Привет от супруги

Подняв перчатку, брошенную Клюевым ему в лицо, Штольман усилием воли попытался спокойно сказать: “К Вашим услугам”, хотя слова застревали на языке, в горле стоял ком, а в висках стучало так, что он почти ничего не слышал и не видел вокруг. Он еще не совсем осознавал, что только что произошло, но понимал, что что-то ужасное и непоправимое, и оттого в груди сильно заболело и закололо. Едва добравшись до дома, он рухнул на кровать и так и пролежал с закрытыми глазами до самой ночи. Даже дышать было больно, а думать еще больнее. Все это время в голове отчетливо стучала только одна мысль - как было бы хорошо, если бы он сейчас просто умер. Ближе к ночи к этой мысли пришла еще одна - если он сейчас умрет, то кто защитит Анну от этого негодяя Крутина? Развивать эту мысль совсем не хотелось. Он устал, слишком устал от этого неуловимого преступника, но Анна… Она ведь совсем не заслужила, чтобы какой-то умалишённый опять решил воспользоваться ее незаурядными способностями. Она вообще ничего этого не заслужила, а он снова подвел ее. Выйдя на свободу, Штольман навел справки об Анне, и когда узнал, что она во Франции, то решил, что вполне вероятно она нашла свое счастье. Ведь прошло почти пять лет их разлуки. Какая молодая девушка сможет столько ждать свою любовь, когда даже неизвестно жив любимый человек или нет? Надежды на лучшее у Штольмана было мало, но он все же решил, когда узнает, что Анна вернулась в Россию, то найдет повод с ней увидеться. Даже если она уже не любит его и давно забыла, он хотя бы увидит какой она стала за эти долгие пять лет. И вот, когда ему сказали, что его Анне снова угрожает опасность и не где-нибудь, а опять в родном ей Затонске, он, конечно, был потрясен. Да, он устал от заточения, морально подавлен и здоровье подорвано, но он, разумеется, тотчас же отправится в Затонск и никому никогда не позволит причинить ей вред. Ох, знал бы он тогда, что сам окажется тем самым, кто причинит ей страшную боль… Зачем он все это скрыл от нее? Нет, он не скрыл, он просто не успел ей все рассказать. Ведь честно пытался, несколько раз. Сначала, когда они закончили дело убитого доктора и Анна сказала, что не приемлет ложь. Он понял, что должен немедленно объясниться. Но тогда за ней приехал Клюев и увез ее, а она, кажется, была этому очень рада. Потом в доме Мироновых, когда он все рассказывал Анне о себе. Ведь хотел и в этом признаться, но она так расстроилась, что повздыхав и на мгновение посомневавшись, он решил все же поберечь ее. Потрясений и так было предостаточно, а предстояло еще поведать ей о самой главной опасности - Крутине. Хотя тогда был бы, конечно, самый удачный момент. Ведь и вообще приблизиться к Анне он посмел только благодаря хоть и немыслимо некрасивому, но смелому поступку ее отца. Если уж тот осмелился поставить свои чувства выше долга перед семейными узами, осмелился пойти против устоев общества, которое, как он не мог не понимать, его разумеется осудит, то возможно он смог бы понять и Штольмана, находящегося буквально в западне. До этого момента Штольман был уверен в непоколебимости добропорядочных взглядов Виктора Ивановича, особенно после его столь эмоционального визита к Штольману. Но теперь после той cемейной драмы Мироновых, которой он явился случайным свидетелем, у него появилась слабая надежда, что и его самого с такой непростой ситуацией смогут понять и принять. Ведь в сам этот момент ссоры Штольман был настолько потрясен увиденным, что кажется и его собственная система ценностей несколько пошатнулась. К тому же этот Клюев перешел уже все границы и ревность буквально съедала Штольмана изнутри. Сдерживать себя было уже выше его сил. Ну как он мог отдать какому-то Клюеву Анну, свою Анну, которую так любил уже столько лет, которая и так была уже его женщиной. Да, тогда и надо было все рассказать. Ну или в конце концов хотя бы на пикнике, ведь собирался же. Он думал, что пока они будут вдвоём, у него получится все ей объяснить, но там им было так хорошо и спокойно вместе, что он просто обо всем позабыл. А теперь она все узнала не от него, а от Доктора Ланге. Да еще и при всех! При этой мысли Штольман схватил себя руками за волосы и что есть сил потянул, пытаясь заменить душевную боль физической. Откуда Ланге вообще взялся в Затонске? Почему решил передать ему привет от жены, которая вот уже который год была не в себе? Ну что за ерунда? И почему ему так не везет последнее время? Хотя почему последнее? Ему, кажется, катастрофически не везло уже давно, с тех самых пор, как он сблизился с Нежинской. И только Анна была прекрасным лучиком света и надежды в его потерянной жизни. А он опять ее подвел… Единственного человека, который был ему дорог на всей земле. Если бы можно было сгрызть себя изнутри, то он бы сейчас очень преуспел в этом. Кстати, Ланге должен быть еще в Затонске, ближайший поезд на Петербург уходит только завтра в обед, а на предыдущий он бы не успел. Значит надо завтра с ним встретиться и поговорить. Какого черта он вообще раздает приветы? Злой и на себя, и на Ланге, Штольман заставил себя подняться, сел на кровати и протер лицо руками. Хотелось пить, но встать не было сил. Скинув с себя сюртук и ботинки, он снова лег на кровать, отвернулся к стене и попытался заснуть, надеясь, что наутро хоть немного, но будет полегче. Сон долго не шел, сердце болело и он положил руку на грудь, пытаясь утихомирить эту боль. Наконец, отключившись, он увидел себя как-будто со стороны. Как-будто он сам сейчас не лежал тут, в своей комнате на кровати, а был где-то… в другом месте. