Счастье есть, оно проще простого: это чье-то лицо.

      Джемин уже не мог контролировать дергающуюся под столом ногу. Сейчас он сидит в забитой аудитории и не может дождаться конца третьей пары. «Эти лекции очень важные, Джемин, тебе нужно обязательно на них присутствовать, Джемин», —сказал ему вчера Ренджун, вздыхая как-то понимающе, участливо. Он не мог позволить своему другу пропустить занятия преподавателя, который даже за уважительное отсутствие может влепить прогулов, и ему будет так глубоко все равно на какие-то там справки или приказы об освобождении. Поэтому сейчас, в 13 часов дня, он сидит здесь и прожигает взглядом настенные часы, в то же время поглядывая на экран телефона, который как будто уснул и вообще не загорался. —Джем, —недовольно кривится Ченлэ, краем глаза заметив какое-то копошение со стороны друга. Они сидят в аудитории, в которой парты поставлены по типу трибун, а потому вся их компания успешно заняла полосочку мест. —Ты сейчас съешь себе пальцы, перестань, —Чжон убирает руку На от рта, и второй замечает, что действительно знатно погрыз кожу вокруг ногтей. —Раз даже Ченлэ сказал тебе перестать, зная, как он любит ковыряться в ранках, значит, ты реально увлекся, —из-за Ченлэ высунулась голова Джисона. Ченлэ тут же среагировал, повернувшись к нему и сжав маленький кулачок прямо напротив его носа, который младший уже успел сморщить и теперь смотрел на парня с хитрой улыбкой и прищуренными улыбающимися глазками. Ченлэ отвернулся от него, фыркнув, и уставился в телефон. —Я вообще не понимаю, —начал вдруг Джемин, крайне недовольно смотря на преподавателя, что вырисовывал у доски какие-то чертежи, сопровождая это занятие активной жестикуляцией, —зачем я сейчас здесь сижу. Мне этот предмет важен примерно так же, как Донхеку его репутация, —он сложил руки на груди и выгнул бровь, под партой закинув ногу на ногу. Казалось, он сейчас мог выцарапать глаза любому, кто хоть пальцем его тронет. —Очень смешно, —отозвался Донхек, сидящий с другой стороны от На. —Я, конечно, полностью разделяю твое мнение, но не хочу, чтобы нас отсюда выгнали, поэтому, пожалуйста, будь добр, успокойся и доживи уже эти полчаса как-нибудь. —А ты, что, за учебу взялся? —Огрызнулся Джемин, но все же больше беззлобно, чем действительно с желанием уколоть. Донхек неопределенно поиграл бровями и уткнулся в тетрадь, чтобы продолжить старательно выводить на ней всяких чертиков, подписывая их лаконичным «Марк Ли».       Как только преподаватель сказал заветное «можете быть свободны», Джемин вскочил с места, сгреб тетрадки и ручки с парты в рюкзак одним движением и, кинув друзьям очень скорое «до завтра», протиснулся на выход за какие-то пару секунд. —Джемин, блин! —Все, что успел крикнуть Марк, прежде чем макушка его друга пропала из поля зрения. —Он сам-то ел сегодня?.. —Еще поест, я уверен, —спокойно сказал Ренджун, пряча очки для зрения в футляр. —Ну, вы в столовку или как?

