На Самом Верху Черёмухи

1 Лезем-лезем и поём

Шестиклассник Артур говорил так: - У вас же черёмуха эта, все деревья спилили у вас, а её нет. Хотя я знаю – у меня батя же работает, что много жалоб подали – свет загораживает, в окна растёт. А вы же жрёте её всё время. Так вот – срубят всё равно. Вам наверх надо – сможете? Струсите, а зря – вон ветки какие удобные. А наверху – самые ягоды. Ну, на самом прямо. Чё смотришь? Говорю - самые там. Что, что высоко. Я на такое же лазил  когда как вы был. Я бы сам полез – разлюбил черёмуху. Дело ваше, я говорю что срубят просто. Уже не пожрёте. Бывай.     Они и полезли – выбрали тёплый летний день, собрались всего числом четверо – Лёша, Саша, Максим и Оля, и полезли.   Лёша сказал так: - Я чё-то не выспался, может в другой раз? Но решили никакого другого раза – сегодня, значит сегодня. Вот и полезли.  Ветки и правда удобные – как ступени почти, как нарочно так росло, чтобы лазить на самый верх – чуть выше пятиэтажки.   Но удобные или нет – царапают иногда то лицо царапнет, то ногу, то одежду. Ну да ничего – не спускаться же теперь вниз? Лезут. Саша говорил так: - Я высоты боюсь, но если с вами, не буду бояться. Вы мне только говорите что-нибудь. Но они как-то всё время забывали, а он не напоминал. И вот - лезут молча. Оля говорила так: - Я буду петь песню какую-нибудь, придумаю и буду петь, и будет лезть проще. И пела, просто брала на ходу слова и мелодизировала их, без структуры и рифмы, и тут же забывала -  и действительно, всем было проще. И вот - лезут. Лезут-лезут. Максим ничего не говорил, лез последним и страховал Сашу. Один раз чуть сам не сорвался – уже на уровне третьего этажа, но Сашу подстраховал. Страховал бы и остальных – но остальные были выше. И вот - лезут, карабкаются и вновь лезут. И вот - миновали третий этаж, четвёртый и пятый,  чердак и крышу с котами, слуховыми окнами и антеннами, а лезть ещё долго-долго, далеко-далеко. А на ветках – гнёзда птиц, и птицы щебечет что-то друг о друге – сперва синицы-воробушки, а потом и вовсе дивные птицы, невиданные. Оля одну погладила – птица потом ещё долго за ней летела, так понравилось когда гладят, но руки уже заняты, птичка, лети к птенцам. Кончились гнёзда птиц, начались гнёзда звёзд – звёзды звёздочки высиживают, выращивают, поют друг другу на звёздном наречии, а потом разлетаются по небу. А вокруг уже небо полное звёзд, а земля и двор далеко внизу. Смотрят они – все четверо смотрят, а внизу из всех окон взгляды к ним прикованы – получится или нет,  залезут или сорвутся? Будут ли стоить того ягоды на самом верху черёмухи? Лезут – а время гнётся, ломается и вьётся, делает ремесло своё – ветшают одежды, а сами они – каждый и каждая из четверых - становятся всё старше и старше с каждым движением вверх. Сыпется рвань одежд вниз – рвутся одежды от роста тел, рвутся, кромсаемые ветвями, и падая становятся осенними листьями среди ясного лета – разноцветными, красивыми - собирай в букет и дари, или себе оставь, но не дай пропасть, не отдай ржавым машинам. И настолько сплотил их путь что в один день, час и миг стало им ровно по двадцать пять – и в сей же миг -  как подарок  на метафизический общий день рождения – ступили на твердь облаков - безгрешно нагие с телами юных атлетов. Любуются друг другом без похоти, взгляды встречают без стеснения – откуда взяться ему, когда любуются и сами собой – вот мы какие! И вот - берут ягоды – а ягоды до того дивные! Вкус у них такой, словно всё во всём мире только тебя и ждало, вкус такой, будто всюду теперь твой дом, вкус такой, словно всё здесь для тебя! По личикам по рожицам по кожице ликов размазывали они черёмуху ненароком, глядели друг на друга и смеялись весело и беззлобно. А внизу из всех окон смотрят внимательно, все дела позабыв, все дела позабыв домашние, ждут – что же дальше будет? Но вот -  слышат они – все четверо слышат то, чего шестиклассник Артур не говорил:   - А стережёт самый верх черёмухи снящийся ворон, так что нельзя спать там. Горе тем, кто уснёт. Огляделись – а облака подёрнуты ржавчиной - меткой Царя Ржавых Петель, что он претендует на это место. А неподалёку – руины какие-то – дома в дырах, без стёкол и обитателей. Артур так не говорил - ни слова ни словечка не сказал: - Вот в руинах он и ютится – в иных живёт, в иные войти не может – и так и сяк бывает, но придёт - потому, что путь до верха долгий и вы всё равно уснёте – все или кто-то ли один из вас. Как зашёл разговор про сон – стало в сон клонить. Как отогнать? Ну, принялись бегать, резвиться, щипать друг друга, бороться шутливо, хохотать и всё есть ягоды, хотели взбодриться, ждали развеяться, но только крепче умаялись. И вот уснул Лёша – просто закрылись глаза, и упал от усталости, только и успели его придержать, чтобы не ударился о твердь и не оцарапался о ржавчину облаков. А он спит неспокойно, вертится, бормочет, будто бы убегает от кого, будто бы гонит кого, будто бы спорит с кем, и вдруг - как по щелчку, как по команде - замирает и успокаивается. И на лице - согласие проступает, умиротворение мертвенное. Что это вдруг? Что это с ним? Попробовали было разбудить - а он не будится. Смотрят они, трое, на него, четвёртого, и переглядываются растерянно. И вот Лёша во сне открывает глаза, и поёт - и омывает, обвывает его слова нездешняя музыка – плетут её вдали кадавры плетьми, а макабры цепями, и слепые гармонисты без рук без ног, и шаманы-висильники бьют в бубны из старческой кожи ещё живой, и свистит сам Царь Ржавых Петель – сам Царь Ржавых Петель лишь свистит в этом оркестре. И придворный гаер его Дадынюшка оглушительно пускает газы, очерчивая ритмический рисунок причудливым контрапунктом.  Далеко они - далеко они и не рядом они один от другого, не рядом кто от кого, а музыка - вот она - с самых гнилых углов сюда летит, стремится, и здесь - бушует, надрывается, скулит и скрипит. Внушает скорбь и внушает кротость и внушает ужас и бессилие.  И слышно то, о чём в песне не поётся: - Я – Снящийся Ворон, кем я буду впредь - не сказано, а прежде я был тот-кто-живёт у реки, прежде я был источник дорог и кем я только не был, но сегодня, здесь и сейчас я Снящийся Ворон. Имя мне – Тешащий Смрад ОлестАр, ибо я стерегу Черёмуху от любых перемен. Стерегу от тех, кто внизу ищет ей смерти – кто хочет спилить её. Стерегу от тех, кто хочет ей новой жизни – сеятелей, от тех кто хочет её рисовать стерегу, от тех, кто напишет о ней строчку. Стерегу так как есть. В том нет моей воли, нет долга и службы, но есть моя суть. И я говорю вам – подите прочь, подите прочь, и останетесь целыми, подите прочь я говорю вам, но знаю – нет у вас власти уйти.  Что ж – быть по сему, пусть будет так!