с привкусом клубники

коля лежит на втором ярусе кровати и переводит взгляд с потолка на большое открытое окно. в него хорошо видно смолисто-черное небо, а еще в него удобно кидать хвостики из под клубники, которая лежала у коли в кармане. он сорвал ее с куста, когда они с отрядом ходили в лес, решив заранее припасти себе чего-нибудь на ночь.   есть хотелось всегда, и до жути. как старший отряд они приходили на завтрак последними, и поэтому им оставались лишь остатки еды, что не сильно радует.  коля тянется за ашкой, лежащей где-то на кровати. конечно, в лагере курить запрещено, но железняка это вряд ли бы остановило. зато у него есть хотя бы что-то, что может разбавить ночную тоску. изо рта вылетают разные узоры из пара, то ли похожие на перышки, то ли на маленькие облачка. кстати эд ненавидел эту тупую, как он считал, колину никотиновую зависимость. он ненавидел когда тот курил. а колю это все равно не останавливало. порой ему даже нравилось подкалывать эдика, пока он закатывал глаза.  вдруг в окно начинает дуть прохладный ветер, и поэтому коля сильнее кутается в чёрное худи эдика, который дал его «погонять». оно пахнет костром, зефиром и чем-то еще, но именно чем, коля пока понять не может.  коля слышит, что эд не может уснуть, переворачиваясь с боку на бок. из-за этого трясется вся двухъярусная кровать, и порой кажется, что она развалится.  — коля, — тихо слышится снизу, — коль? — эдик переспрашивает, в надежде что тот не спит.  — ну что, что такое? — железняк перевешивается со своей кровати, и смотрит на эдика. крайний сидит, прижав к себе ноги, и задумчиво сверлит взглядом стену.  — пойдем пройдемся? на речку сходим, — крайний встает, берет гитару, которая стояла в углу, и еще шире открывает окно.  коля молчит, но через мгновенье хватая с собой ашку и засовывая ее в карман, он спрыгивает со второго яруса.   эд не медлит. он садится на подоконник, свешивает ноги и прыгает вниз, даже не задев грифом гитары оконную раму. железняк щурится, но следует за крайним, резко запрыгивая на подоконник.   эд снизу протягивает руку, и коля берется за нее, спрыгивая и чуть не подворачивая ногу. у эдика руки теплые, у коли наоборот. чужое тепло приятно греет, и коля не хочет распускать их рук. так комфортнее. так лучше. и когда эд хочет высвободить свою ладонь, коля не пускает, а только сильнее сжимает ее. крайний грустно улыбается, но переплетает их пальцы и смущённо лыбится в пол.  — пошли, — шепчет крайний то ли себе, то ли коле, и держа в одной руке гитару, а в другой чужую руку, он идет вдоль забора, пристально ища лазейку, которую никто не торопится заделывать.  сердце учащенно бьется и разбивается. вот что бывает, когда ходишь за руку со своим другом. а другом ли?  в темноте ночи коля едва что видит, но примерно понимает, куда ведет его эд. он эту местность знает лучше, чем свои пять пальцев. каждое лето, каждый июль, от младшего к старшему отряду, железняк проводил здесь. небольшой лагерь в туле рядом с какой-то деревней в лесу, тут он, считай, вырос. все самое лучшее и худшее случилось тут, и это все до сих пор хранит воспоминания.  — а помнишь как тогда я медляк с тобой танцевал? — вдруг шепчет коля, резко выдергивая себя из мыслей.  — да такое хуй забудешь, — эд ухмыльнулся, — между прочим, ты ужасно медляки танцуешь, все ноги мне тогда оттоптал, — крайний убирает ветку перед лицом коли, которую тот не заметил, и железняк находит это крайне милым.  — да бля, я катьке в правду или действие проиграл, это все она, честно! — коля смеется, но его смех резко утихает: — как будто ты сам этого не хотел, хочешь сказать.  сука, крайний. он читает колю как книгу, он видит его насквозь. железняк уверен, что эд знает больше, чем ему нужно, но все-же продолжает хранить молчание. но почему? этого никто сказать не может.   сейчас возможно коля бы посмеялся, отшутился, но что-то прочно закрыло ему рот. говорить сейчас — значит выворачивать себя наизнанку, и даже несмотря на то, что эд его лучший друг, он не готов.  — то-то же, — эд хмыкает, после чего поворачивается прямо к коле, — мы, кстати, пришли.  и правда, перед парнями открывается песчаный берег, а дальше прозрачно-кристальная река. в ночи она выглядит еще красивее. почти у самой воды лежит бревно, куда эд и кивает, предлагая сесть.  песок приятно шуршит под подошвой потертых конверов, а прохладный ветер окутывает каждый уголочек твоего тела и играется с зелеными листьями.  парни садятся, и коля берет палку, лежащую под ногами, начиная рисовать бездумные рисунки. тишина висит мертвым грузом, будто им не о чем поговорить. а поговорить надо бы о многом.  — смотри, кстати, что вот недавно написал, — коля оборачивается, а эд берет гитару, закидывает ногу на ногу и начинает:

я достану все звезды слышишь, 

дотянувшись руками с крыши,

сонный город молчит, я вижу,

только небо не спит

я достану все звезды, если ты захочешь 

и много песен, напишу про тебя и честно, 

пошлю нахуй весь мир.

хриплый голос эда эхом отлетал в тишине, а коля как зачарованный смотрел то на гитару, то на пальцы, переставляющие аккорды, то на эдика, но никак не смотрел ему в глаза. он тихо похлопал, улыбнулся, и снова начал что-то рисовать на песке. — оуу, как это чертовски мило. и какой из девок в этот раз посвящена эта песня? — коля посмеялся в кулак, не переставая что-то выводить.  — не поверишь, никакой из них. — эд замолчал. резко. коля не повернулся к нему. да что, блять, происходит? коля не отрывается от своего рисунка. эдик не спрашивает, только наблюдает. железняк медленно выводит большую, красивую букву «Э», а рядом букву «К». это же их инициалы? совсем мелко, между буквами, коля ставит маленький плюсик, а рядом пририсовывает сердечко, еле видное. — ты придурок? — крайний задаёт вопрос в воздух. от коли же ответа не следует.  — да, ты скорее всего прав, я придурок, — после небольшого молчания коля затер рисунок ногой, оставляя только песчаные «разводы» после него. железняк распрямляется, после чего смотрит прямо в лицо эдику. — у тебя глаза красивые, знал? — слышу это от каждой девушки, — крайний засмеялся, но продолжил, — спасибо все равно. мне реально приятно. коля вздохнул. как об стенку горох. разговор исчерпал себя. и че делать? железняк достал ашку и затянулся. — ну хотя бы при мне не кури, — эд цокнул, ставя гитару на пол. — а че мне будет то? — коля усмехнулся и вдруг понял, чем еще пахнет худи эдика. клубникой. ашка то со вкусом клубники, как ни странно. — бля, ты невыносимый, — крайний выдернул из чужих рук ашку, покрутил ею пару раз над головой коли и спрятал к себе в карман. — а ты ведёшь себя как ребенок. — отрезал коля, резко замолкая. крайний взял в свои руки колины, холодные, как арктика, и начал греть теплым дыханием. они молчали. на секунду железняку показалось, что у него потемнело в глазах. блять, от эда можно ждать всего чего угодно. но этого коля явно не ожидал. да, он часто мерзнет, и с ним часто мерзнет его сердце. и часто с ним рядом оказывается эд, который его греет, и греет его замерзшее сердце. постепенно оно оттаивает. да, и все-таки эдик был прав: когда коля плачет, его глаза становятся светло-светло карими, как первые лучи летнего утра, которые робко пробираются в комнату через шторы. когда тебе семнадцать, и твой друг греет твои руки в своих, то такого больше никогда не будет. когда вам обоим по семнадцать, и вы оба любите, то такого больше никогда не будет.