***

      Причина, по которой На Джемин сейчас нервно пританцовывал на автобусной остановке и прожигал взглядом каждый не подходящий под его маршрут автобус кроется в коротком имени — «Ли Джено». Но дело было не только в одном существовании обладателя этого самого родного для Джемина имени.       Он заходит в квартиру тише, чем заходил бы обычно, осторожно прикрывает дверь, не захлопывая ее, а медленно поднимая ручку. Оглядывается. Пространство коридора режет своей тишиной, а вся квартира — как будто полным отсутствием жизни в ней. Джемин опускает рюкзак, стягивает один кроссовок за другим и ступает по белому пушистому коврику, ведущему его в небольшую светлую кухню. На столе стоит тарелка с рисовой молочной кашей, и На замечает, что ее количество не особо то изменилось с момента, когда утром он ее оставил. Парень вздыхает и проходит дальше по квартире.       Он открывает закрытую дверь небольшой комнаты и осторожно заглядывает внутрь. —Джено? В ответ ничего не поступает, и На уже смотрит на лежащего на кровати юношу. Одеяло скомкано где-то у ног, простынь и вовсе напоминает узел и лежит совсем не под телом парня, а рядом с головой. Сам он с натянутым почти до самых глаз капюшоном серого худи.       Джемин подходит ближе и заглядывает Джено в лицо. Дыхание сбивчивое, сам — розовощекий и с блестящей от пота кожей, губы пересохшие ужасно, потому что дышал ртом, оттого и, наверное, нормально уснуть не смог, довольствуясь лишь небольшими провалами в царство Морфея время от времени.       На осторожно тянет руки к голове Джено и практически невесомым движением откидывает от глаз капюшон. Под тонкими веками тут же начинается беспокойное движение, юноша шумно выдыхает, хмурится и выглядит так, как будто его только что ударили: ему больно, плохо, он страдает. Но глаз не открывает. —Джено, —нежно шепчет Джемин, пальцами убирая белую мокрую челку со лба Ли. Большим пальцем он проводит по скуле, касаясь очаровательной родинки под глазом. —Просыпайся, —он продолжает ласково водить по горящей коже, стирая остатки сна с уже начинавшего приходить в себя парня. —М-м? —Неопределенно тянет Джено, когда совсем немного приоткрывает глаза, что явно дается ему с огромным трудом. Но боль с его лица пропадает тут же, как только он видит перед собой Джемина, что склонился над ним сейчас и улыбался так, как улыбается только для Джено: спокойно, тепло до невозможности, мягко и с такой огромной любовью в горящих огоньками глазах, что парень просто тает под этим взглядом. —Джем, —он произносит одними губами, потому что спросонья сил произнести такое дорогое имя вслух не хватает, и горло сковывает болезненный спазм; но Джемину не нужно слышать свое имя с уст Джено, потому что это что-то выше, чем восприятие на слух. —Как ты? —Шепчет Джемин и опускается к его лицу, чтобы поцеловать его в лоб. Для себя отмечает, что он просто нереально горячий, значит температура явно подскочила значительно, сравнивая с утром. —Жарко ужасно, —медленно, хрипло и ломано произносит Джено, затуманенными глазами бегая по всему лицу Джемина. Он облизывает губы, потому что они уже ощущаются раскаленным камнем. —Ты пришел?       Такой наивный вопрос, и задан он тоже так наивно, что Джемин по-доброму усмехается. —Конечно.       Ли слабо улыбается и с усилием глотает, одновременно прижимаясь к ладони Джемина, потому что та все еще прохладная после улицы. Джемин подавляет желание прижать его к себе и убаюкивать, пока он не выздоровеет. —Джемин, —тихо произносит Джено, хныча, и заглядывает в глаза так преданно, как будто только Джемин сейчас может помочь ему и одним своим присутствием стереть головную боль, ломоту во всем теле, боль в горле и вообще все остальные болячки. —М? Я здесь, —кивает он, не отрывая взгляд от глаз Джено. —Давай встанем, переоденем тебя. Ты так замотался в толстовку и закрыл окно, замерз? Нужно проветрить комнату.       