Кошачий переполох

      Поднимается ужасный шум. Вырывает меня из липкого мёрзлого сна. Снаружи, за пределами ангара, уже улёгся ночной ливень. Темень такая, что человеку и своих пальцев на различить, но по самому краю неба ползёт первая змея рассвета. Я, прижав уши, поднимаюсь, разминаю затёкшие за ночь лапы. Неслышно крадусь к нагромождению ящиков подальше от двери и прячусь среди отрезов грязной парусины: моя белая шерсть давно потемнела от здешней пыли, меня не должны заметить.       Пахнет людьми, пóтом и порохом. Я различаю хорошо знакомый мне металлический запах и осторожно зарываюсь глубже в опилки. От их приторного химического смрада ест глаза. Я прячу нос между лап, в шерсть, и сворачиваюсь в клубок. Мне повезло, что я ещё совсем небольшой: взрослому тигру здесь не укрыться. Но взрослый и не стал бы прятаться. Был бы я взрослым, с большими когтями, клыками и лапами, я бы ничего не боялся.       Люди всыпаются в ангар целой стаей, обыскивают всё, пинают края пустых ящиков. Не видят меня. У людей плохой нюх и плохое зрение, в темноте их фонари им тоже не помогают. Я успокаиваюсь. Я знаю, меня не найдут. Люди уходят, оставив створки ворот настежь открытыми. Они шумят снаружи.       Я вижу у высокого окна на насыпи тёмный силуэт. Он движется вдоль стены, неторопливый, как на прогулке. В месте, где мутное стекло выбито и осыпалось на пол, я вижу его яснее. Через эту же дыру в стекле пробирается его запах, хотя я с трудом различаю его сквозь вонь моего укрытия. Я понимаю, что он волк, когда слышу в отдалении вой. Он тоже его слышит, но даже не поворачивает головы. Тенью спрыгивает на землю перед воротами.       Волки видят в темноте не хуже тигров. Нюх у волков стократ острее. И этот волк большой. Такой большой, каким я мог бы быть взрослым тигром. Тёмный, будто белый с серым мех щедро вымазали кровью, и она засохла, въелась в каждую шерстинку. Рыжий, как зажарившаяся на морском солнце солёная ржавчина. С зоркими человеческими глазами. Я перестаю дышать.       Волк осматривает ангар куда тщательнее. Медленно проходит мимо меня от стены к стене, всякий раз с отвращением — я вижу это выражение в его глазах, ведь морда волка или тигра не так хороша для эмоций, как лицо человека — принюхиваясь и ставя лапы туда, где химических опилок на досчатом полу поменьше. Он останавливается прямо надо мной, и я знаю, что он уже чувствует запах моего страха.       Я зажмуриваюсь, жалея, что тигром не могу сделать этого так же хорошо, как сделал бы человеком, а когда открываю глаза, волчья морда близко, она почти касается моих усов, и взгляд серых глаз пристальный и изучающий. Взгляд направлен прямо на меня. Я обмираю.       На дрожащих лапах поднявшись над мусором, я пропускаю самую крохотную мысль о том, чтобы дать дёру. Волк, не раскрывая пасти, глухо рычит на меня. Несвоевременные планы побега зачахают в зародыше. Волк тянется ко мне, и я обречённо опускаю глаза.       Острые волчьи клыки так и не смыкаются на моей шее. Тяжёлая широкая лапа без труда отбрасывает с моей спины кусок парусины. Выталкивает меня вперёд, на чистый пол. Я брезгливо отряхиваюсь.       Волк с интересом обнюхивает мою полосатую шерсть. Я не шевелюсь, пока он ходит вокруг меня, наклоняясь с разных сторон. Он осматривает меня как добычу. Я пытаюсь быть мирной добычей, чтобы усыпить его бдительность, ведь прямо передо мной распахнуты ворота в лес. Мои лапы короче, чем у волка, но я могу успеть убежать.       После осмотра волк вдруг садится рядом со мной, и я слежу за ним настороженным взглядом. В его запахе я не чувствую угрозы. Он выглядит совершенно умиротворённым. Я понимаю, что он не прольёт моей крови. По крайней мере, сейчас. Так же ясно я понимаю, что он человек. Это в его запахе, в его глазах. Он такой же, как и я. Человек и зверь в одном теле.       