Осознание

— А знаешь что? Лучше бы тебя здесь не было! Лучше бы ты не появлялся в моей жизни! По лицу Димы было видно, что он хотел выплюнуть ответные оскорбления, но осознав сказанное Олежей, слова так и застряли на уровне горла. Дима удивлённо приподнял брови и приоткрыл рот. Олежа закрыл рот ладонями. — С-стой, я… Я не… Слова звучали приглушённо из-за приставленных ко рту ладоней. Но даже если бы рот не был прикрыт, Дима всё равно не расслышал бы, что говорил Олежа, он слышал лишь его бормотание, которое не несло в себе ничего. Но благодаря предыдущим фразам, которые произнёс Олежа, Дима понял: единственный близкий человек отвернулся от него. Отвернулся так злобно, кричаще, угрожающе, и слова его были окрашены в красный цвет. Такой же цвет, как и свитер Димы, который он теперь ненавидит. У Димы трясутся руки, образуется комок в горле, который давит на стенки шеи. В глазах щиплет до невозможности, а слёзы стекают вниз по щекам. Внезапная слабость в ногах заставляет присесть хоть куда-либо, однако это получается у него не с первого раза: он словно почувствовал какую-то дереализацию, рукой пытаясь ощупать кровать. Дима какое-то время смотрит в одну точку. Он не чувствует приближающейся истерики, как тогда, упав в могилу. Он чувствует только одно — свою никчёмность. Казалось бы, Олежа — первый и последний настоящий друг, который появился в его жизни внезапно, в нужное время. И так же внезапно исчезнет. Точнее, уже исчез. — Дим… Дима ничего не отвечает. Рукой проводит по своим растрёпанным волосам, делая в них беспорядок ещё больший. А потом внезапно чувствует прикосновения холодных рук. Обычно, когда Олежа пробовал его коснуться, руки проходили сквозь его тело, но сейчас, конкретно в данный момент, руки оказались на лице Димы, аккуратно стирая слёзы с его щёк. Дима прикрывает глаза, безумно хочет коснуться холодных ладоней Олежи своими, прижать их ближе к своему лицу, попутно пытаясь их согреть. Дима одёрнул себя от этого действия, понимая, что не может. Не может позволить себя любить, потому что не заслуживает таких светлых чувств. Сколько раз он позволял другим людям говорить такие ужасные оскорбляющие вещи? Сколько раз это ему вообще говорили? За всю жизнь количество таких слов было точно не меньше тысячи, а то и больше. Одно дело, когда тебе говорит такое не близкий человек. Совсем другое, когда яростно, буквально выплёвывая тебе в лицо, говорит человек, а точнее призрак, ставший роднее всех на свете, став ближе остальных, являясь живее всех живых. И вот. Этот призрак здесь. Стыдливо поджал хвостик под себя, переместил свои ладони на руки студента. В каких-то бессмысленных движениях обводил большим пальцем каждую костяшку на обеих руках, плавно переходя к подушечкам пальцев. На одной руке они были шершавыми, покрытыми мозолями от струн гитары. И в любой другой ситуации Дима сказал бы, что это чертовски интимный, близкий жест, и сердце его забилось бы чаще. Но сейчас он ощущал, как его сердце разбивается на несколько крупных осколков. На каждом из них изображены моменты с Олежей. Моменты, где они обнимаются, молчаливо поддерживая друг друга. Моменты, где они дурачатся, пугая окружающих их людей. Моменты, где они просто счастливы, вытесняя друг из друга депрессивные, саморазрушающие мысли. И они как на фотоплёнке проигрывались на каждом из осколков, которые один только Дима видел. И даже не предпринимал попытки собрать их воедино, потому что знал, что если бы их видел Олежа, он неприменно собрал бы их и заклеил пластырями. Жаль только, что новообразовавшуюся травму не склеишь. Это не шрам или царапина, которые можно скрыть пластырями с изображением милого животного. Это травмирующее воспоминание, которое из сознания, души и всей жизни не вычеркнешь. Олежа сжимает руки Димы сильнее, говорит что-то вроде «посмотри на меня». Дима смотрит. И видит в глазах Олежи точно такие же слезы. Помнится, он говорил, что призраки не плачут. Но, похоже, это та же ситуация, что и с «призракам сон не нужен». Дима видит в его глазах искреннее сожаление, раскаяние и стыд. Олежа явно не имел в виду то, что сказал. Но мысли Димы о том, что он никому, теперь никому не нужен, не позволяли поверить в искренность слов и действий призрака. Дима встаёт, хмурит брови, злобно вытирает слёзы и накидывает на себя куртку. — Ты… Куда? — Прогуляюсь. В три часа ночи хлопок дверью в общежитии звучит слишком громко. И также громко Олежа хочет скинуться с окна ещё раз.