Он легко тянет юношу за руку, другой рукой распутывая простынь и одеяло. Джено жмурится и лежит так несколько секунд: перед его глазами мелькают сотни тысяч (по ощущениям) звездочек и вспышек, которые как будто давят на глаза. И где-то там, сквозь эту галлюцинацию, слышится успокаивающий голос Джемина, который все еще держит Джено в реальности. —Ты не поел, —мурлычет Джемин, —больно было? Или не хотел? Нужно покушать сейчас, Джено.       Собственное имя, произнесенное На, заставило Джено снова посмотреть на парня. Говорить было больно, потому что ангина атаковала все его горло, поэтому он просто молча кивнул. Наверное, он кивнул бы даже в том случае, если бы Джемин сейчас сказал выброситься из окна их квартиры на четвертом этаже. Потому что это Джемин.       Джено обхватил руками шею Джемина и повис на нем, не желая больше двигаться вообще никак. Его голова так сильно кружилась, будто он находился в стиральной машине.       Джемин начал гладить его по спине, пока очень горячее дыхание Джено буквально обжигало нежную кожу его шеи, потому что дышал тот все еще ртом и все еще очень тяжело и громко. Рука Джемина со всей возможной заботой и нежностью очерчивала крепкие лопатки, позвоночник, опускаясь вдоль по нему до самой поясницы и возвращаясь обратно к затылку, где находилась одна из самых чувствительных точек тела Джено. Это расслабляло и, казалось даже, снимало пульсирующую мигрень и рвотные позывы от головокружения. По телу бегали приятные мурашки каждый раз, когда рука касалась затылка и, зная, что там хорошо, задерживалась, легко оттягивала короткие волосы назад и отпускала их, снова приглаживая. Холодные несколько минут назад руки казались теперь намного теплее, потому что были буквально везде, занимали каждый сантиметр спины, кожа на которой тоже как будто болела из-за простуды. Они слабо покачивались вдвоем из стороны в сторону.       На кухне провели большую часть времени: Джено пытался осилить тарелку куриного супа, где было больше бульона, сидя с зажатым подмышкой термометром, пока Джемин в комнате фурией менял постельное белье и убирал со столика бумажные носовые палочки. Когда он вернулся к Джено, тот уже почти прикончил несчастную еду и теперь тер глаза, окончательно просыпаясь. Джемин поставил возле него стакан воды и положил таблетку, наперед зная, что температура высокая, и ее надо хотя бы немного сбить. —38,9 —невесело бурчит Джемин, смотря на термометр и второй рукой ероша белые волосы Джено. По телу второго тут же рассыпались мурашки, отчего он дернулся весь, перехватил руку Джемина и переплел пальцы. —Как ты? Что болит? —Голова… просто ужасно, —тихо отвечает Джено. —И все тело как будто машиной переехало. На шее сзади и на плечах как будто синяки, —он замолкает тут же, потому что именно туда опускаются руки Джемина и гладят, гладят, гладят, слегка нажимая, заходя выше, на затылок, и гладят затылок тоже, приятно путаясь в волосах. Ли мычит юноше куда-то в живот, и его руки слабым кольцом обхватывают поясницу Джемина, вот-вот грозясь упасть обратно вниз, потому что каждое касание расслабляет все тело. Джемин пахнет домом, немного куриным бульоном и немного улицей, порошком, который они оба используют, почти выветрившимися духами. Пахнет комфортом. Он — есть комфорт для Джено. —Таблетка скоро собьет температуру и станет полегче, —мурлычет Джемин снова, не нарушая интимное спокойствие, созданное тишиной и невербальным пониманием одного человека другим. —Потом нужно будет выпить таблетки от простуды. Сейчас пойди полежи или лучше поспи еще. Я помою посуду и приду.       