Полынь, кости и гномы

      Стук-стук, разносилось по всей шахте, это последний отчаянный гном пробивал себе путь через толщи пород. Его одинокий фонарь с маленьким тусклым огоньком едва освещал новоиспечённый туннель.       Шлëп-шлëп, где-то покатились камешки, кто-то шёл по шахте, разнося эхо собственных шагов. Гнома нисколько не смущали гости, он так же продолжил махать киркой. Пока наконец последний шаг не застыл где-то совсем рядом.       — Как оно, Нестби? — послышался знакомый голос синего человека. Гном не спеша отставил кирку в сторону, упëрся руками в поясницу и прогнул спину.       — Ну как оно? Как и обычно: земля не особо хочет чем-то делиться, — ответил он, почесывая бороду, не отводя загадочного взгляда от тупика. — Пойдём, пастушок, — гном махнул рукой и принялся собирать инструмент.       Синий человек шёл сгорбившись, шмыгал своим большим носом, вечно спотыкался и, пытаясь удержать равновесие, бился головой о балки. Он не любил шахты. Низкий потолок давил на него, наверное, от того, что синекожие были здесь редкими гостями, их рост (считай с рост двух гномов, а иногда и того больше) не особо учитывался при рытье тоннелей. Мгла же, которая для Нетсби была чем-то обыденным, так же, как и тусклый свет фонаря, внушала чувство тревоги всем синекожим.       — Бертрум, тебе не обязательно за мной ходить. — Гном давно заметил неприязнь друга к работе в шахте и всячески негодовал, что Бертрум спускается, чтобы его забрать. — У меня фитиль-то на десять часов, вот я и вернусь через десять часов.       — Неправда, — опять спотыкаясь, возразил синий человек, — ты все пятнадцать там просидишь, сделав огонь послабее, вот как сейчас.       Тот лишь пробормотал что-то неразборчивое, про гнома в воде и рыбу в шахте.       — Сосед зовёт льда наколоть, как в прошлый раз, он свозит, — решил перевести тему Бертрум. У синего человека получилось, и весь остаток пути они с другом только и говорили о бытовых делах.       Эта двоица наконец подошла к выходу. В конце тоннеля уже виднелся город, поблёскивая огоньками маленьких фонариков-окошек. Та часть его домов, что едва выступали из стен, словно колонны, подпирали своды огромной пещеры. Другие же расстилались на дне, предавая местности очертания, привычные для города.       Над головой, словно след от удара киркой, багровела трещина длиною около сорока метров. На концах она сужалась и ширина была не больше пары метров, в середине же она доходила почти до десяти.       «Если бы не она, может быть люди, что жили в этом городе, и вовсе не знали настоящего неба», — проговорил про себя Бертрум. Дышать стало легче, хотя он прекрасно знал, что стоит ему подняться наверх за городские ворота и тот воздух, что стоит в расщелине, покажется невыносимо мерзким, противным. А когда Бертрум возвращался домой с лугов, ему отчетливо слышались запахи пыли, земли и холодного заплесневелого камня, к которым нос теряет чувствительность уже через день, проведённый в Арутре.       — Нетсби, мы тебя уже потеряли! — как и всегда по-доброму улыбаясь, выдал седобородый, курносый гном с морщинистым лицом, это был начальник развед отдела — Буренур. Он был в окружении своих подчинённых, группы из десяти маленьких человечков с густыми бородами всех цветов.       «Уже ночь скоро, пора их работы...» Подумал Бертрум, осматривая шахтёров. Все с кирками и фонарями, в касках отличительного белого цвета. Двое подпирали спинами буровую машину, которая была чуть ли не больше их самих. Из-за плеч другого торчал необычный рюкзак, плотно упакованный. «Там лежит взрывчатка».       Один из разведчиков смерил Бертрума взглядом с ног до головы и скривился. Сплюнув, он шепнул что-то рядом стоящему, оба недобро захихикали.       Синекожий притворился, что ничего не заметил, и бросил взгляд на Нетсби. Тот благо был слишком увлечён разговором и не мог слышать слов этих гномов.       «Слава небу, а то бы началось» — подумал Бертрум. Он был безумно благодарен другу за то, что тот всегда за него вступался. Раньше, когда синекожий был куда младше, многие гномы даже не утруждали себя тем, чтобы скрывать своё презрение, и часто могли бросить ему в спину что-то оскорбительное.       Но сейчас, несмотря на то, что Бертрум был худым как щепка, к нему всё же стали относится уважительнее. То ли Нетсби всех приучил, то ли гномы испытывали страх перед тем, кто был выше их вдвое.       Нетсби закончил разговор с Буренуром и попрощался со всем развед отделом, бросив обычное пожелание «Камнем хранимы», он услышал в ответ «Киркою разрубим!» и одиннадцать маленьких фигур уже через пару минут скрылись в глубине шахты.       