Хвост волка благостно покачивается из стороны в сторону. Я видел много настоящих волков, когда мне приходилось прятаться в лесах. Я знаю, как они ведут себя с добычей. Я — не она.       Я убеждаюсь в этом, когда волк без опасений ложится рядом со мной, и наши головы оказываются на одном уровне.       Он не угрожает мне.       Я осторожно укладываюсь на живот перед ним, и в его человеческих глазах мне видится человеческое веселье. Волк фыркает и наклоняет ко мне голову.       Я не издаю ни звука, и волк продолжает. Шершавый язык коротко скользит по моей шерсти. У ушей и по загривку. Я замираю между его тяжёлых лап и случайно укладываю на одну из них хвост. Мокрый нос касается моей щеки, и волк совершенно человеческим жестом придвигает меня ближе к себе. Его шерсть пахнет салоном машины, людьми и другими волками. Я различаю только два свежих волчьих запаха, и много, много металла.       Я лишаюсь своей пыльной маскировки почти полностью — белые полоски на моей шерсти снова делаются белыми. Я шиплю, когда волк задевает языком корку запёкшейся крови у меня на боку. Он осторожно обнюхивает мою рану, которая уже почти зажила, и легко прижимает зубами мой загривок, когда я пытаюсь вывернуться.       Входят какие-то люди, замечают нас и двигаются ближе. Волк рычит так громко, чтобы они услышали, и всё его тело вибрирует от этого рычания. Люди тут же убираются. Я удивляюсь: обычно люди не слушаются зверей. Даже зверей-оборотней.       Волк снова проходится языком между моих ушей, и я благодарно касаюсь носом его шерсти, трусь о широкие лапы пушистой щекой. Волк поднимается: он закрывает меня от сухого утреннего ветра, укладываясь вокруг меня. Из нас выходит меховой клубок, и только тогда я понимаю, как сильно дрожал до этого. Моя поредевшая от драк с местными хищниками шерсть не слишком хорошо защищает от ночного морского холода…       Я устал, я голоден и я спал в последние дни так плохо, что, можно сказать, и не спал. Волк внимательно рассматривает меня своими серыми глазами, пока я, водя ушами, настороженно прислушиваюсь к шуму снаружи. Стрельбы больше не слышно. Теперь там только ветер, шаги, хлопающие двери машин и громкие разговоры.       Я не считаю, сколько проходит времени, прежде чем у ворот появляются ещё две фигуры, но на улице уже светло. Шерсть, к которой я прижимаюсь, золотят розовые разводы из дыр в крыше.       Мой неожиданный защитник поднимается, и я остаюсь перед ним. Поджав к себе хвост и попятившись, я оказываюсь у него под брюхом и неловко упираюсь задом в его лапы. Мои глаза блестят в темноте, как и глаза двинувшегося к нам волка.       Он несколько крупнее моего рыжего знакомца, лапы и когти у него длиннее. Его спутник, так и застывший у ворот, наоборот едва ли больше меня самого. Принюхавшись, я понимаю, что это волчица.       Второй волк приближается лёгкой трусцой, потирается носом под ухом стоящего надо мной. Он бурый, почти чёрный, и глаза, блестящие в сумерках, у него ясные, как свежий мёд. Он наклоняется было ко мне, но тут «мой» волк вдруг сильно хлопает его мягкой лапой по носу. Волк фыркает, тряхнув мордой. Волчица у дверей переминается с лапы на лапу.       Мне неспокойно. Я тяну носом воздух. Страхом не пахнет, но кое-что особенное я понимаю очень чётко. Бурый волк — альфа, в этом не приходится сомневаться. От него пахнет силой, и хвост его поднят высоко вверх. Его взгляд пропитан властью. И им, и волчицей пахнет от «моего» волка. Будь «мой» волк самкой, я бы смотрел на него, как на альфа-волчицу, ведь в тех стаях, что мне доводилось видеть, только она могла безнаказанно отвесить вожаку оплеуху. Чёрная, как уголь, сероглазая волчица у дверей — бета, раз может следовать так близко к альфе стаи. Она пахнет щенком и человеком. И альфой. И «моим» волком.       