Долженствование

Весть о раскрытии заговора гремела на всю Францию. Виданное ли дело — задумать продать крепость Кийбëф голландцам! Только среди фамилий заговорщиков внимание Рене привлекла одна. Роган. Она утешала сама себя: мало ли Роганов, род этот весьма обширен… Однако ей удалось выведать, что речь идёт именно о том, кто в прошлом году покинул Версаль ввиду совершенно непонятных обстоятельств. О том, кто невольно забрал её покой. Её Лу. Никогда он не был её, что за вздор. Он был Франсуазы, Софи, Мари — но не её. Его подозревали ни много ни мало в организации этого заговора. «Лишь подозревали!» — ликовало глупое сердце. «Он в Бастилии — соображаешь, к чему идёт дело?» — окорачивал разум. «Он не мог», «его оговорили», «его вынудили» — дробью скакали в голове оправдательные мысли. Надо было смотреть правде в глаза. Только вот Рене смотреть хотела единственно в глаза цвета утреннего неба. Глаза, обладатель которых, если верить чувствительным романам, попросту не мог быть бесчестным человеком. Он — государственный преступник. Он — предатель. А к предателям дóлжно быть беспощадным. Только вот Рене тоже предали. Предало собственное сердце. Это оно, негодное, заставляло забыть о долге и строить планы по вызволению… кого? Не родственника, не мужа, даже не любовника. Помимо того, природный склад характера, одними называемый добротой, другими — наивностью, рождал в Рене непозволительные мысли о том, что даже самый отъявленный злодей (коим она не желала считать Лу) не заслуживает смерти. Что она — пусть и не последний человек при дворе, но всё же простая фрейлина (и по совместительству шпионка) — могла противопоставить воле монарха? Как бы то ни было, попытаться стоило, и Рене, собрав всë своё мужество, отправилась в Бастилию. — Я прибыла по заданию Александра, — отчеканила она, прямо глядя Монлезену в лицо. Ох и не скажет Александр ей спасибо, если всё раскроется. — Мне нужен герцог де Роган. — Ну, положим, он уже не герцог… Но встретиться вам с ним можно. Вы на удивление хороши в допросах. Следуя за начальником тюрьмы, Рене не обращала внимания ни на затхлый воздух, ни на давящие серые стены. В голове билось лишь одно: спасти, спасти, спасти. — Сначала буйствовал, недавно утихомирился. Кажется, когда-то он был вашим… кхм… кавалером? Сердце против воли затрепетало в груди пойманной птицей. Вот уж нашла повод и время радоваться! — Был, — бросила Рене настолько безразлично, насколько могла. — Но всё в прошлом. Моя цель — благо Родины. — Рассчитываю на ваше благоразумие, мадемуазель, — вздохнул Монлезен, возясь с замком. «А вот я бы на него совсем не рассчитывала», — мелькнуло в мыслях у Рене. Лу она заметила не сразу — тот спал в углу на куче тряпья. Заслышав скрип двери, он поднял голову, а после вскочил на ноги. — Ах, это вы, Рене. Отрадно видеть вас. Словно луч солнца, что осветил мою мрачную темницу. Он учтиво поклонился. Как будто они были на светском приëме, а не в Бастилии! Рене оглядела Лу. Щегольской костюм его был изрядно испачкан и местами изорван, под глазами залегли устрашающие тени, а на щеке виднелся кровоподтëк. — Сильно ли вы пострадали? — осведомилась Рене без предисловий и даже приветствий. — Пока нет. — Лу пожал плечами. Это «пока» не внушало оптимизма. — Но заговаривали об испанском сапоге. Рене прошиб холодный пот. И всё же она должна была сосредоточиться — тем более что едва ли Монлезен позволил бы им беседовать часами. — Зачем всё это? — спросила Рене, досадуя на себя за размытость формулировки. Но Лу понял. — Латремон, может, и вынашивал всерьëз идею республики, но мне нужны были лишь деньги. Рене на миг задумалась, как ей следует расценить это. Нажива — низкий мотив, однако если дело только в ней, а не в действительном желании предать Корону… — Неужели вы стеснены в средствах? — Разве вы не знаете? — Лу вспылил, натужно закашлявшись, но быстро успокоился. — После бегства Гортензии я был лишëн всех должностей. Рене вздохнула. Она слышала разговоры о чëм-то подобном, однако не придала этому должного значения. Лу ходил из стороны в сторону, заложив руки за спину. Так же вышагивал он перед своим полком. И вправду — словно бы ничего не изменилось. — Латремону я нужен был из-за моей фамилии. Чтобы скрыть, что союзников у него — жалкая горстка, он пускал слухи, якобы его поддерживают представители знатных родов, которые ни сном ни духом ни о чём не ведали. Бывало, что и покойников заговорщиками объявляли. — Лу ухмыльнулся. Прекратив мерять камеру шагами, он остановился в нескольких дюймах от Рене. — Латремон здесь же, в Бастилии. Сейчас он совсем плох, но если очнëтся… Мне крышка. Сдаст меня с потрохами. Сколь прискорбно не было положение Лу, Рене поневоле усмехнулась его непривычно неизящным выражениям. — Но зачем вы мне это рассказываете? Разве я похожа на духовника? — Вчера мне передали узел с одеждой, а в ней обнаружилось это, — порывшись в груде вещей, он протянул Рене листок с престранной надписью.