***

      Когда двоица пересекла весь город, уже окончательно стемнело. Они шли по своей обычной дороге и все, кто встречался, уже даже не пялились на Бертрума, а лишь неловко улыбались и здоровались.        От их дома было рукой подать до большой лестницы, что вела из Арутры на поверхность. Он высовывался из стены пещеры и лестница, что вела к нему, была проходной на пути к выходу.       На деревянном широком пороге четырёхэтажного и потрёпанного здания их, как и обычно, встретил дед Фельхуд и Селина, ещё одна их соседка, молодая и энергичная гномиха, которая вечно наводила порядки во всём доме и даже привычная всем гномам пыль была ей неприятна. От того она безжалостно гоняла её метлой.       Дед Фельхуд, кажется, этого и не замечал. Даже по гномьим меркам он был уже стар. Его длинная жидкая у основания борода всё больше редела, на конце превращаясь в тоненькую нить. Седые волосы давно перестали расти, оголяя макушку, и едва прикрывали виски. Он сидел на кресле-качалке, мирно скрипя, слегка отклоняясь назад, потом вперёд. В левой руке у него лежала трубка из кости фелиции. Взгляд бледных глаз смотрел будто бы в никуда, сквозь город. Но от чего-то Бертруму всё время казалось, что старик с тоской глядит на входы в шахты. И всегда, стоило кому-то, поднимаясь по лестнице, закрыть их собой, он тут же замечал идущих.       — Вечер, труженик, — проговорил гном, в знак приветствия поднимая трубку, едва двоица оказалась на пороге.       — И вам, Фельхуд, — проходя мимо, отозвался Нетсби. — Как ваше ничего?       — Пока есть табак и красивые женщины, — поглядывая на Селину и игриво улыбаясь, отвечал тот, — отлично!       Гномы посмеялись, Бертрум лишь улыбнулся, Селина возмущённо залепетала о похабности и почтенной старости. Но её уже не слушали: Фельхуд от того, что снова ушёл в созерцание, а Нетсби и Бертрум уже прошли к своей комнате на первом этаже.       Бертрум сразу затопал на кухню, лавируя в полумраке между тёмными силуэтами мебели и стараясь не задеть потолок головой. В последние годы он уже привык к этому и тихо благодарил небеса, что уже не растёт. Синекожий начал суетиться вокруг печки. Пламя занялось, освещая неказистые очертания металлических полок и шкафчиков кухонного гарнитура.       Чёрная печка-буржуйка забилась в угол, её труба уползала куда-то вверх через все этажи, с правого бока у неё торчали две железные пластины — сушилки для обуви. В центре комнаты стоял стол с железным корпусом и розоватой крышкой из арутрина с двумя стульями из того же материала, накрытыми овечьей шерстью. Вдоль другой стены тянулись шкафчики и полочки, заставленные всякой всячиной, от столовых приборов, до шахтёрского инвентаря. Сама комната была совсем крохотной. Так синекожему можно было взять с полки что угодно, не вставая из-за стола, а Нетсби часто садился, разворачивая стул к печи и закидывая ноги на сушилки.       Обычно этим он перекрывал низенькую дверцу в холодный погреб, что ютилась совсем рядом с печью.       Без промедлений Бертрум достал оттуда вяленое мясо и немного редьки, пока друг не занял любимое место, и принялся чистить неказистые грязные комочки. В это время Нетсби все ещё возился в прихожей, отмечая свои сегодняшние успехи на карте и довольно бормоча что-то себе под нос. Наверное, у всех жителей города в том или ином виде была такая карта, план шахт. Новости о находке, обвале и о работах развед отдела разносились по улицам моментально и все спешили отметить их у себя.       Бертрум хорошо знал, что значит это бормотание, у гномов, особенно у тех, что долго работают в шахте, словно есть чутьё, у Нетсби оно было особенно хорошо. И каждый раз, когда тот довольно улыбался, глядя на печку, часами не говоря ни слова, когда он подмурлыкивал, стоя у карты, или даже тихонечко пел гномьи песни, значило только одно — скоро под его кирку попадётся что-то ценное.       В прошлый раз он нашёл горючую смолу, пусть её там было и немного, но и тех денег, что Нетсби за неё выручил, хватило на полгода.       Работа Бертрума приносила доход постоянный, но гораздо меньший. Обычно это именно те копейки, которые позволяли им держаться на плаву, если Нетсби долго не везло. Только в последний год синекожий нашёл себе ещё одну сезонную шабашку. Отвлекаясь от редьки, он довольно глянул на полку, где стояла банка с сушёными травами. Оказывается, хоть местные гномы чаще других выходят на поверхность и живут среди лугов, они совершенно не разбираются в травах. И готовы платить пришлым торговцам неплохие деньги за чай.       Бертрум же ещё хорошо помнил тот напиток, который ему заваривала мать. Нетсби сразу к нему пристрастился и разболтал всем соседям, что за чудный чай у синекожих. С расчетом на продажу или нет, но те запасы, что собрал Бертрум, разлетелись очень быстро. В последнее время синекожий стыдливо отводил глаза, когда речь шла о деньгах. Он ведь знал, что может заработать больше. Но нет, Нетсби бы такое не одобрил, наверное. В последнее время Бертрум всё меньше и меньше делился чем-то настоящим с другом. Все их разговоры сводились к быту, к погоде и перемыванию косточек соседям.       «Хранить тайны не так-то просто. Со временем, когда ты долго молчишь о чём-то одном, ты привыкаешь молчать обо всём. Все родные отдаляются, друзья теряются и ты остаёшься наедине со своим молчанием», — вспомнились ему слова старика Вурберта.       Когда гном зашёл на кухню, синекожий уже поставил на печь кастрюльку с редькой и хлопотал, наводя порядки на полках.       Бертрум, как и обычно, завёл разговор о бардаке в доме, его сосед лишь отмахнулся, вновь оправдывая свою неряшливость неряшливостью жилища.       — Вечер добрый, соседи! — в дверном проёме стояла тощая гномья фигура. Гость был укутан в тёмно-синий плащ, заколотый фибулой, сделанной с образом фелиции: неуклюжее шестилапое животное хватало себя за хвост. У гнома не было бороды, только седые усы, что для этого народа было не характерно. Его лицо напоминало морду какого-то зверя, хитрые, игривые карие глаза, чёткие скулы и крючковатый нос.       — Вурберт, старик, заходи на ужин! — отозвался Нетсби, поднимаясь из-за стола, чтобы поприветствовать соседа. Они пожали друг другу руки, приобнялись. — Как там на поверхности?       — Да как оно, всё по-старому. Ваши шахты как? Радуют находками?       Хозяин дома довольно улыбнулся, хитро отводя глаза.       — Хотят-хотят обрадовать, да всё никак не насилятся, — шутливо ответил он. — Чего мы стоим, проходи к столу. Мы с тобой, почитай, месяц не виделись. Это вон с Бертрумом вы через день встречаетесь.       — Спасибо, спасибо, да только я по делу, быстро, — синекожий глянул на старика и улыбнулся. Вурберт был единственный, кто знал его секрет. И наоборот, Бертрум был одним из немногих, посвящённых в прошлое этого гнома.       Но нет, об этих делах они не говорят в городе, это было бы чересчур опрометчиво с их стороны. Соседская дружба — она такая, что все любят сплетни.       — Вы же это, за льдом поедете. Сельдур мне сказал. Ну так и на меня возьмите, а я в долгу не останусь, — на последних словах он запустил руку под плащ, доставая горсть медяков.       — Ой, убери, ради неба убери.       — Да неудобно же, —старик сконфуженно протягивал ладонь. — Вон в какую даль ехать, спины надрывать, шкурами рисковать. — Бертрум незаметно для гномов захихикал. Ему странно было слышать такие слова от Вурберта, который каждую вторую неделю ездит в Пепелище, на развалины Люпинтауна, рискуя собственной жизнью (ведь там иногда могут появиться фелиции-шатуны, которые почему-то вышли из спячки), собирает останки древних монстров, надрывая спину, чтобы загрузить их в телегу. А по приезде на ферму прячет свои находки, тоже рискуя, ведь если их кто-то найдёт, старика точно посадят.       — Вурберт, ты это брось. Обижусь, именем отца клянусь, обижусь!       — Ну так может, я потом вам абсентом отдам, — пряча монету, проговорил гном, отводя глаза.       — Да не надо ничего. Ну брось ты, старина. Мы ж по-соседски на всех возьмём. Ты давай лучше за стол.       Вурберт довольно улыбнулся. Ему нравилась простота и прямолинейность Нетсби, его добродушие и открытость.       —Спасибо, конечно, но я пойду, а то жена заметит, что меня нет. А она у меня такая, решит, загулял.       Гномы посмеялись, вспоминая Молли, которая уже много лет не интересуется ничем, кроме заполнения бумажек в счётной палате.       — Ну иди-иди, не будем искушать судьбу. — Они с Нетсби распрощались и старик напоследок бросил едва заметную и оттого загадочную улыбку. Бертрум прекрасно знал, кому она адресована. Ведь синекожий всё чаще ездит с ним к Люпинтауну. Не столько из-за наживы, за помощь он берёт только молчание Вурберта. Куда больше Бертрума интересовали руины.