Творится что-то странное. Альфа передо мной вдруг припадает на живот у лап рыжего волка и даже прижимает морду к полу, дёрнув ушами. Его карие человеческие глаза спокойны. На меня он больше не смотрит.       Я уже видел такое в лесных стаях настоящих волков. Так беты и омеги показывают альфе, что уважают его. И так щенки заигрывают с волчицами. «Мой» волк громко фыркает и ещё раз толкает альфу лапой в лоб.       Я ловлю взгляд альфы и на всякий случай шиплю, оскалив клычки. Альфа в ответ демонстрирует свои из-под разошедшихся губ, но тут же прячет. Тянет носом и бесцеремонно просовывает голову между лап «моего» волка, потому что я не желаю выходить из-под его защиты. Я слышу, как рыжий волк совсем по-человечьи вздыхает, зависнув над нами обоими.       Я не щенок и не часть стаи, а потому альфа для меня такой же волк, как и все другие. Я осторожно трогаю лапой без когтей его влажно поблёскивающий нос. Он позволяет мне внимательно обнюхать его морду. От него пахнет свежей кровью, очень сильно. Птичьей кровью и человеческой.       Пошевелив усами, я всё же выбираюсь из своего укрытия, но не отхожу от рыжих лап далеко.       Альфа уходит к выходу и исчезает в почтительно расступающейся перед ним толпе людей. Мы — я, «мой» волк и дождавшаяся нас волчица — идём на расстоянии следом за ним. Я передвигаюсь привычно мягко, чтобы не оставить следов, и не поднимаю головы, когда мы проходим мимо человеческих ног.       Волчица-щенок сперва идёт медленно, лапа в лапу с «моим» волком, а когда мы скрываемся за стеной машин, мельтешит, скачет вокруг нас, пару раз бодает волка в рыжий бок. Она отстаёт от него только тогда, когда тот сильно толкает её лапой под хвост. Она влетает в одну из машин, и хмурый седой водитель, пропахший табаком, захлопывает за ней дверь.       Я нерешительно замираю. Волк останавливается за мной, и мы какое-то время стоим перед другой машиной, пока я оглядываюсь. Из салона пахнет альфой и «моим» волком, а ещё крепким алкоголем, который часто пил директор моего прошлого приюта. Я давно не ездил в машинах. И около недели уже не был человеком.       Когда я оборачиваюсь на волка, слегка пихнувшего меня к машине носом, я вижу перед собой сидящего на корточках молодого мужчину с растрёпанными тёмными волосами. На нём одежда сплошь чёрная, и только вокруг шеи висит двумя хвостами алый, как свежая кровь, шарф. Он треплет «моего» волка по спине. По запаху и глазам я узнаю в нём альфу.       — Запрыгивай, — предлагает он мне. Голос у него приятный и негромкий, в отличие от многих встреченных мной людей и волков. Не знаю, почему, но я слушаюсь его.       Заднее сидение машины застелено толстым одеялом, слегка подранным когтями. Я устраиваюсь в самом уголке. Следом за альфой в салон забирается довольно щуплый парень с аккуратно убранными в хвост рыжими кудрями и пронзительно серыми глазами. Он, захлопнув дверь, тянет ко мне руку, и я укладываю в его ладонь морду, пересчитываю носом покрытые мозолями пальцы. Мне нравится его человеческий запах.       — Ты Ацуши, так? — спрашивает он. Слышать своё имя от другого человека я совсем отвык. Я трусь о его руку, и на манжете серого пиджака остаётся моя светлая шерсть. — Я Чуя. Чуя Накахара. Хорошо прячешься. Мы перерыли весь город, чтобы тебя найти.       — Кошки в этом мастера, — комментирует альфа. Чуя недобро косится на него, как и я. Какая я ещё кошка? Я тигр! Вздыбив шерсть, я выпускаю и втягиваю когти.       — Это Дазай, — мрачно представляет мне альфу Чуя, и имя у него звучит похожим на оскорбление. Носком ботинка он пинает водительское сидение. — Не обращай на него внимания. Он просто тут главный.       Я устраиваю морду на коленях у Чуи, слушая разгорающуюся волчью перепалку.