Баллады равкианского леса

Днём мальчик и девочка рассказывали сказки равкианских околотков сидевшим вокруг осиротевшим детям, разрезали им сливовые пироги и наливали в облачённые сапфирами чаши морс из замороженной клюквы. И никакого кваса. Ночью девочка, сидя на смятых и охлаждённых от бликовавшего мозаикой лунного света простынях, аккуратно проводила тонкими пальцами по выгравированному чернилами солнцу на спине мальчика. По величавому кругу, по громоздким линиям лучей. По надписи под солнцем: «Я буду твоим клинком». Для кого-то это нахраписто выжженный на теле велеречивый и пафосный памфлет, восхваление собственной слепой бравады. Для неё это пожизненная клятва. Рабская преданность и её имя, которое он бездумно высек на своей спине в знак верности и любви к ней. И девочка, бесшумно хихикая, — та-а-а-ак счастливо, будто ей всего десять лет — обнимала его за спину, обвивала руками талию и игриво целовала едва прикрытую мелкими бурыми кудрями шею. Мальчик поворачивался к ней полубоком, осторожно целовал малость разрумянившиеся щёки, лоб, губы, и в затишье их общей комнаты девочка могла услышать короткие вздохи, сливающиеся с брешью мира. Тело к телу, рука к руке, душа к душе. Всё виделось таким правильным, таким похожим на слащаво-высокопарный эпилог затянувшейся на безумную вечность истории. Мал с ней, такой живой и настоящий, с горящими огненной сердцевиной глазами и серебрящимся от счастья смехом. Мал с ней, держал её в своих руках подобно явственной драгоценности. Её: не Руби, не Зою и не любую другую девушку из насквозь пропахшего затхлой пылью Керамзина. Алина упустила миг, когда давние фантазии о цветущих рыжей юрдой лугах и Мале рядом с ней, сплетающим их пальцы воедино, нашли выход. Миг, когда мечты перестали быть мечтами. Они были примерными учителями вплоть до того момента, пока некогда расцветающее кровавым багрянцем вечереющее небо не сменялось азуритом. Пока луноликая ночь не подкрадывалась за спиной и не забирала детей в долгий сон. Когда ночное светило проходило через оконные прорези и опадало на ковёр незамысловатым узором, Алина услышала стук в дверь. — Войдите, — твёрже ожидаемого заявила она, ожидая увидеть в дверном проёме осторожно высовывающегося мальчонку, которому не спалось в столь позднее время. Вместо этого Алина увидела мужчину, неспешно входившего в комнату. — А, Дмитрий, вы как раз вовремя. — Очень рад это слышать, но Дмитрия здесь нет, — закрыв дверь за собой, он мигом расплылся в юношеской улыбке. — Надеюсь, Алиса Рогожина, что Мал Оретцев, бывший следопыт, вас тоже устроит, и может даже больше Дмитрия. И она тогда же, заливаясь тихим счастливым смехом, бежала к нему, в его раскрытые и ловившие её руки. Зарываясь носом в воротник его пальто, Алина точно так же, как и во все прошлые разы, думала, что хотела бы остановить этот момент. Тот, где только они с Малом. Никаких детей, никаких других учителей (которые, впрочем, уже не раз ловили их у лестницы за тем, что они разделяли уже пятидесятый поцелуй за день). Лишь они да чёрный купол ночи, звёзды которой, как по секрету, не расскажут, как по ночам бывшая Заклинательница Солнца в обличье простой экономки детского дома скрывалась в сильных руках отказника. Верного друга. Названного брата. Любви всех её скудных лет. Мужа. На безымянных пальцах слабо поблескивали обручальные кольца: это не чистейшее золото и не серебро, самая обычная бижутерия, которую они могли себе позволить (да и что говорить о свадьбе, где их венчал восьмилетний мальчик с деревянным мечом в руке, вместо привычного священника, гласящего им преклониться перед святыми с помощью украшенного драгоценными камнями креста?). Но вместе с тем эти кольца были дороже золотых гор. Мал наклонился, целуя её за ухом, пока она обвивала его шею и тонула в лисьем пухе на его пальто. — Николай писал. Алина тут же застыла и нахмурилась. Это явно не то, что она ожидала услышать. Не тогда, когда она мечтала оградиться вместе с Малом от всего мироздания и предаться часам, когда для них не будет существовать ни учительских обязанностей, ни Николая с его любовью слагать оды о себе. — Сказал, чтобы я за тобой хорошо присматривал, иначе он пустит на меня своих солдат и никакая Заклинательница Солнца меня не спасёт, — усмехнулся Мал, опустившись губами к её шее. Святые, и как он мог одновременно целовать её и говорить о другом мужчине? — А про зоб он случаем ничего не говорил? — малость ехидно шепнула ему отстранившаяся Алина, тем не менее, сохранившая блеск азарта в чернеющих от ночного света глазах: именно так в юности она смотрела на Мала всякий раз, как им приходилось сойтись в споре. — Нет, — хохотнув, выдал он, — но попросил, чтобы в случае, если нашим первым ребёнком будет мальчик, его назвали Николаем. — Ох, ещё