***

      Бертрум лежал на кровати, глядя в потолок. Он вспоминал свою первую поездку с Вурбертом. Тогда у него от страха подкашивались ноги, он трясся, как осиновый лист, а его сердце замирало от каждого шороха. Он перевернулся на бок, лицом к выбитым в стене полкам. Рука сама потянулась туда, зашуршала, раздвигая одежду.       Бертрум поднёс кулак к лицу и раскрыл его. На ладони лежал маленький прямоугольник из смолы в железной оправе. В темноте внутри янтарно-жёлтой субстанции едва угадывался образ полынной веточки. Маленькое напоминание о Люпинтауне, которое он сделал себе сам.       В тот день, когда города не стало, Бертрум возился с отцом в лаборатории. Ребёнку нравились стекляшки-колбочки, с которыми работали родители.       — И вот наш готовый экстракт, — проговорил отец, как и всегда, с тоном, присущим учителям, которых Бертрум каждый день видел в школе.       — Папа, а зачем он тебе? — ребёнок протянул руку и ему дали закупоренную колбу с зелёной жидкостью внутри.       — Для защиты. Видишь ли, фелиции на дух не переносят запах этого сорняка, представь, как они испугаются от него усиленного в сотню раз? Мы загоним их в дыру, из которой они выбрались, с помощью этой вони. А потом всю поверхность вокруг усадим полынью и они уйдут в спячку, пока мы не придумаем, как можно себя обезопасить.       — А причём тут гномы? — вспоминая все разговоры отца и матери, нерешительно спросил Бертрум. Он часто слышал о гномах, что живут в расщелине, и даже видел её со стены. В его детской голове не укладывалось, что они связаны с теми монстрами, которых называли фелиции — синекожие, шестилапые с огромными бивнями, которых ему приходилось видеть только в книгах.       — Гномы любят дым, — шутливо ответил отец. — А вся растительность не особо. От их кузниц идёт столько гари за день, сколько от Люпинтауна за год. Да и фелиций дым раздражает, они просыпаются от спячки.       Бертрум ещё много чего хотел спросить, ведь это тот редкий случай, когда отец уделил ему время. Ребёнок мог задавать даже те вопросы, на которые знал ответы, лишь бы подольше побыть с отцом.       Но за окном раздался грохот, в комнату вбежала мать и что-то с ужасом прокричала.       Отец выругался, и подхватив Бертрума на руки, побежал в подвал, в небольшое убежище с тремя кроватями и столом. Стены его были толстые, из какой-то очень странной породы, название которой ребёнок не знал.       Его посадили на кровать, мать принесла мешок с полынью и рассыпала её всюду, потом пролила экстракт на изголовье кровати.       — Все будет хорошо, — Мама нежно поцеловала ребёнка в лоб и тут же бросилась к двери — сиди тут и всё будет хорошо. Мы скоро вернёмся.       Бертрум плакал и упирался, просил, чтобы родители остались с ним, но те были непреклонны и, закрыв за собой дверь, заперли его и ушли.       Больше он их не видел. Он залез под одеяло и тихо там плакал. Страх охватил с ног до головы, зубы стучали, а по коже бежали мурашки. Сверху всё доносились и доносились крики и шум, точно рушится мир, а в нос бил отвратительный запах полыни.       Потом загремело прямо над ним, он вскрикнул, зовя маму, но та не пришла. Стены бункера задрожали и громыхнуло где-то по соседству.       Бертрум не помнил, сколько он так просидел. Но, когда все стихло, он больше не мог плакать и лишь тихо всхлипывал. После ребёнок уснул.       Во сне он гнался за родителями по мрачному коридору, но те были слишком быстрыми и, как бы он не старался, у него не получалось к ним приблизиться и он будто бежал на месте. А после они и вовсе стали отдаляться. Бертрум кричал им, просил подождать, но те не слышали его истошных воплей.       Он проснулся в поту и тут же разрыдался, тихо зовя родителей, но опять никто к нему не пришёл. Бертрум всё же осмелился встать на ватных ногах, зажав в руках пучок полыни, и подошёл к двери. Он дернул за ручку, замок зазвенел, но не открылся. Ребёнок дернул снова и дверной косяк зашатался. Ещё от нескольких попыток дверь рухнула на мальчишку.              Нет, всё, что было дальше он хотел забыть. Пепелище пожара, смрад горящих тел, трупы, разбросанные по улицам, руины домов и туши монстров, что тогда казались ему просто гигантскими.       Бертрум сжал медальон в руке и прикрыл глаза. За много лет в Арутре он столько раз мог покинуть гномов и уйти к сородичам, за горы. Что его останавливало? Может, от страха, что там всё будет хуже? Ведь в этой расщелине есть Нетсби, который заботился о нём, когда Бертрум был ребёнком. И поддерживает теперь, когда синекожий вырос.       А что его ждёт там? Сможет ли он жить среди себе подобных? К тому же, гномы уже смирились с его присутствием и даже почти смогли принять чужака. Они были способны на крайне малые проявления теплоты. Но и этого хватала Бертруму. До поры до времени. Теперь же ему хотелось чего-то стоящего! Посвятить жизнь какому-то делу! Изменить всё вокруг, сделать этот город лучше. Но чем больше он смотрел на гномов, тем лучше понимал, что этот народ не приемлет изменений, ещё и из рук такого как он.       Нетсби вздрогнул будто бы от кошмара, возвращая Бертрума из своих мыслей обратно в кровать. Сжимая медальон в руке, синекожий почувствовал, как начинают путаться мысли. И вскоре сон всё же его забрал.

