В футляре скрипки

Поппи пересаживает цветы. В девичьей комнате пахнет землей, на полу расстелены старые газеты, на руках — милые желтые перчатки из резины, чтобы не запачкаться. Её отвлекает стук в дверь. Поппи поднимается — в ногах, затекших от долгого сидения, покалывает, — и открывает дверь. В коридоре стоит Себастьян. Он мрачнее тучи, а на скуле набухает синяк. — Привет. У вас есть аптечка? Поппи вздыхает. Конечно, у них есть аптечка, и в ней подозрительно много пластырей и обезболивающего. Поппи принимает и Анну — соседку по комнате, и её брата такими, какие они есть. Синяки её уже не пугают, а застенчивость Себастьяна умиляет. Она из тех, кто знает, что Себ бывает застенчивым. Она возвращается к цветам. Себ приводит себя в порядок и вежливо спрашивает: — Можно я подожду Анну? Поппи кивает, не отвлекаясь от цветов. За её спиной Себ устраивается на полу, обложившись декоративными подушками. В комнате играет лоу-фай и слышен шорох пересыпаемой земли, и девушка теряет счет времени и забывает про Себастьяна. Сэллоу тянет в сон. Оба вздрагивают, когда входит Анна с розой в руках. — Смотри, какая хорошая! — она вытягивает руку с розой, чтобы Поппи лучше разглядела. — Красивая, — она улыбается. — Откуда она? — Оминис подарил. При упоминании имени Себ просыпается и жадно смотрит на неё. Анна ставит розу в вазу, садится на кровать и лишь затем продолжает: — Он всем девочкам из хора подарил. — Оминис? — Поппи задумывается. — Ах да. Скрипач. Вспомнила. — Он самый. — Анна расслаблена и словно не замечает сжирающий взгляд брата. — На следующей неделе концерт, все волнуются. Он решил так приободрить нас. — И как ты, ободрена? — Нет. Но приятно. Всегда приятно получать цветы. — Полностью согласна, — Поппи приминает землю в горшке пальцами. Нежное воркование тонет в шуме крови в ушах. Оминис дарит цветы. Себ смотрит на розу, и в голове медленно, лепесток за лепестком раскрывается идея. И Анна, увлечённая разговором, не видит, как его лицо прорезает хитрая ухмылка.

