаешь правильно? Бир задумался и вышел из тела, возвращаясь в исходную форму. — Скажи, где я могу найти подходящую семью. Жизнь хохотнула, и он вернулся обратно, чуть отряхнув лапы от забившейся под ногти земли. — Ладно. — Она посмотрела на увлеченного своей игрой мальчонку. — приводи его в деревню, что у холма. Там точно смогут о нем позаботиться. Бир чуть кивнул головой, и Жизнь растворилась в пространстве, что-то тихо прошептав на последок. Он ее не расслышал. В волчьей груди сильное сердце билось, заглушая все иные звуки, то ли от счастья, то ли от раздирающей душу грусти. Бир не хотел уходить, но понимал: так правильно. Он встал и подошел к обернувшемуся на шелест мальчишке, крепко хватая его зубами за воротник и поднимая в воздух. Чем быстрее расстанутся, тем безболезненнее это произойдет. Мальчишка вряд ли запомнит жизнь в лесу с волком, и от этого сердце горько сжималось. Бир несся по лесу, стараясь не разжать пасть, не поддаться слабости и чужим слезам, как будто бы маленькое существо предвидело расставание, старался нести бережно, но при этом крепко, не давая вывернуться и скрыться в лесу. Ему впервые в жизни было так больно. Быть человеком — мучение, Бир понял это только сейчас, глядя, как люди забирают маленькое существо к себе в дом. Он смотрел на молодую женщину из тени, видел, как вокруг нее тоненькой оболочкой струится любовь. Жизнь его не обманула, здесь, в деревни у холма о мальчонке хорошо позаботятся, только сбитые в кровь лапы болели, а пасть так и не разжалась. Сердце заполняла теплая пустота, причем он точно знал, что тепло испытывала волчица, это была ее благодарность, а вот пустота была его собственной. Бир развернулся и медленно, оставляя за собой кровавые следы, побрел обратно в лес, прячась среди его ночного сумрака. Он полностью выполнил обещанное, но свободы не испытал. Бир выскользнул из тела, глядя на него сверху вниз, а после зачем-то опустился на корточки и погладил серый бок. — Спасибо. Ты молодец. — Он поднялся, полностью возвращаясь к своему прежнему состоянию, лишь с одной большой оговоркой: теперь он тоже мог стать человеком.