***

      Следующие несколько дней всё шло как обычно. Бертрум умчался на ферму, обещая вернутся не с пустыми руками. Нетсби забурился в шахту, сказав, что тоже порадует друга уловом.       Но вот, второй день был на исходе, а гном ничего не нашёл. Он был крайне зол и впервые за долгое время достал свою трубку и табак. Гном хмурился, от этого лицо, которое от природы не было особо жизнерадостным, теперь и вовсе было устрашающим.       Он, закинув ноги на печку, сидел за столом кухни, которую будто окутал туман. Нетсби выпускал резкие струи дыма, всё размышляя — где же? Где же было то, к чему его так тянуло? Что заставило его перерыть все те тоннели, в которых гном провёл последнюю неделю?       Может, он что-то упустил? Не заметил за звоном кирки, как за стенкой хлюпает и булькает горючая смола? Да быть того не может...       Его рассуждения были прерваны: входная дверь со скрипом открылась и, спустя несколько секунд, громко хлопнула. Из прихожей теперь доносились звуки возни.       — Нетсби? Ты тут? — заметив дым, ползущий из кухни, запыханно спросил Бертрум. Ответом ему послужил топот гномьих ног. Его друг уже стоял, опираясь на дверной косяк кухни.       Синий человек принёс с собой три мешка, и Нетсби заулыбался.       — Ай, какая прелесть. Давай-ка их сюда. — он закинул себе на плечи по мешку. Один из них был словно набит пылью. Гном глянул на пол, где остались следы белой россыпи. Мука — это хорошо, подумал он. Второй мешок врезался в плечо острыми колатыми, камешками — орехи, догадался Нетсби.       — А в третьем что? — спросил с кухни.       — Сушки и пастила, —отозвался Бертрум из коридора-прихожей.       — Сладкая осень, —пробормотал Нетсби, на время забывая о своих печалях.       Расставив все по своим местам: муку и орехи в рундук, чайник на плитку, двоица принялась за пастилу.       Как и обычно, говоря ни о чём, они сидели за столом. Бертрум достаточно знал своего друга, чтобы понять, что не стоит сейчас говорить о шахтах, и оттого старательно обходил эту тему.       Нетсби крутит между пальцев тонкую пластинку пастилы. На свету от печки видны все её прожилки, и кажется, точно это не фруктовая сладость, а чёткая карта с множеством дорог.       Гном восторженно замирает. Пазл в его голове складывается и он бежит в прихожую, чтобы скорее подтвердить свою догадку. Нетсби подносит кусочек пастилы к карте и довольно улыбается. Я прав, я прав, я прав — кричит внутренний голос шахтёра.       С губ уже срывается мурлыканье и гном хочет кинуться обратно на кухню, чтобы рассказать другу о своём открытии, о своей находке, но что-то его останавливает.       — Да что тебе не так? — бубнит он себе под нос и недовольно принимается жевать пастилу, не отводя глаз от карты.       Взгляд ползёт по тоннелям и Нетсби ещё раз утверждается, что прав. Но тут замечает подвох — то, что он ищет, по всем приметам чуть левее его участка. А значит, ему не принадлежит.       — Да топтать землю, драть камни! — ругается гном, переходя на крик. Из дверного проема высовывается голова ничего не понимающего Бертрума.       — Ты это чего? — поднимая бровь, вопрошает синекожий.       — Зуб даю! Я нашёл эту чертову, будь она трижды неладна, жилу, но, побрал бы её совет городских попечителей, она вне моего дрянного участка! — выпалил гном, тыкая пальцем в карту и прожигая её взглядом.       — А чей участок-то, может, выйдет договориться? Ну, мол, прибыль пополам. Ваш участок, моя карта. Многие же так делают, вон как муж Селины, участок купил, а рыть не роет, вдруг и с этим так?       Гном задумчиво нахмурил брови и нервно затопал ногой. «И то верно! Синекож не шахтёр, а вон как в деле соображает. Голова!» — подумал Нетсби и тут же прибавил: «Быстро чертяга хватает! Торгаш из него выйдет во. Точно надо его к Фарнуну в лавку»       — И то верно, — задумчиво протянул гном. — А ну-ка дай мне трубку с табаком и кошелёк. И не хмурься, в ведомство без денег и курева никто не ходит.       Ещё никогда так быстро Нетсби не оказывался в ведомстве. Применив все навыки обольщения, слегка приправленные ложью и медяком, Нетсби вышел на владельца соседнего участка и узнал, где тот живёт. Но идти было уже поздно, оттого гном, гордый собой, побрёл было домой, но тут же решил заглянуть к старому знакомому, поговорить о Бертруме.       Главная площадь города была круглой и вымощена арутриновыми плитами. В её центре красовалась статуя основателей города: на постаменте возвышались два гнома, один из которых высоко задирал левую руку, в которой красовался драгоценный камень, а в правой лежала кирка. Второй стоял рядом, развернув перед собой то ли карту, то ли чертёж.       В этом районе Арутры стояли в основном административные здания, дома чиновников и несколько постоялых дворов. Выглядел район соответствующе: пафосно и богато. Колонны и лепнина, позолота и медь, вычищенные дороги и такие же на удивление прилизанные гномы.       Быстро миновав его, Нетсби свернул в переулок и пересёк еще несколько улиц, оказавшись в месте, которое кликали Бартерией.       Этот район был расположен между центром, окраинами и входами в шахту. Его населяли торговцы всех мастей, заполняя улицы своими двухэтажными домиками и крытыми лавчонками. Многие здешние раньше брали бартером, за что это место и получило своё имя. Но сейчас в чести тут только монеты.       