В футляре скрипки

Полицейский участок для Сэллоу — дом родной. Сюда их приводили родители, чтобы показать, где работает дядя; здесь они просидели полночи, узнав о гибели родителей; сюда они приходили по старой памяти, пока не поняли, что занятым взрослым нет дела до двух подростков, у которых жизнь разрушилась. И если в детстве здесь было интересно, то теперь участок вызывал у Себа страх. Они сидят в допросной. Просто потому, что тяжелый разговор требует тишины, а у лейтенанта Сэллоу нет своего кабинета. В маленьком участке все равны и все работают в одном зале, поделенном перегородками и столами. — Кто такой этот Эйден Мракс? — спрашивает Соломон. — Да так, гондон один. — Следи за языком. — Конечно, прости. Я хотел сказать, недоразумение, не оставшееся в презервативе, а эволюционировавшее. Соломон вздыхает. — По его словам, ты избил его и пригрозил сжечь машину, заявив, что у тебя связи в полиции. — Ударил в лицо, не избил. — Остальное? — Остальное — правда, — признает Себ. Какое-то время дядя молчит. — Я смирился с тем, что ты находишь неприятности. Ты не трогаешь Анну, за что я благодарен, но втягивать меня? Поберегись. — Откуда ты знаешь, что там у нас с Анной? — Мы созваниваемся. Кстати, благодаря ей фамилия Мракс мне знакома. Себ недовольно кривится. Он недолюбливает дядю и не скрывает этого. Он верит, что дядя мог бы дать им больше. Не денег, нет: внимания и заботы. Анна милостива к нему и оправдывает дядю тем, что он постоянно занят и не может уделять достаточно внимания двум подросткам, особенно в сложном возрасте. Себ уверен, что «сложный возраст» — слова дяди, а не сестры, но не спорит с ней. Поведение Анны нельзя назвать предательством, слишком громкое слово, но внутри неприятно скребёт от того, что они созваниваются. — Втягивать тебя, говоришь? Может, хоть так ты будешь рядом с нами, — укоряет Себ. — Только и можешь, что критиковать, — укоряет Соломон в ответ. — Я работаю. С девяти утра до десяти вечера, с одним выходным. Ты хоть понимаешь, насколько это тяжело? — Я это не выбирал. А вот ты выбрал спихнуть нас в интернат. — А знаешь, что было бы, если бы я оставил вас у себя? Сидели бы без гроша! — Без гроша? Родители оставили нам деньги! Я был у нотариуса, когда он читал завещание! И я знаю, сколько денег нас ждёт на банковском счёте. Только если… — Себ злобно щурится. — Только если что? — Только если их не снимает кто-то, у кого есть доступ. — Хватит, Себастьян. Ссору прерывает стук в дверь. Она открывается, и заглянувший сослуживец говорит: — Соломон, тебя ждут. — Иду. Соломон Сэллоу идёт в зал, Себ — за ним. У стола лейтенанта ждут двое, и сердце парня стучит быстро-быстро, когда он видит, что это Ноктуа и Оминис. — Лейтенант Сэллоу, — он протягивает руку и указывает на стул рядом с рабочим местом. — Чем могу быть полезен? — Ноктуа Мракс, — представляется она, но остается стоять. — Себастьян, ты тоже здесь. Выражение лица Омни становится каменным при упоминании его имени, и Себ чувствует, как липковатый страх лезет щупальцами из живота в горло. — Здрасьте. — Лейтенант, — Ноктуа волнуется, и она сжимает руки в кулаки, — к вам, должно быть, уже приходил Эйден Мракс. И говорил об угрозах. — Она бросает испепеляющий взгляд на Себастьяна. — Допустим. И что же? — Прошу вас, не воспринимайте их всерьёз. Эйден несколько… неуравновешен, он может придумать бог знает что. — Видите ли, миссис Мракс… — Мисс. — Прошу прощения. Итак, мисс Мракс, в этой истории фигурирует не только ваш родственник, но и мой. А Себастьян, — ещё один испепеляющий взгляд, но уже от Соломона, — как раз из тех, кто не разбрасывается словами попусту. К сожалению. — Я уже сказал, что больше так не буду, — вклинивается Себ. — Омни, подтверди. — Это правда. — Оминис сгорает от неловкости. — Больше не будет? — Соломон не впечатлён. — Влюблённые всегда выгораживают друг друга, — примирительно говорит Ноктуа. — Как бы то ни было, сойдёмся на том, что Себастьян не будет больше творить глупостей. И он наверняка раскаивается, не так ли? Соломон смотрит на горе-родственника и с удивлением видит, что Себ бледный от страха. Его губы сжаты в тонкую нитку, его руки мнут край футболки. И это дерзкий племянник? Мраксы, к слову, пара колоритная: женщина с чёрными длинными волосами и юноша с белыми глазами, одетые так, словно их выдернули из девятнадцатого века. — Да. Обещаю, больше никаких угроз, — осипшим голосом говорит Себ. — И действий, милый, — напоминает Ноктуа, — действий. — Да, конечно. Обещаю, Эйден обо мне даже не услышит. — Так что же? — Ноктуа обращается к Соломону. — Сможем ли мы забыть об этом инциденте? Соломон хмурится. Не похоже, что племянник несерьёзен в своих словах, но слишком хорошо он его знает. — Я бы хотел поговорить наедине. С вами, мисс Мракс. Оминис слегка кланяется, разворачивается и идёт к выходу, обшаривая путь тростью. Себ нежно подхватывает его под локоть и ведёт рядом с собой. На улице они отходят от дверей, чтобы не мешаться, хотя от любопытства хочется побыть в холле и попытаться подслушать. Снова хочется курить, но