уверен за тебя

«Ветер сильный гонит караван, По пустыни дивным берегам...» Лали медленно приоткрыла глаза и обнаружила себя лежащей в палатке. «Ветер я спрошу, что делать мне Как же жить спокойно на земле?...» Наконец сфокусировав взгляд, она заметила Адиля, сидевшего возле выхода из палатки и расслабленно перебиравшего струны арабской лютни. Песня лилась из его груди, точно из настоящего музыкального инструмента и ложилась на душу, проникала в самую глубину. «Ветер волен по миру летать, Тех, кто помешает, разрушать...» Лицо Адиля стало жёстче, лоб нахмурился, сам он весь будто подобрался для борьбы. С кем он боролся, Лали понимала, но обрывки мыслей и разговоров кружились в её голове, мешали сосредоточиться. Но только ли с несправедливостью он сражался? Возможно, с самой судьбой. Было в нем что-то, что неотвратимо притягивало её, и сейчас девушка не могла шевельнуться, полностью захваченная влиянием момента. Адиль почувствовал взгляд. - Лали, ты в порядке? Она приподнялась на локтях и полушепотом сказала: - Мне страшно, что будет дальше. Все рушится. Все, что было моей жизнью. И я не могу быть уверена ни в чем и ни в ком. Адиль поднялся, насколько это было возможно в низком шатре, подошёл к месту, где лежала девушка, и присел рядом. - Тогда я буду уверен за тебя. Тебе не нужно бояться, Лали. - Меня всю жизнь охранял отец. Я раньше думала, что он пытается заставить меня подчиняться, думала, что он меня ненавидит в конце концов. Я ругалась с ним в то время, как он пытался меня спасти. - Ты не должна себя винить. Все, что предначертано, не изменишь. - Тогда то, что ты делаешь, тоже предначертано? Адиль резко подался назад, взгляд голубых глаз обжег дочь вождя льдистым холодом, незнакомым жителям этих земель, но так чудесно описываемым в книгах, что она читала украдкой перед сном. - Откуда ты знаешь, что я делаю? - Было нетрудно догадаться. Их взгляды скрестились. Лали пыталась смотреть строго, но это удавалось ей с трудом. Она поддалась чувствам и стала разглядывать Адиля. Наверное, в первый раз он находился так близко к ней. Небесного цвета глаза, смуглая, подкрашенная солнцем кожа, ровный контур губ. Ни волосинки не выглядывало из-под тюрбана, и это невольно заставляло задуматься. Лали протянула руку и коснулась его щеки. Он замер, будто боясь напугать её. Мгновение застыло вечностью. Маленьким подобием постоянства, в которое можно возвратиться снова и снова. Новое воспоминание в копилке Лали. Быть может, это их последняя встреча? Никто не знает ведь, что предначертано. Слезы увлажнили глаза. Адиль уловил смену мыслей девушки и одной рукой накрыл её пальцы, а другой чёткими движениями принялся стирать соленые капли с её лица. Но она уже не могла справляться в одиночку. Слезы катились и даже не думали останавливаться. Адиль, не раздумывая, привлёк её к себе. Лали обвила его руками, съежилась в его объятиях, будто стараясь стать ещё меньше, чем есть, чтобы он мог обхватить её всю. Она действительно устала. - Не бойся, - прошептал он ей в волосы. - Тебя никто не найдёт здесь. - А что с тобой будет? Если вдруг что... Адиль прижал палец к её губам. - Верь мне, Лали. Она кивнула и обессиленно уткнулась в его грудь. Слезы медленно высыхали, оставляя в душе неприятную горечь, но страха не было. Девушка вдохнула и окунулась в запах того, кто сейчас был рядом с ней. Адиль пах пустыней. Песком, по которому день и ночь шагают верблюды. Свежестью воды из фляг, что бедуины берут с собой. К этому всему примешивался запах цветка. Лали не могла определить, что это конкретно, но чувствовала сладость, исходящую от его тела. - Спой мне, - попросила она несмело. Адиль улыбнулся. - Ты могла бы подпеть мне, как тогда на площади. - Боюсь, сейчас я этого сделать не смогу. Он сел поудобнее, не выпуская Лали из рук, развернул её спиной к себе и усадил на подушки. Легким движением притянул девушку к груди и начал песню: «Сквозь пыльный песок идёт караван, Шагают спокойно все сто мусульман, И только один, купец Марудин, Увидел лежащий в бархане кувшин. Из глины обычной, дешёвый на вид, Зачем, непонятно, вот здесь он лежит? Но все же ведомый неведомым злом, Решил он забрать сей кувшин в родной дом. Приехав, поставил его в дальний угол И годика два о кувшине не думал. А джинн, что сидел там уж тысячу лет, Почуял свободу сквозь щели, и свет Легчайшим пером просочился к нему В его место жительства, то есть в тюрьму...» Лали почувствовала, что вновь засыпает. И она позволила себе уплыть туда, где ничто не могло её потревожить.