Лавируя по вечно полным улицам, Нетсби подошёл к магазинчику «У Фарнуна».       Это было ничем не выделяющееся на фоне остальных здание с кладкой из широкого кирпича. Над дверью висел колокольчик, который оповещал хозяина о приходе клиента.       Нетсби распахнул дверь и с порога заговорил.       — Вечер, торговцы! Что нового в Бартерии? — внутри ничего не изменилось с его прошлого появления. У стены слева от входа все так же стояли накрытые сеткой бочки, над стойкой прямо напротив двери на стене висели две скрещенные кирки.       За стойкой всё так же стояла гномиха средних лет с толстой бурой косой почти до пят, курносая и с напряжённым взглядом.       Как и обычно, Чисма вела бумаги и, заметив старого друга, оторвалась от своего занятия, расплываясь в довольной улыбке. Но тут же она тяжело вздохнула и потёрла глаза.       — За последние полгода произошло столько, что на трезвую я об этом говорить не буду! — с напускной серьёзностью ответила гномиха, и по комнате разнёсся дружный смех.       Чисма достала две пивных кружки из-под стойки, будто уже ждала гостей. Нетсби без команды пошёл к бочкам и прикатил одну. Хозяйка тем временем принесла закуски: сельдь, пряные и маринованные коренья, вяленое мясо.       — Ну, рассказывай. Где муж пропадает?       — Да как обычно, где ж ему ещё быть-то? — Нетсби многозначительно закивал, выражая своё уважение к профессии контрабандиста. — Ну, чувствую вылазка эта последняя. Сейчас крайний схрон перетащит и лавочку прикроют.       — С чего б вдруг? Он опытный, не поймается. Его не выловили, когда ещё стена стояла, когда ещё щели не было. Ты помнишь, помнишь, какой храбрец был, а какой хитрый, с чего б сейчас его поймали наши-то ротозеи?       — Вот об этом-то я на трезвую и не говорю, — гномиха залпом допила кружку и гость последовал её примеру. Они обновили питьё и Чисма заговорила. — Ты, поди, из шахт не вылезал, а пастушок твой таким не интересуется. Но дело вот в чём. Люпинтауна уже восемь лет как нет.       — Да ты што, правда? — наигранно удивился Нетсби. — А я и не заметил, всё думаю, чего этот синекожий у нас живёт.       Чисма расплылась в улыбке и бросила снисходительный взгляд на друга.       — Ну так вот. Люпинтауна нет, а значит, и Соглашений Пустоши нет. А значит...       — Да ну нет, ну нет, — кривясь, запричитал гном. — Эти сплетни уже который год. И стали бы советники ждать эти восемь лет? Хотели бы, в тот же день бы установили трубу и пустили всех в плавильни, в нижний город.       — Да если бы только плавильни, — гномиха сделала большой глоток и, вытерев пенные усы, серьёзно добавила: — Договор о Дыме ведь не единственное, что нас вынудили подписать.       Нетсби в удивлении уставился на подругу. Армия. Регулярная армия. То, чего они были лишены по соглашениям Пустоши. То, чего всегда так хотели советники, чтобы двинуться к предгорьям, к исторической родине, откуда их тоже когда-то согнали, но не синекожие. А твари похуже, с которыми даже маги синих людей не справились, за что те и поплатились полным уничтожением в пустошах. Нетсби ещё какое-то время пребывал в раздумьях, оценивая риски и возможности его города.       — Ну, подумай ты сама, как это всё дорого. Откуда эти скряги деньги возьмут? Чтобы содержать армию, нужно её собрать, потом вооружить, обучить, прокормить.       — К этому всё и идёт, понимаешь. К тому, что было до Люпинтауна, до соглашений Пустоши. Да только времена теперь другие, они свою узду в два раза туже затянут, потому что теперь мы видели мир, он просочился к нам, дал понять, что можно жить иначе. Вспомни, многих ли ты ремесленников не-кузнецов знал в то время? Единицы. Все поголовно в шахтах, на кузне или на службе. А сейчас он как, посмотри, как гномьё распустилось, чего только наша Бартерия стоит. Посмотри на Приручный! Какие искусные там мастера и хоть бы один ювелир, хоть бы один оружейник или мастер по камню и по металлу. Гончары, ткачи, виноделы. — Легкая грусть проступила на её лице. Всё же она хоть чуть-чуть, но тосковала по тем временам, когда гномы были гномами. — Они свой медяк рубят и вряд ли сами в шахты вернутся.       Повисла тишина. Нетсби опустошил кружку, и его тоже подхватила ностальгия. Как и обычно, сразу вспомнилось лишь всё самое хорошее. В голову лезли сравнения нынешней жизни и прошлой и всё то, что раньше было лучше.       Но вот он вспомнил, как сотни гномов, закованные в броню, в плотном строю идут на Люпинтаун, и он тоже, а их братья тем временем подрывают городские стены.       Они тогда поспорили с Сельдуром, что город будет их через сутки. Проспорил Нетсби. Тогда многие из воинов замерли в ужасе, увидев, на что способна магия из древних легенд.       Но тут же всё это Нетсби отогнал, вытаскивая на поверхность слащавые воспоминания юности. Приторность первой любви, горечь расставания. Запах общего дома, где он жил.       Они с Чисмой разговорились на тему того, что было раньше. О том, что у всех было своё место и не приходилось думать о том, где «зарубить медячёк». О их родной культуре, которую так возносили. О великих героях науки, которые жили здесь, в Арутре. Не забыли обсудить и политику и форму государства, которую к ним занесли синекожие — парламент, значит, со всеми из него вытекающими.       В общем, из магазинчика Нетсби вышел прилично пьяный и поздней ночью. Уже на полпути к дому в суматохе мыслей он уловил, что так ничего и не сказал о Бертруме.