Ли хнычет пару раз и заглядывает в его лицо снизу вверх с непонятной просьбой в глазах. Джемин отходит от него, призывая подняться, но Джено не спешит: остатками сил делает рывок и притягивает На обратно к себе, напоминая, что, вообще-то, это он в их паре отвечает за силу. Джемин по-доброму усмехается. Такой самодостаточный и одновременно плаксивый Джено — редкое явление; обычно он спокоен и собран, а за капризы ответственен именно Джемин. Но сейчас На принимает все капризы Джено, хотя ему для этого, вообще-то, не обязательно заболевать. —Я уже не могу спать, —ложь, потому что он так и не поспал нормально и не рвано. —Всё тело болит от того, что я весь день лежу. Который вообще час? —Около двух, —Джемин все же выпутывается из объятий, забирает тарелку и ложку и подходит к раковине, когда вновь чувствует на себе вес: на его плече горячий лоб Джено, а на животе — такие горячие и крепкие руки. Это Джено, особенно тактильный, когда болеет, упрямый, требующий всего внимания Джемина только к себе одному, а не к какой-то там тарелке в раковине. На чувствует дрожь в его сцепленных руках — от слабости — и все же сдается, поворачивается в объятиях и теперь стоит к Джено лицом, немного вжатый чужим (родным) телом в раковину в районе поясницы. Руки Ли тут же опускаются к месту соприкосновения острой неприятной полоски раковины со спиной Джемина и становятся между ними, чтобы парню не давило. Даже сейчас, в состоянии помятого помидора, он в бесконечной нежности автоматически заботится о На. —Я хочу тебя поцеловать, —говорит Джено, и его глаза к этому моменту уже застыли на губах Джемина. Второй видит его подрагивающие в волнении ресницы и кладет обе руки на его плечи, вытягивая их за его затылком. —Я думал, мы уже давно не спрашиваем друг у друга разрешения, —улыбается Джемин и наклоняет голову набок, поддразнивая, потому что это все еще На Джемин, а перед ним все еще Ли Джено, независимо от обстоятельств. Его руки снова находят свое место в волосах Джено, а затем убирают челку с его лба, открывая вид на ровные прямые брови, которые в эту же секунду сходятся у переносицы, образуя недовольную складку. —Джемин, —Ли закрывает глаза и недовольно поджимает губы. На бодро мычит в ответ и разглаживает большим пальцем правой руки угрюмую складку. От касаний бьет как малым разрядом тока, и Джено сглатывает, вновь морщась из-за острой боли в горле. —Нельзя. —Что? —Джемин искренне усмехается. —Ты заболеешь, —констатирует факт Джено, открывая красные слезящиеся глаза и смотря сначала в веселые глазки Джемина, а затем снова на его губы, самые сладкие и самые желанные в любую секунду жизни Джено вот уже как почти пять лет. И он все бы отдал, чтобы иметь доступ к этим губам при любых жизненных ситуациях, потому что в них — спасение, уют, дом, спокойствие, объятия на кровати в разгаре ночи и тихим утром, в них сладость клубничных коктейлей и просто сахар, приторный и одновременно нежный, тягучий, как карамель или нуга, а потом резко твердый, как забытая, но самая любимая карамелька со дна рюкзака, делающая безнадежный день самым лучшим. —Глупости, Ли Джено, —шепчет Джемин и сам притягивает его, но у Джено непонятно откуда есть силы увернуться от поцелуя и, на самом деле, сделать огромное усилие над собой. Но он все равно не остается ни с чем, потому что целует в шею под самую линию челюсти, ведет к уху и замечает краем глаза колючие мурашки на светлой коже На, отчего целует и его руки, докуда только достанут сухие губы. Для них обоих не секрет, что их тела исследованы друг другом вдоль и поперек и что нет ни единого сантиметра на теле Джемина, где бы не побывали губы Джено, но каждый раз, когда они касаются кожи, ощущается как первый, и дарит новые волны мурашек и рассыпает за ними мелкую дрожь. —Не могу позволить себе заразить тебя, —говорит он, пока на щеках и кончиках ушей Джемина расцветает румянец, а на шее — алеющие кружочки, не очень яркие, нежные, как лепестки сакуры. —Таблетка начала действовать, да? —Хитро спрашивает Джемин, поняв прекрасно (и почувствовав), как осмелел Джено. Тот на это лишь выпустил усмешку в виде озорного выдоха в шею На, заставив того невольно дернуть пальцами, все еще закрепленными на его затылке. —Ли Джено возвращается? —Твоими усилиями, —хрипло посмеялся тот, оставляя на щеке Джемина уже более невинный поцелуй, а затем снова пряча лицо в изгибе его шеи. —Мне лучше. Сразу, как ты пришел, мне стало лучше.       