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что это сад, а перед ним был такой знакомый дом - дом Мироновых. Вдруг из него вышла она, его Анна. Она как-то странно двигалась, не шла, а как-будто парила над землей. Направившись в его сторону, она смотрела на него и во взгляде ее было столько боли и обиды, что Штольману стало не по себе. Поравнявшись с ним, она лишь на секунду притормозила и двинулась дальше. Он стал окрикивать ее и пытался догнать, но она не обращала на него никакого внимания. А он отчаянно звал, просил остановиться и никак не мог догнать ее. Наконец, остановившись, она повернулась к нему и горько проговорила: “Яков, я так верила тебе, так любила, а ты меня предал”. И с этими словами, она как-будто кинулась куда-то вниз. Он подбежал поближе и увидел, что там был обрыв, а ее нигде не было видно. Неистово закричав, он проснулся. Холодный пот покрывал его лицо, тело не слушалось. Но вспомнив свой сон, он буквально подскочил с кровати, и уже чуть не плача прошептал: “Аня, милая, прости, я идиот, я так ошибся”. На ходу умывая лицо и одеваясь, он выбежал из комнаты и отправился к дому Мироновых. Оставаться у себя он просто не мог, беспокойство за Анну не выходило из головы. Быстрыми шагами он за полчаса добрался до места. Стараясь прятаться за деревьями, чтобы его никто не заметил, он смотрел на окна. Почти все они были уже темными, но на первом этаже еще светилось одно окно, а также и на втором светилось то самое окно, за которым была его любимая. На сердце стало немного спокойней - она дома, в безопасности. Как же хотелось ему сейчас туда, к ней, обнять, пожалеть, приласкать, объяснить все, попросить прощения, сказать, как сильно он любит ее и только ее, что не существует больше в мире человека, который был бы ему нужен, кроме нее. Так он стоял еще очень-очень долго, не отрывая глаз от ее окна и повторяя про себя все то, что так желал ей сейчас сказать. Ну почему он просто ушел, сбежал, ну почему не остался и не поговорил с ней сразу? Неееет, его тогда словно кувалдой по голове ударило. Он не то что говорить, он посмотреть на Анну мог с трудом. И если бы не отошел, то так бы, наверное, и упал там, прямо перед ней, как пораженный громом и молнией. А теперь она уже никогда его не простит. И наверняка не захочет ничего слышать. Так может и к лучшему, если его просто убьют на дуэли? Он все ждал, что в окне станет темно, но Анна видимо в эту ночь тоже не спала. Дождавшись первых лучей света, Штольман, наконец, очнулся и отправился к себе. С тех пор он часто по ночам приходил сюда и сторожил сон своей любимой, как завороженный не отрывая глаз от ее окна. Хотя бы так он мог чувствовать себя ближе к ней, потому что без нее жизни ему просто не было. Разговор с Ланге на следующий день не принес ни облегчения, ни ясности. В Затонске тот оказался из-за письма от нового доктора Скрябина. Привет от Нины он якобы передал ввиду того, что Штольман вот уже скоро как год не навещал свою жену. Штольман язвительно подумал, что и еще столько бы ее не видел. В итоге, ничего необычного тот ему не поведал, хотя Штольман в тот момент вообще соображал с трудом, так как еще совершенно не оправился от вчерашнего потрясения. Весь оставшийся день он провел у себя в комнате, не желая больше никого видеть. Однако поздно вечером ему до того стало одиноко и тоскливо в своей холостяцкой обители, “и это не смотря на наличие жены” - с горькой само-иронией подумал он про себя и решил отправиться в кабак. Выпив уже достаточно много, он с разочарованием осознал, что легче не становится и душа потянула его к дому Мироновых. Однако ноги все же не послушались, и пройдя несколько шагов он чуть не упал. Почти трезвый рассудок подсказал нетрезвому телу, что в таком состоянии далеко он уйти не сможет. Да и до своей то кровати Штольман смог доползти с большим трудом, чертыхаясь на непослушные ноги и бормоча что-то себе под нос. Во сне он снова увидел себя в каком-то незнакомом месте. Чья-то комната, такая уютная и такая теплая. Опять непонимающе осмотревшись, он увидел Анну, лежащую на кровати. Должно быть на этот раз он попал к ней в комнату, в которой так желал оказаться прошлой ночью и в которой на самом деле никогда еще не бывал. Тут же бросившись к Анне, он начал ее звать и трясти, чтобы она обратила на него внимание. Но Анна, совершенно не замечая его, просто лежала, глядя в потолок. Отчаявшись, он встал на колени рядом с ее кроватью и, обняв обеими руками ее неподвижное тело, уткнулся лицом ей в живот. - Прости, прости, прости, - еле слышно вырывалось у него как-будто бы из груди. В этой агонии прошло несколько дней. Состояние Штольмана не менялось. Погода ему вторила, сильно похолодав. Вечерами он выбирался то в кабак, то к дому Мироновых. Почти каждую ночь ему снились тяжелые сны с Анной, после которых еще более не хотелось жить. Но нужно было найти в себе силы возвращаться к работе и съездить в Петербург уладить дела перед дуэлью.