***

             Наутро, когда гном проснулся, он сообразил, что друг уже убежал на ферму. Голова Нетсби страшно гудела, давно он так не пил. Решено было сегодня никуда не идти, а предаться саможалению. Полдня гном валялся на кровати и только к обеду встал, оттого что проголодался.       Сварив свои любимые с детства коренья черноплода, нарезав вяленого мяса, Нетсби сел за стол. От одной мысли о чае в горле вставал ком. Это совсем не то, что ему хотелось выпить. Но дома была одна только бутылка крепкого абсента и травяной сбор Бертрума.       Тогда Нетсби набрал из отстойника холодной воды и принялся есть. Землетрясение в голове поутихло, дышать и думать стало легче. Гном принял свою обычную позу, закинув ноги на печку. Его подхватили мечты обо всей той меди, что он найдёт, и сколько денег он за неё выручит.       Он уже давно приглядывался к домику, что стоял неподалёку от Приручного: с черепичной крышей и стенами из ракушечника, такого экзотического и привлекающего.       И скажи ему кто-то двадцать лет назад, что он, Нетсби, будет мечтать о таком доме, гном непременно бы посчитал его безумцем. Когда перемены пришли, он с ударами в грудь кричал:       — Я гном и жить мне в породе, в камне! — Тогда-то и была куплена эта лачуга в стене города, вместо нормального дома на дне щели. А ведь тогда Нетсби мог позволить себе такой дом, который хотел сейчас. Но, к сожалению, деньги не долежали до этого дня. Гном был очень дружелюбным и любил покутить — самый глупый способ спустить деньги, думал он всякий раз, просыпаясь с похмелья. И забывал об этом уже к вечеру. Вот она, та свобода выбора, так сказать. Её и принесли синекожие.       Да, скажи ему кто-то тридцать лет назад, что он будет дебоширить или выпивать больше одной кружки пива за вечер, гном бы оскорбился и непременно бы обиделся на говорящего.       Ведь тогдашний Нетсби привык жить в аркунулах — подземных, выбитых в породе арунтрина залах, где всё было общим и все трудились совсем не из-за денег, ведь и денег как таковых не было. Они попросту были не нужны простому люду и хранились в казне.       Поначалу все гномы относились скептически и с пренебрежением к новой культуре. Но со временем большинство смирилось и приняло её недостатки и достоинства.       Нетсби шумно вздохнул, понимая, что ему-то деньги нужны, и всё же решился выйти из дома и отправиться по адресу владельца участка.       На пороге небольшого хлипкого домика за круглым столом сидели несколько пожилых гномов, наверное, даже старше Фельхуда. Они играли в плитки — костяные пластины прямоугольной формы с выбитыми на них точками.       — Дня вам, уважаемые! — поздоровался Нетсби и жестом спросил разрешения присесть. Даже не отрываясь от игры, старики спокойно кивнули, давая своё согласие.       — Зачем пожаловал, милок? — спросил тот, что сидел напротив Нетсби.       — Я по делу. Мне нужен некто Нуртер Варгут. Знаете такого? — в ответ старик ехидно усмехнулся.       — Знаем, а кто интересуется?       — Нетсби Истром, свободный шахтёр, собственно по поводу одного из туннелей я и пришёл поговорить.       — А что такое? Небось, лакомый кусочек на его участке? Али ты просто скупщик? — Не давая и слово вставить гостю, он продолжал: — Да все равно не важно. Продал я этот участок, продал сегодня утром. Опоздал ты. Городу теперь он принадлежит.       Вся приветливость сползла с лица Нетсби. Ему не видать этого участка. Да, он может пойти в бюро развед отдела и попытаться выкупить злополучное место, но в бюро сидят не дураки. Они догадаются, посмотрев на карту, что Нетсби не просто так хочет выкупить это участок. Не будет гном только из любопытства приходить в бюро, чтобы найти хозяина соседней земли, не пойдёт он и просто так во второй раз её перекупать.       Тогда бюро заломит просто невозможную цену, чувствуя запах наживы.       Нетсби встряхнул головой, отгоняя дурные мысли, и встал из-за стола. Попрощавшись со стариками, он было хотел пойти домой, но вместо этого в растрёпанных чувствах пошёл бродить по городу. Ноги сами принесли его к магазину Фарнуна, всё началось по новой. Но на следующее утро похмелье было меньшей из его проблем.       Известие из дома городского совета уже разносилось по улицам. С утра о нём лишь шептались на углах, в обед его обсуждали за столами, а к вечеру оно разлетелось по пивным заведениям. Гневные речи шахтёров, пылкие от алкоголя, поражали своей смелостью.       Нетсби эту новость принёс Сельдур, принёс вместе с бочонком пива. Они долго спорили, один утверждал, что быть того не может, мол, это ошибка, мало ли о чём толкуют на улицах? Верно, что-то перепутали, а дальше слухи нарастали, как снежный ком.       Другой утверждал, что сам это слышал и не от кого-то там, а от друга, дочь которого замужем за сыном секретаря городского совета.       — Враки! — выкрикнул наконец Нетсби, уже готовый броситься на старого товарища с кулаками. — Сеете панику, вот и всё! Спорим на серебряник, что всё это слухи, да и только? — он протянул Сельдуру руку.       — Плёвое дело! — ответил тот и с охотой заключил пари.       Бертрум вернулся поздно, сегодня был тяжёлый день. Овец распугал далёкий волчий вой. Полдня синекожий играл со стадом в догонялки. После помогал латать крыши сараев, которые по разнесло ветром.       И вот, наконец, он спускался по лестнице в город. Солнце уже скрылось за горами, и только его ало-багровый свет переливался через хребет, окрашивая всё вокруг собой.       «Надо бы набрать трав, да высушить», — думал синий человек, видя греющий душу дымок, валящий из чашки одного из охранников у ворот.       — Вечер, Рендгуд! — поздоровался он с гномом. Тот, не отрывая рук от чашки, кивнул, едва заметно улыбаясь. — И тебе, Тервут! — Бертрум помахал и второму стражнику. Эти двое тоже жили неподалёку от ворот и были приятелями Нетсби, от того, привыкшие к синекожему, относились к нему как к своему.       — Слыхал новости? — отозвался тот, ещё совсем молодой гном с куцей бородкой.       — Что там стало?       — Городской совет чудит опять! — ответил за Тервута его старший сослуживец.       Рендгуд зло сплюнул, выражая своё презрение.       — Хотят сделать шахты «достоянием города».       — А сейчас они чьё достояние? — заулыбался Бертрум.       — Да кто б его знал, только суть-то в том, что теперь жителям нельзя будет участки покупать. Только по найму на город идти в шахту, — и тут же добавил, — как встарь, всё возвращается.       Синекожий огорчённо поморщился, представляя, как расстроился Нетсби. Наверное, сидит на кухне, закинув ноги на печку, и курит, с тех самых пор, как узнал. Интересно, что кончится раньше — табак, воздух в доме, или дыхание Нетсби?       — Да, все мы так же кривились...       Он ещё какое-то время постоял со стражниками, обсуждая, что скоро в городе будет невозможно жить.       — Кстати, — показывая кружку, сказал Рендгуд, — твой чай у меня почти кончился, и вот без него я точно жить не смогу. — Все трое посмеялись.       — Будет тебе чай, через пару дней будет. Ладно, пойду я. — Он попрощался и двинулся в сторону дома.