Соломон не знает о вредной привычке, а рассказывать совсем не хочется, и приходится терпеть. — Эйден всё-таки настучал, — заявляет Себастьян. — Уродец. — Я не знаю всех подробностей, но я слышал, что он обзванивал полицейские участки, чтобы узнать, работает ли кто-то с фамилией Сэллоу. Потом он уехал. А потом вернулся и стал хвастаться. Оминис говорит тихо и встревоженно, и Себ приобнимает его за плечи, чтобы успокоить. — Он ничего с тобой не сделал? — Нет. Он был слишком доволен собой и был уверен, что тебя накажут. Поэтому я позвонил тёте и попросил съездить в участок, где работает твой дядя. Оминис словно хочет сказать что-то ещё, но сдерживается, и Себ заполняет паузу. — А мы как раз сидели в допросной. — Допросной?! — А, да там тихо, поэтому там и срались. Ну, знаешь, чтобы не подслушали. — Ох. Какие у вас интересные отношения. — О да, — кисло отзывается Себ, — встречаемся в допросной, чтобы обвинить друг друга во всех грехах. — Ты почти ничего не рассказывал про свою семью. — Нечего рассказывать. Оминис понимает, что Себ не хочет ворошить тему, и потому умолкает. Они ждут в тишине, Себ смотрит на дверь участка, и сердце стучит быстрее, когда Ноктуа выходит. Она на ходу что-то набирает в смартфоне. — У нас был интересный разговор, — объявляет она. — Вот как, — Себ облизывает пересохшие губы. — Твой дядя произвёл на меня впечатление. Такой упорный труд — и ради такой цели! — Какой? — Так ты не знаешь? И хорошо. Тебе пока рано. От такого Себ теряет дар речи. — Э… эй! Что это за секреты? — Соломон не требовал обета молчания, но я встаю на его сторону. Тебе пока не стоит об этом знать. Но позволю дать совет: веди себя так же, как вёл до этого. Не считая недоразумения с Эйденом, конечно. Не потеряй живости ума, когда повзрослеешь. О, а вот и такси! Тебя довезти? Живость и веселье, не свойственные Ноктуа, сводят с ума. Она говорит быстро, словно слова пляшут на языке, и ей не терпится рассказать что-то важное. — Да. Нет, стойте. Я ничего не понял! — Я же говорила — рано. А теперь давай, полезай. Дорогу до интерната парни ехали в недоумении. Ноктуа не говорила ничего конкретного, лишь общие слова о том, что надо хорошо учиться, заботиться о сестре и работать над репутацией. Недоумевающим и запутавшимся Себастьяна высадили на обочине, и такси поехало дальше. — Я могу узнать смысл этих наставлений? — поинтересовался Оминис. — Ты не проболтаешься? — Я не проболтался Лэндону о том, где Оллин хранил порно-журналы, хотя он истыкал мне руки отвёрткой до крови. — Твои гадкие братья — это одно, а Себастьян — совсем другое. К боли ты привык, но он разыгрывает карту заботы. — Я обещаю молчать. — Что ж, — Ноктуа усмехается. — Господин Сэллоу много и тяжело работает, чтобы обеспечить племянникам хорошее будущее. Он уверен, что в Фелдкрофте им делать нечего, зато в Лондоне есть, где развернуться. Но Лондон — дорогой город, без сбережений там не прожить. Понимаешь? В глазах неприятно щекочет. Не первый раз Омни убеждается, насколько Себастьяну повезло с семьёй. Завидовать не то, что нехорошо — бессмысленно, семью-то не исправишь, но чувства появляются сами по себе, не спрашивая. — Себастьян говорил мне, что дядя не навещает их из-за работы. Так это правда. И какая правда… — Я вижу, ты восхищён. Но есть нюанс: Себастьян несдержан, и Соломон опасается, что несдержанность распространится и на деньги. Если он не попадёт в беду, то деньги получат он и Анна, если совершит ошибку — только Анна. Анна об этом не знает, к слову. Можешь представить, как он был расстроен, когда к нему завалился Эйден? Оминис кивает. Близнецы восхищали его, но теперь он знает, что восхищения достоин каждый в их семье. Семья Сэллоу — оплот надёжности, и Мраксы на их фоне выглядят жалко. — У меня есть и корыстная причина радоваться, — продолжает Ноктуа, — теперь я могу рассчитывать на то, что, во-первых, у Себастьяна есть приданое, а во-вторых, что я могу отправить тебя с ним в Лондон. Оминис вздрагивает. Играть в симфоническом оркестре Лондона — такую цель поставила перед ним семья. Цель эта была хороша для Омни лишь тем, что позволяла перебраться в Лондон к другим, более адекватным Мраксам и матери. Конечно, для этого требовалось поступить в консерваторию, где был суровый отбор, но Оминис делал ставку не столько на семейные связи, сколько на свою одержимость. Старая цель заиграла по-новому. Он и Себастьян в Лондоне. Где, как не там, покорять мир? И у них впереди два года до совершеннолетия, чтобы подготовиться к рывку в новую жизнь. — Но эти знания накладывают на тебя ответственность, милый. — Ноктуа спускает с небес на землю. — Тебе придётся присматривать за ним — фигурально, чтобы он присматривал за тобой — буквально. — У меня достаточно времени для воспитания. — Хорошо, — Ноктуа улыбается, глядя на племянника. Он строг и сдержан, и, судя по нахмуренному лицу, обдумывает перспективы совместной жизни в столице. Расчёт и прагматизм — это то, что есть у всех Мраксов, то, что течёт по венам, растворённое в крови, как бы ни открещивались некоторые из них от корней.