чего, — Алина фыркнула, пытаясь не выдавать, что мысль об их с Малом общих детях слегка выбила её из колеи. — Девять месяцев вынашивать ребёнка, страдать от токсикоза и твоих порой ужасных шуток, а потом рожать несколько часов, чтобы мой сын носил имя Николая? — У меня прекрасные шутки, — наигранно проворчал Мал, прижав её к себе сильнее. Алина выдохнула. Уютно. Уютно, словно рядом с зажжённым в лютый декабрь костром. Словно в сонно ёжившемся свете солнца в её очерченных зажившими шрамами руках. В таком хотелось утонуть, раствориться, слиться воедино. В один живой организм. — Ты такой тёплый, — на шепотливом выдохе изрекла она. — А ещё очень красивый и отважный. — И скромный, — вновь хмыкнула Алина, сдержав себя от порыва мстительного прикусить нахала за шею. — Какой есть, — между смешком подмигнул ей Мал, и вдруг неожиданно запустил руку в карман, выуживая оттуда мелкую пестрящую красками коробку. — Женя просила кое что тебе передать. — О, ради всех святых, Мал! Ты ведь специально это делаешь? — Что именно? — проворковал он, второй рукой приобнимая отстранившуюся жену за талию. В ответ на вопрос Алина резче обычного подалась вперёд, властно поцеловав его и услышав, как на её внезапные действия Мал лишь что-то сдавленно промычал. А потом, будто войдя в сей порыв, вновь сомкнул руки за её спиной и углубил миг беспамятства, когда весь остальной мир и впрямь переставал существовать, либо же просто находился за гранью их общего хитросплетения сознания. Пальцы левой руки бегло запустились в короткие кудри на его макушке, и в догорающих красках молчаливой Равки можно было услышать только общее сбитое дыхание. И тут же Алина, словно выйдя из забвения, мстительно прикусила ничего не ожидавшего Мала за губу. — Начинаешь вспоминать всех вокруг именно в такой момент: Николая, Женю с Давидом, а ещё через пару минут о Толе с Тамарой что-то да расскажешь. Слухастый ты уж больно, ушки тебе что ли поотрывать? — и, не мешкая, она вновь прильнула к нему, поцеловав шрам на линии челюсти. — Мне не хватало тебя. — Я с тобой целый день, — улыбчиво буркнул он, нянча прокушенную губу. — Со мной целый день Дмитрий Думкин, да и то он больше занят уроками. — Тогда, — Мал мигом подхватил её на руки, словно невесту. И тут же отмахнулся от столь устаревшего слова: словно свою жену. Пройдя мелкое расстояние до кровати, он аккуратно уложил её на матрас и навис сверху, откидывая на её тело громоздкую тень, — я весь к твоим услугам. Пальто мигом полетело в сторону и осело где-то на полу. За ним и её помятая синяя блузка да маленькие бронзовые башмачки, упавшие на деревянные дощечки с глухим лязгом. Мал наклонился к ней, заботливо целуя в плечо, в шею, в выпирающие тростниками ключицы, и ощущая, как девичьи руки обхватывали его спину. Он слегка приподнялся, намереваясь поцеловать её щеку, но Алина, неожиданно хихикнув, отстранилась. Её ладонь слегка приподнялась, мягко касаясь до его вычерченных возрастом скул и подбородка. — Колючий, — только и вымолвила она. — Ёжик. И впрямь. Ёжик. Он невесомо обхватил её запястье, точно в эту секунду держал что-то по-истине хрупкое, и прижал к губам тыльную сторону её ладони. Будто запечатлев на коже: она — его. Они пропустили миг, когда чернота ночи приобретала насыщенность, когда звёзды из единственного источника света превращались в слабые и ненадёжные фонари. Сегодня дети оказались активнее, чем в предыдущие дни, из-за чего пришлось разнимать случайно подравшихся мальчиков, не поделивших игрушечного медведя и оторвавших ему лапки. Тем самым — забрать несколько часов у самих себя, сократить время, которое им было положено посвятить друг другу. — Хочу, чтобы этот миг длился вечно, — вдруг охрипшим голосом признался Мал, уткнувшись носом ей в ладонь. — Понимаю, — слегка поджав губы, чересчур серьёзно выдавила Алина. — Со мной многим захочется растянуть секунду на вечность. — Пфф, а ещё о моей нескромности что-то говоришь, — с фальшивой укоризной фыркнул он. Алина не успела ничего ответить: Мал мигом обхватил её тело руками и перевернулся, а затем, присев, слишком крепко прижал её к себе и зарылся лицом ей в надплечье. — Мал, погоди. Ой! — Алина дёрнулась, вновь соприкоснувшись с колючей щетиной на его лице. — Ты закрыл дверь? Не хочу, чтобы Боря снова зашёл в нашу комнату за секунду до того, как мы бы успели сделать вид, что ничего не было. — Ой, брось, я уже объяснил этим сорванцам, чтобы без стука сюда больше не заходили. Да и к тому же, — Мал осторожно провёл кончиком ногтя по линии её позвоночника, чувствуя, как женщина в его руках дрогнула от подобного прикосновения, и расплылся в довольной ухмылке, — у меня забрали три часа от времени, которое я хотел провести со своей женой, поэтому никакие дети меня уже не остановят.