***

В день концерта актовый зал набит людьми. Родители и опекуны хористок, родители и опекуны учеников интерната. Первые знакомства семей — неловкие и радостные, шум голосов, накатывающий, как волна, яркий свет. Близнецы Сэллоу стоят у стены. Анна — в черном костюме-двойке. Все хористки — в черном, но только три девочки из пятнадцати в брюках, а не юбках или платьях, и Себ гордится сестрой, решившей быть не как все. Он смотрит на Оминиса. Он возле сцены, рядом — ведьма Ноктуа и несколько человек. Оминис как-то странно клонит голову, и до Себастьяна не сразу доходит, что это — движение, с каким скрипач кладет подбородок на инструмент. Фантомное ощущение скрипки — такоее вообще бывает? У него что-то спрашивают, он отвечает скупо, и разговор поддерживает Ноктуа. Её рука лежит на плече Оминиса. Она разговаривает и осматривает зал. Увидев Себастьяна, она кивает ему и шепчет что-то Оминису. Тот улыбается. Себ машет рукой, и Ноктуа изящно взмахивает в ответ. Анна тем временем взглядом прочесывает зал. — Дядя Соломон не пришел, — говорит она. — Ты удивлена? — Нет, но… Я надеялась. — Я уже не надеюсь. И не верю. — Он извинился, что не сможет прийти. СМС написал. — Не сможет? Хоть бы постарался придумать что-то реалистичное. — Он полицейский, — укоряет Анна. — Ты думаешь, его бы так просто отпустили с работы? — А Фелдкрофт — просто грёбаный Детройт по уровню преступности, да? Анна закрывает лицо руками. До начала — двадцать минут, она взвинчена и расстроена тем, что дядя не пришёл. Не стоило ругаться с единственным человеком, который всегда рядом. Себастьян обнимает её и прижимает к себе. — Прости, — шепчет он, — ты права. Она опирается о него, как опиралась десятки раз раньше. Когда до выступления остается десять минут, она с неохотой отпускает объятия и идёт на сцену. Свет гаснет, освещен только хор и оркестр. Всё внимание зала — на них. Себ смотрит на Анну: она стоит, вытянувшись по струнке, и сжимает кулак. Волнуется. Затем он смотрит на Оминиса — тот безразличен и надменен. Полная уверенность в действиях. Через десять минут после начала он уходит из зала. Это невежливо, но на то есть причина. Когда он возвращается, волна аплодисментов захлестывает зал. Зрители и выступающие — словно два озера, разделенные сценой-водоразделом, и после концерта они смешиваются. В зале душновато, несмотря на открытые окна, и спертость забивает обоняние. От самого Себастьяна пахнет дождем, и шлейф свежести прорезает слои духов. Он подходит к Оминису. Рядом — ведьма, Анна и ещё несколько человек. В руках сестры — скромный букетик, перевязанный криво, но с душой. У Оминиса — несколько букетов, которые он держит небрежно, вместе с тростью, в другой руке — футляр скрипки. Рядом с сестрой отирается Гаррет. С каких пор он фанат хорового пения? Это надо выяснить, но чуть позже. А сейчас… Сердце бьется быстрее. В спертом воздухе нехватка кислорода ощущается сильнее, и перед глазами появляются темные пятна. Из-за этого он не видит, что на него смотрят с любопытством. Оно и к лучшему. — Отличное выступление, — говорит Себастьян. — Привет! Тетя Ноктуа сказала, что ты здесь, — Оминис «смотрит» чуть в сторону от Себастьяна и улыбается. От улыбки дрожат колени. Ладно. Так. Вот сейчас. — Это тебе. Он протягивает огромный букет, упакованный в темно-зеленую гофрированную бумагу и перевязанный серой лентой. Фиолетовые ирисы кажутся ярче, чем они есть, голубые розы вспыхивают искрами на темном фоне, а белые шарики гиперикума рассыпались звездочками. В шуме голосов отчетливо слышен Гаррет: «Ни хера себе…» Оминис берет букет. Четыре букета, скрипка и трость едва помещаются в руках, и Себ забирает футляр из рук. Ноктуа хочет предупредить о ревностном отношении к инструменту, но умолкает, видя, что Оминис спокоен. Музыкант наощупь изучает букет. Затем касается руки ведьмы и что-то тихо спрашивает. Та отвечает: «Очень. И дорогой», после чего смеряет Себастьяна долгим взглядом. — Спасибо. Оминис почему-то в замешательстве, и от этого в замешательстве Себ. Цветы — идеальный подарок, разве нет? Что, чёрт возьми, могло пойти не так? — Я, пожалуй, поеду домой. Тётя? — Подожди меня у машины. Освобожусь минут через десять. Оминис вытягивает руку, и Себ обхватывает её. Они идут сквозь толпу, и Себ затылком чувствует, как их провожают десятки взглядов. Трость с ремешком, болтающимся на запястье, шуршит о пол, обертки букетов шелестят, приглушая шаги. — Ты, кажется, не слишком рад цветам, — говорит Себ, когда они остаются одни в коридоре. — Кхм. Почему ты подарил их? — Ну… Решил приободрить. Типа того. — После концерта? — Ну… Перед не получилось. — Приободрить, значит. Хорошо, — Оминис усмехается. — Что не так? — Мы одни? Себ оглядывается. — Да. — Я не люблю цветы. — А. Вот как, — разочарование в голосе Сэллоу кажется физически ощутимым, как горячая волна воздуха, идущая от обогревателя. — Родители пригласили к нам своих друзей, я играл для них. Они подарили мне букет роз, но я не люблю цветы, поэтому разобрал букет и подарил девушкам. Не мог же я сказать, что отдаю то, что мне не надо. — Я не буду говорить об этом девчонкам. — Не сомневался, что ты хороший друг и настоящий джентльмен. — Оминис посмеивается, но Себастьяну не смешно. Ради букета он неделю бесплатно мыл полы в магазине цветов. Повезло, что он подрабатывал там в прошлом году, и хозяйка, мисс Чесноук, согласилась на бартер. Они постарались на славу: Себ вычистил каждый уголок, мисс Чесноук корпела над букетом — и чего ради?.. — Моего букета хватит на несколько хоров, — кисло говорит Себ. Выражение лица Оминиса становится каменным. — Что? Разобрать твой букет? Ты с ума сошёл?! Что за чушь! Вопрос о том, умеет ли Оминис подсаживать на панику, как Ноктуа, оставшийся после «Трех мётел», закрыт. Умеет! — Но… Тебе же не нрав… — Закроем этот вопрос. И больше не смей говорить, что подарки от тебя ненужные и их надо передаривать. Думать не смей! — Да понял я! Ты ещё палкой своей пиздани! Пустой коридор постепенно наполняется звуками: это открылись двери актового зала. Через пару секунд оттуда будут выходить люди. Но пока что они одни. Двое взвинченных подростков. Один потерял контроль над собой, у второго его и так не было. Букет, слишком шикарный, чтобы быть просто букетом-поздравлением. Одна секунда до того, как тишина в коридоре перестанет существовать. Себастьян тянется к Оминису и быстро целует в губы. Движение рваное, неуверенное, и губы проскальзывают по щеке. Людской шум выплескивается в коридор. Себ бормочет, что должен довести до машины, и тащит скрипача на улицу. Оминис описывает, какое такси их должно ждать, и Себ ведет к нужной машине. Ноктуа уже в салоне и неодобрительно смотрит на парней поверх экрана смартфона, но ничего не говорит. Они укладывают скрипку и букеты и неловко прощаются. Себ смотрит вслед уезжающему такси. Губы горят. Не так он представлял первый поцелуй, но не ждать же вечность, когда подвернется удобный случай?..