Всё ещё ребёнок

Ичиго знает, что выглядит намного старше своего возраста. В душе он этому даже рад, как и любой подросток, наверное, потому что его достаточно часто воспринимают взрослым, а не ребёнком, обсуждая серьёзные вопросы. На него воскладывают определённую ответственность, и Ичиго несёт её, не заикаясь о том, что она может быть порой слишком тяжёлой. В душе он… думает, что ему пришлось слишком рано повзрослеть. Шинигами не имеют понятия о возрасте. Тоширо выглядит на двенадцать, когда за его плечами сотня лет, не меньше, к примеру, а старик Ямамото в свои две тысячи с чем-то напоминает не такого уж и древнего дедушку с соседнего дома. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они воспринимают Ичиго взрослым. Куросаки их не винит. Они и так достаточно часто пытаются его оградить от работы шинигами, да только он их не слушает, и они машут рукой, быстро сдаваясь. Шинигами воспитывают иначе, чем смертных. Шинигами взрослеют раньше людей. Само понятие убийства и смерти они воспринимают по-другому, всего-лишь рутинной работой. Смертные иные. Кто-то и за всю жизнь может ни разу не увидеть чужой смерти и, уж тем более, быть её причиной. Кто-то и будучи стариком будет бояться крови и боли. Ичиго, наверное, в этом плане ближе к шинигами, так он думает первое время. Первое время он считает себя кем-то особенным, главным героем, не иначе, ведь, кто ещё из подростков может похвастаться такой насыщенной жизнью? Вот только эти детские мысли в быстром темпе исчезают из его головы. Когда врагами постепенно перестают быть монстры, сменяясь людьми. Убивать Пустых — страшно. Но убивать того, кто выглядит, как человек — ещё страшнее. По ночам Ичиго видит Пустых, что выглядит чудовищами похуже всех тех призраков и духов из популярных фильмов-ужасов, монстров, что человеческое сознание не в силах вообразить. Он видит, как его жрут заживо и, о, спасибо за насыщенные месяцы битв до смерти, Ичиго прекрасно знает, как выглядят рваные раны, распотрошённые тела и отгрызенные конечности. Или же сны диаметрально противоположны, и он сам в них — Пустой, что кого-то жрёт, кого-то рвёт, кого-то убивает, без жалости, без сострадания, с животным наслаждением охотой. Его фантазия творит поистине шедевры, которым бы поставили отметку в 21+, а лучше сразу все 100+, потому что, кажется, даже крайне равнодушный смертный человек не смог бы нормально воспринять эти картины, если он, конечно, в здравом уме. Он просыпается в холодном поту от собственного вскрика, подскакивая с футона, и какое-то время тяжело дышит, смотря в стену. Пробуждающийся разум услужливо подсовывает картинки только что просмотренного сна, и Ичиго ощущает подкатывающийся к горлу кислый комок. Он успевает добежать до ванной комнаты, прежде чем его начинает тошнить вчерашним ужином. Ичиго выглядит взрослым, но он всего-лишь ребёнок, которому пришлось слишком рано повзрослеть. Ему всего девять, когда на его глазах маму убивает чудовище, которого никто, кроме него не видел, ему всего пятнадцать, когда похожее, не менее жуткое чудище едва не убивает его сестёр и незнакомую на тот момент шинигами. Ему столько же, когда он сам начинает охотиться за этими монстрами. Ему всего… он не хочет думать о том, что кто-то, похожий на человека, погиб от его рук. А точнее… сколько. С его глаз катятся слёзы, которым волю он давать не хочет, но перебороть не в силах. Он дышит хрипло, пока поднимается на ватных ногах, подбираясь ближе к раковине. На мгновение он вспоминает, что находится не у себя дома, где все привыкли к его кошмарам, а в лавке Урахары, потому что учитель хотел провести особые тренировки, и чувствует укол стыда. Никто не приходит, и Куросаки надеется, что его не слышали, либо не обратили внимания. Ичиго включает самую ледяную воду, умывая в ней лицо, чтобы прийти в себя. Его ладони дрожат, а слёзы, почему-то, никак не желают успокаиваться. Он же взрослый! Взрослые не плачут из-за снов, даже если они очень плохие. Тем более шинигами. Ичиго не хочет смотреть в зеркало, прекрасно зная, что там увидит. Он выключает воду, и стоит, упершись руками в края раковины, просто дыша. Ичиго стоит минут пятнадцать по ощущениям, а может и значительно дольше, но успокоиться не может. Ему страшно и плохо. Но взрослые не имеют права на истерики и страх, Ичиго думает об этом, он не имеет на них права. Он вздрагивает, когда его плеча касается чья-то рука, автоматически пытаясь защититься, атаковав первым. Айзен легко ловит его ладонь, словно зная… Нет, это же Айзен, естественно