***

      В прихожей его встретил табачный дым и пьяные вопли Нетсби и Сельдура. На кухне под столом уже стояло несколько опустошённых бочонков. Оба гнома были изрядно пьяны.       — Бертрум! Эти выродки, ты представляешь?! — заметив друга, начал Нетсби. Он рассказывал о новом законе, размахивая руками и ругаясь теми словами, которые стыдятся произносить даже шахтёры. У гнома на глазах выступили слёзы и по мере своей пламенной речи он всё больше и больше распалялся. Сельдур лишь внимательно слушал и одобрительно кивал с самым умным видом.        И в какой-то момент Нетсби достиг кульминации своей канонады. О том, что он прямо сейчас пойдёт в совет, чтобы разгромить его. Гномы схватили первое, что попало под руку: кирку и кухонный нож.       — Отойди, щёнок! Ты меня не понимаешь! — истошно кричал Нетсби, когда Бертрум перегородил ему дорогу. — Они лишают меня всего!       — Успокойся, я тебе говорю! Сам подумай, ты-то на ногах едва стоишь, кого ты громить собрался?!       — Пошёл прочь! Синекожий, не заставляй меня махать киркой! — грозя инструментом, вопил гном.       На крики сбежались соседи: старик Вурберт, Селина и ещё несколько гномов. Кое-как толпой они уговорили борцов за права и свободы, по крайней мере сегодня, остаться дома.       — Сельдур! — крикнул Нетсби на прощание и поднял вверх сжатый кулак. Его друг ответил тем же жестом.       Наконец обоих уложили спать. В доме стало тихо. Кухня и комната страшно пропитались запахом пьянки, и, не в силах это терпеть, Бертрум вышел подышать на порог.       — Ой, и устроили они, — послышался голос старика Вурберта.       —И не говори, — синекожий потёр усталые глаза. Он с ног валился. А завтра ведь тот самый день. Нужно ехать в Люпинтаун рано утром.       — Ну ничего. Проспятся и всё у них уляжется. Я ж их знаю. Вечно они побалагурят и успокоятся.       Они ещё о чем-то поговорили, опять же по-соседски, разговор был абсолютно ни о чём. Глаза у Бертрума начали слипаться от обсуждения дел на ферме, и он всё же пошёл спать. В комнате уже не так смердило и синекожий, вымотанный и вечерним приключением, и рабочим днём, быстро уснул.       Утро наступило безумно быстро, несмотря на то, что Бертрум проспал лишние полчаса. Пробуждение было резким и неприятным. Даже не попив чая, он помчался на ферму, чтобы успеть к Вурберу. И оттого, едва запрыгнув в повозку, отключился, лежа головой на мешке полыни и закутавшись в пончо.       — Просыпайся, малец. Приехали. — Бертрум поднялся, глядя на приближающиеся руины. — Встречаемся тут, в полдень, — бросил старик. В ответ ему лишь кивнули. Когда повозка притормозила, синекожий уверенно спрыгнул и пошёл знакомой ему дорогой.       По главной улице, он вышел к развалинам своего дома. Бертрум уже несколько раз его обыскивал, но всё равно возвращался в надежде найти что-то ещё, что не заметил ни он, ни мародёры. Беда была в том, что забрать что-то внушительное он не мог, ведь любую находку придётся какое-то время прятать. Что не так-то просто делать на ферме, где вечно кто-то снуёт.       Он переступил порог родного дома, зашёл в гостиную. В этот раз, под завалом одной из стен, ему приглянулся ящик. Бертрум припоминал, что в нём лежит эссенция полыни. Синекожий принялся расчищать завал, пока наконец не добрался до желаемого.        Он скинул запылившуюся крышку. Внутри, аккуратно упакованные лежали закрытые стеклянные пробирки с экстрактом. «Да, таким мародёров не заинтересуешь», — проговорил Бертрум про себя. «Зато Вурберту пригодятся», — старик сразу не поверил, что фелиции не переносят полынь, но в какой-то момент ему представилась возможность это проверить. С тех пор в его телеге всегда лежал мешок полыни.       Синекожий набил сумку своим кладом и отправился бродить по руинам. Как и обычно, он заглянул в библиотеку. И весь остаток времени провёл, подбирая уцелевшие книги. Всё же ему не хватало собственной культуры. Не хватало настолько, что он ходил на руины, где мог умереть, шёл на преступление, за которое мог быть казнён, таская всякие безделушки и книги на ферму.