Теперь он прижимает Джемина к себе так, будто хочет впечатать его тело в свое, склеить их вместе, сохранить. И в этом жесте — благодарность, верная и интимная, понятная только им двоим. В этом жестоком мире поддерживать дрожащие огоньки друг друга, оберегая от порывов ветра сложной жизни и всего окружения, стало уже панацеей, единственным спасением. И они оба действительно не знают, что было, если бы их друг у друга не было.       Джемин прижимается щекой к волосам Джено и тоже обнимает крепко-крепко, цепляясь за толстовку на его спине, которая сейчас служит такой огромной стеной между подушечками пальцев и кожей на спине. Но срывать надоедливый предмет одежды не хочется и — что важнее — не нужно: На знает, что сможет сделать это в любое время, потому что Джено никуда не уйдет, никогда не оттолкнет. И от этого тепло разливается по телу патокой, как от теплой капельницы, пуская его в невесомость, и кажется, что оно сейчас взлетит, если крепкие руки отпустят его. Но они не отпустят. —Я рад, —тихо отвечает Джемин. —Тогда просто полежим на кровати, да? —Слышится «угу» в плечо. —Можешь выбрать фильм. Только без попкорна сегодня. —Фильм на твой вкус, —вкус Джемина Джено, конечно, прекрасно знает, поэтому тот удивленно вскидывает брови, когда встречается взглядом с выпрямившимся Джено. Ли, наконец, улыбается своими глазами-полумесяцами. —Тебе хочется посмотреть что-то сопливое? —Уточняет он недоверчиво, по привычке укладывая ладони на шее Джено. Кажется, их друг от друга и сотней лошадей не оттащишь. Все так по канону: руки Джемина на шее Джено, а руки Джено — на пояснице Джемина. И на шее, и на пояснице со временем как будто появились выемки, под которые подходят только одни ладони — их собственные. —Мм, если тебе хочется, то да. —С возвращением, безотказный Джено, —весело говорит Джемин, закрывая глаза и легко трется кончиком носа о нос Джено, как котенок. —Безотказный только для На Джемина, —поправляет тот его прямо в губы. —Ты отверг мой поцелуй несколько минут назад, —невозмутимо говорит Джемин, пожимая плечами, убирает руки с шеи Джено и складывает их на груди. Он двигает поясницей в стороны и Ли ослабляет хватку, почти отпуская из плена и давая возможность пройтись по кухне. —Это ради твоего же здоровья, —кажется, Джено и правда намного лучше: от таблетки прошла голова и появились силы на шутки и хорошее настроение. —Ладно, ладно, —Джемин сдается. —Сними уже эту толстовку и переоденься, мне тоже нужно в душ и снять уличную одежду. Не хочу лежать в кровати вот так, —они проходят по коридору до ванной. —Иди сюда, я лоб попробую, —подзывает он, и Джено, конечно, ведется на это. На и правда прислоняется губами ко лбу, оценивая температуру как «нормально», и тут же молниеносно, пока Джено еще не успел сообразить, клюет его в губы, сразу же скрываясь за дверью в ванную. Ли тарабанит в дверь, смеясь, и Джемин смеется ему в ответ, шутливо угрожая идти пить таблетки и дожидаться его в комнате. Джено только усмехается и, все же довольно, топает обратно в комнату.       Если болеть так приятно, то он готов никогда не выздоравливать. Но если выздороветь — значит зацеловать Джемина и украсть с его губ весь кислород, то Джено сделает все, чтобы выздороветь поскорее.