он знал, что произойдёт, всё всегда идёт по его плану, немного истерично думает Ичиго. Соске смотрит на него спокойно, но Ичиго хочется отвести глаза и спрятаться куда-нибудь, уйти подальше. Ему неловко от того, в каком виде его застали, и кто застал. Он почти ждёт, когда Айзен улыбнётся, скажет что-то колюще-ядовитое, но тот не улыбается и ничего не говорит, только смотрит на него… иначе. — Пойдём, — наконец шепчет Соске, едва размыкая губы. Его выводят почти что за руку. Ичиго послушно идёт, его немного пугает такой Айзен, немного — интригует. Это первое слово, что сказал ему Айзен с того момента, как Урахара притащил его из Готея в лавку на постоянное место жительства, чтобы приглядывать вблизи. Официально. Неофициально тот всё ещё хотел выковырять из чужой груди божественный камешек, но это и по сей день оставалось невозможным. А самому Соске было всё равно, его практически не было видно, тот всегда находился в своей комнате, крайне редко её покидая. Ичиго не возвращают в выделенную ему комнату, а ведут в ту, что отдали во владению самому Айзену. Там лежит не футон, а нормальная кровать, да и оформлена комната заметно отлично от общего настроя лавки Урахары. Либо Айзен пожелал хоть немного комфорта, либо просто нервировал Киске, либо всё сразу, Ичиго не смел и пытаться понимать логику Соске. Но здесь было… уютно. — Ложись. — Я… — Ичиго с трудом размыкает губы. — Я не хочу спать… — Тогда просто лежи. Я скоро вернусь. Взбрыкнуть бы, да уйти, но Ичиго послушно садится на чужую кровать, приваливаясь спиной к стене. Он не хочет даже глаз закрывать на минуту, ему страшно. Он не хочет снова видеть кошмаров, он боится, что его снова будут жрать заживо жуткие челюсти. Ичиго не хочет думать, насколько по-детски себя ведёт, постоянно напоминая себе, что уже взрослый. Взрослые не боятся белых масок. Взрослые ничего не боятся! Айзен вскоре возращается и протягивает Ичиго горячий стакан. Сильно пахнет молоком и мёдом. Ичиго в большей степени удивлён, что в лавке они есть, чем тому, что Айзен сделал что-то подобное. Он медленно берёт стакан, но не пьёт, лишь смотрит на образовавшуюся пену, и вдыхает сладкий аромат. — А?.. — Я буду читать книгу, — Айзен включает настольную лампу, занимая место у рядом стоящего кресла. Рядом уже стоит стопка книг, откуда он и выуживает одну, раскрывая где-то на середине. — Спи. Он не говорит «я буду рядом», как сказал бы усталый родитель беспокойному ребёнку, но это подразумевается в его действиях. Ичиго слишком взрослый для таких слов. Верно ведь? Ичиго медленно закрывает рот. Пенка блестит из-за тёплого света лампы, а само молоко приобретает чуть рыжеватый цвет. Оно пахнет слишком сладко. Руки быстро согреваются горячим стаканом. Ичиго закрывает глаза, и залпом выпивает весь стакан. И правда чертовски сладко, он такое обычно не пьёт. На мгновение приходит шальная мысль, что там вполне мог бы быть яд, вполне в духе Айзена. Такой вот глупый конец истории временного шинигами… Странно, но Ичиго всерьёз ощущает сонливость. Он не хочет спать, но молоко было слишком тёплым и сладким, приглушённый свет и чужое ненавязчивое присутствие работали даже лучше снотворного. Слипающимися глазами он ещё пару минут смотрит на Соске, на то, как тот сосредоточенно читает, тихо и аккуратно переворачивая страницы. В какой-то момент Ичиго на мгновение прикрывает глаза, а после уже ощущает, как голова касается подушки. Бельё приятно пахнет, зачем-то замечает он. Ичиго не спит, лишь дремет, слушая шелест страниц. В такие моменты родитель бы убедился, что его ребёнок уснул, и ушёл бы спать, но Айзен, как и обещал ему, продолжает читать, не двигаясь. Поэтому Ичиго слышит, как скрипит дверь, когда кто-то входит в комнату. Он может с закрытыми глазами ощутить недовольный предостерегающий взгляд Айзена. — Пускай отдохнёт, не трогай его. — Я не понимаю… — Он всё ещё ребёнок, Киске, — Айзен поднимается, Ичиго слышит его шаги, а после его накрывают мягким одеялом. — Только ребёнок. Все вы, и даже Ишшин, забываете об этом. Ичиго взрослый. Ему уже семнадцать, и он успел спасти мир дважды. Он уже стал убийцей, и через ночь убивает ужасных монстров, чтобы защитить невинные души. Он знает, что рано или поздно ему придётся вновь поднять меч на существо, что будет выглядеть точно так же, как человек. Но всё это ради защиты, ведь Ичиго никогда не станет чудовищем, как некоторые. И всё же, несмотря на всё это… Иногда Ичиго может признать, что всё ещё остаётся ребёнком, что боится монстров под своей кроватью.