«mg eulhxcclgu ghj yxuj lm ct ulgc alj»

— Я бился над этим шифром целую ночь, но у меня нет ни единой зацепки. — Лу взволнованно, прерывисто выдохнул. — Что это за тарабарщина? Рене осенило. Должно быть, так же ощущал себя Архимед, когда воскликнул своё вошедшее в историю «эврика!». — Я ведь училась шифрованию! — выпалила она, едва сдерживая воодушевление. — Понимаю основные его системы. Вероятно, сумею разгадать и это. — О, неужели! — Лу выкрикнул это слишком громко, и Рене испуганно прижала палец к губам. — Вы и вправду сможете меня спасти? Почему он так легко доверился ей? Быть может, его парадоксальные для шпиона открытость и простодушие — не маска, не уловка, а настоящая его суть? — Зависит от того, что здесь зашифровано и окажутся ли вам полезными эти сведения. Вдруг там и вовсе какие-нибудь оскорбления в ваш адрес? — Но тогда ведь скрывать их не было бы смысла… Девиз моего рода гласит: «Лучше умереть, чем жить без чести» — но, как бы кощунственно это ни звучало, я предпочëл бы последнее. Ну или, на худой конец, закончить свои дни в наряде получше этого. — Лу одëрнул полы того, что некогда было жюстокором. Он ещё и шутить умудрялся! Рене принялась вчитываться в загадочную записку. Несколько облегчал задачу факт того, что послание состояло из реально существующих букв латинского алфавита. Спустя пару минут напряжëнной умственной деятельности у неё родилась первая догадка. — Первое слово состоит из двух букв, и, скорее всего, это артикль. «Le», «la»… может быть, «il»? Рене перепробовала все комбинации, подставляя нужные буквы на место закодированных. Рассудив, что «mg» — это всë-таки «le», она продолжила ломать голову дальше — однако ситуации отнюдь не помогало отсутствие пера и чернил. — Могу я забрать листок с собой? — нерешительно предложила Рене. — Там у меня будут письменные принадлежности и книга по шифрованию, и я приложу все усилия, чтобы управиться к завтрашнему дню. Она сомневалась в успехе своего предприятия, сомневалась, что Лу согласится отдать ей чуть ли не улику… Однако тот энергично закивал: — Конечно, берите! О, вы просто ангел, сошедший с небес. Право, я недостоин… Рене запретила себе прельщаться этими словами. Пусть глупое, безрассудное её сердце и было горячим — разум должен был оставаться холодным. Дабы усыпить бдительность Монлезена, она изложила ему нейтральную информацию — о сильно преувеличенном числе заговорщиков. И поспешила обратно — промедление было смерти подобно. В слишком буквальном смысле. «Иду по стопам дядюшки, — горько усмехалась Рене про себя. — Племянница заговорщика — и сама теперь помогаю заговорщику». Но она твëрдо решила, что непременно вырвет Лу из холодных объятий мадам Гильотины. Вернувшись во дворец, Рене заперлась в комнате и, вооружившись учебником, чернилами и внушительной кипой бумаги, основательно взялась за расшифровку. Она вертела эти нелепые слова так и сяк, старалась проследить закономерности, составила с десяток возможных алфавитов. Отвлекалась она от своей задачи только в случае крайней необходимости. За окном уже занималась заря, а буквы продолжали издевательски плясать перед глазами. И всё же в конечном итоге этот неуклюжий, лишëнный логики шифр пал под натиском Рене, обнажая лаконичное послание.

«Le prisonnier est mort; il n’a rien dit» («Узник умер; он ничего не сказал»)

Очевидно, речь шла о Латремоне. Окрылëнная, Рене вновь двинулась в Бастилию. Никогда ещё этот маршрут не ощущался столь желанным! Монлезен смерил её подозрительным взглядом. — Служба службой, но не зачастили ли вы, мадемуазель? — Роган расскажет мне больше, — убеждала его Рене. — Хотелось бы верить. Надеюсь, вы с ним не станете соседями. Впрочем, и это соседство не продлилось бы долго. Глубоко дыша, чтобы побороть накатившую от слов Монлезена дрожь, Рене шагнула в камеру. Бледное лицо Лу за день, казалось, осунулось сильнее. — Я разгадала шифр, — сообщила она вполголоса. — Латремон скончался, а следовательно, не выдаст вас. Вы можете продолжать отрицать обвинения. Лу молчал, изумлëнно глядя на неё. — Я могу объяснить, как вывела эту расшифровку. — Рене потянулась было к лифу платья с запрятанными там листками. — Но не думаю, что целесообразно терять время. Разлепив пересохшие губы, Лу прошептал: — Это невероятно. Вы моя спасительница. — Ничего ведь ещё не ясно. — Рене смущëнно отвела взгляд. — Но я буду просить короля о снисхождении… Лу коснулся её лица с нежностью, надежду на вероятность которой она похоронила больше года назад. — Вы самая потрясающая женщина из всех, которых я когда-либо знал. Что это было? Обыкновенная благодарность? Безрассудство, подобное её собственному? Так или иначе, Рене была готова окунуться в эту иллюзию. Утонуть в ней. Она потеряла голову от любви, совсем потеряла. — Будьте моей. Навсегда. Как давно Рене мечтала она услышать эти слова — конечно, не в Бастилии и не в положении, когда его — а теперь ещё и её — судьба висела на волоске… Лу взял руки Рене в свои — сердце ухнуло вниз, когда та подметила чрезмерную, неправильную гибкость двух его пальцев. — Мы сбежим… Куда-нибудь исчезнем…

***

Гильотинирование — а голова будто объята пламенем. Ропот толпы, в котором можно различить ноты гнева, восторга и ужаса. Ослепительный блеск лезвия и отвратительный хруст, эхом звучащий в ушах. Стекленеющие голубые глаза. Чужая кровь брызжет на эшафот, собственная — стынет в жилах. Этого не должно было случиться. Не должно.