***

      Для Нетсби утро тоже было тяжелым. Его голова гудела и от того, когда в комнату вошли Фарнун и Сельдур, он сразу их не признал.       — Расклад такой. Идём и забираем наше. На площади уже собираются гномы. Пока там вся эта шумиха, идём в шахты и забираем всё и бежим из этого проклятого города, — сказал контрабандист, дымя трубкой. Нетсби какое-то время осмыслял, взвешивал идею, высказанную другом. Но голова его наотрез отказывалась работать. Тогда он для себя решил, что Фарнун не подкачает, ведь кто, как не этот гном, знает, когда урвать лакомый кусочек.       — Идёт! Я даже знаю, что рыть! — Гномы пожали руки и, похватав кирки, бросились в шахты, минуя протест на площади.              Как и обещал, Вурберт ждал Бертрума у ворот города в полдень. Юноша шёл не спеша, уже без опаски, наслаждаясь последними тёплыми днями осени.       — У меня для тебя кое-что есть, — сказал он, запрыгивая на козлы. Синекожий достал из сумки стекляшку с зелёной жидкостью и старик понял его без слов. Гном довольно заулыбался.       — Ай, хороша, — беря в руку колбу, проговорил он.       До самого выезда из города они болтали о костях. Вурберт рассказывал, где их прячет и кому сбывает, и что скоро должен будет уехать, ведь скопил почти столько, сколько ему нужно. Когда они пересекли ворота Люпинтауна, то оба сразу замолкли, вдалеке показалось ещё одно ущелье, подобное Арутре. Но нет, это был Фелицин яр. Взгляды с опаской упёрлись в расщелину, разрезающую степь.       — Да, и близко же эти заразы, — проговорил Вурберт. — Наши очень рядом с ними роют.       — Так наши-то ниже.       — Да эта щель почти до старого города идёт. Значит, и Арутру проходит. Потому и уходить думаю.       — Только ли поэтому? — с улыбкой бросил Бертрум, поглядывая на старика. — Тебе ли боятся фелиций? — он кивнул на повозку, в дне которой были спрятаны бивни монстров.       Старик хмыкнул, довольный, что его считают смельчаком.       — Постоянный риск утомляет. Хочется просто жить, а не выживать, считая медяки, и рисковать шкурой, чтобы иметь хоть что-то.       — И стоит ли та жизнь тех рисков и тяжб, что ты несёшь?       — А стоит ли эта жизнь, чтобы её терпеть? Я долго над этим думал, поверь мне, время было. И, пока оно есть у тебя, тоже советую подумать.              Едва ферма показалась на горизонте, Вурберт заподозрил что-то неладное: никого не было видно, хотя сейчас самый разгар дня. Стоило им пересечь ворота конюшни, как на них набросилась плачущая жена Сельдура. Она, задыхаясь от слёз объяснила, что происходит в городе, и закончила словами:       — А эти роют, как проклятые, и слушать меня не желают, а если поймают, ради неба, остановите их!       — Драть землю, — выругался старик, разворачивая повозку. — Запрыгивай, — бросил он гномихе и помчался в сторону города.       Синекожий спрыгнул у ворот, и, громыхая сумкой, побежал в сторону шахт, единственной известной ему дорогой. Пришлось прорываться через толпы бастующих. Но, даже несмотря на это, ещё никогда так быстро Бертрум не пересекал Арутру. У выхода из шахт его встретило очередное ополчение гномов.       — Там фелиции говорят!       — Прережем тварей!       — Всех поубиваем!       — Это городской совет виноват! — кричала толпа.       Синекожий, не заметив друга, прорвался сквозь неё. У самого входа в тоннели стоял развед отряд, не пуская никого.       — Где Нетсби? — бросился он к Буренуру. Старик лишь отвел глаза и покачал головой.       — Говорят, там остался.       Не обращая внимания на запреты и преграждение пути, Бертрум рванул в чернеющую шахту. И даже не заметил, как за ним начала прорываться толпа.       Вскоре по памяти он добежал до того тоннеля, где в прошлый раз рыл Нетсби. Уже оттуда он услышал крики и ругань, звериный рык.       Он завернул за угол, откуда лился слабый свет. Перегородив проход самодельной баррикадой из арутрита, трое гномов поддерживали её спиной. Из-за фиолетового заграждения высовывались когтистые лапы монстров.       — Беги одсюдова, Бертрум! Поляжем мы тут, поляжем! — завопил Нетсби.       Бертрум только заметил, что на нём сумка, и выхватил оттуда три флакона, без разговоров закинул их за баррикаду. Послышался звук бьющегося стекла. Вопли монстров стихли. Зато из-за его спины уже слышались крики разъярённой толпы, которая искала, на ком выместить свою злобу.       Там они и застыли, наблюдая за тем, как синекожий выкидывает флаконы и фелиции становятся всё тише, а их лапы ослабевают и безвольно виснут на арутрите.

***

      Бертрум стоял на переходе через горы, на пути в Эштаун. В Арутре он остаться не мог. Да, его, конечно, сочли героем и даже представили к награде, но, когда выяснили, что он ходил в Люпинтаун, простить его не смогли. В сумке у синекожего звенело наградное серебро, болтались книги и не распакованный прощальный подарок Нетсби.       Гном и сам ушёл из родного города, как только совет объявил, что не может сидеть сложа руки, когда под Арутрой бушуют монстры, и принялся набирать армию. Теперь, когда они узнали слабость врага, то точно смогут его разбить. Естественно, речь шла о фелицииях, но все понимали, что только истреблением монстров это не кончится.       Фарнун с Чисмой прихватили с собой Нетсби, уходя на север. Старик Вурбет с братом и женой отправился к западным пикам, тоже не с пустыми руками. Кости сделали своё дело, обеспеченная жизнь была у него в кармане.       — Что же. Прощай, Арутра, прощай Люпинтаун! Прощайте, гномы и кости! — бросил Бертрум и пошёл вслед отдаляющимся повозкам беженцев в Эштаун.