Его луч света

***

      Сириус давно расстался с молодостью, безвозвратно утраченной в бездушном, тёмном Азкабане, и встречал осень жизни в окружении вещей, что неизменно давили на него воспоминаниями о тёмной стороне его прошлого.       Какая незавидная участь, не мог не думать он, презрительно кривясь. Из огня да в полымя — из Азкабана да на площадь Гриммо, 12.       Унылый грязный дом, превратившийся в штаб-квартиру нового Ордена Феникса, весь обставленный ненавистными семейными реликвиями и прочими всевозможными фамильными драгоценностями, так сильно напоминавшими о Блэках. Каждый день удручающий вид этого хлама заставлял Сириуса подавлять вздохи, сочетавшие в себе гнев и горечь, и так и выпрашивал воспоминания о том, каким чужим в своё время он чувствовал в своей "семье" и каким отщепенцем его считали.       Ненависть.       Она вся заполняла его. С ног до головы. Мерзкий ком застревал в горле каждый раз, когда он проходил по кладовой; каждый раз, когда он видел проклятущее семейное древо и в особенности чёрное пятно — след огня, оставшийся ныне на месте его имени и прекрасно свидетельствовавший об отношении этой семьи к нему, Сириусу.       Но при всей этой мрачной картине были в его жизни и лучики света. Как например он не мог не улыбаться, видя Гарри и читая его письма. Сердце Сириуса лелеяло то, как маленькая копия Джеймса открывала ему свою душу и доверялась всё больше, и он не мог не чувствовать, как они сближаются и становятся настоящей роднёй.       — "Такой смышлёный и сознательный в его-то годы." — размышлял Сириус, обыкновенно наблюдая за крестником издалека, пока он оживлённо обсуждал что-то с Роном и Гермионой или внимательно слушал взрослых с недетской серьёзностью на лице. — "Его не может не ждать великое будущее. Он настоящий сын своего отца."       Казалось, что Поттер-младший растёт не по дням, а по часам. И при этом всём, глядя на него, Блэк не мог не осознавать, что в то же время и он не молодеет. Он уже видел в Гарри выдающегося мага с блестящим будущим аврора. Но как насчёт него самого, Сириуса?... Из раза в раз осознание, что его лучшие годы уже давно позади и он просто-напросто упустил бóльшую часть своей жизни, заставляло сердце анимага болезненно сжиматься. Бывало, он топил эту неизбежную мысль в алкоголе тихими одинокими вечерами — благо только в очень и очень редких случаях пары бокалов (ну или кружек) бывало недостаточно для небольшого забытья.       Однако был в жизни Сириуса и тот, кто наоборот, заставлял его вновь чувствовать себя молодым. Тот, при ком его сердце цвело, прямо как много лет назад, и билось так сладко, словно вот-вот выпрыгнет из груди — тот, кто заставлял его переполняться чувствами, которые, казалось бы, давно должны были остаться в прошлом. Его луч света, рассеивавший тьму, скопившуюся в израненной душе.       Сириус любил Римуса.       Любил так сильно, почти что отчаянно. Всем своим верным, горячим сердцем.       Он любил его нежные прикосновения и долгие, тёплые объятия, каждый раз неизменно вскруживающие Блэку голову. Нигде больше на свете, кроме как в любящих руках Люпина, он не чувствовал себя так, будто готов порхать, обретая уют и необъяснимое спокойствие, будто бы заражаясь ими от своего возлюбленного, так и излучавшего надёжность и стойкость. Никто другой не вселял в Сириуса уверенность в завтрашнем дне так же, как Римус.       Сириус взял в привычку ложиться рядом с возлюбленным, пока тот читал книгу или газету, неприметно лёжа на диване, и утыкаться в него, наслаждаясь любимым запахом. В такие моменты Римус тепло улыбался, и, еле слышно шепча "О, Бродяга", нежно поглаживал беспорядочно уложенные тёмные кудри и прижимал его к себе, не отвлекаясь от чтения.       Иногда Сириус мог заглянуть в чтиво Римуса, но обычно он не находил в нём ничего интересного — в отличие от самого Люпина, к которому он то и дело норовил прильнуть покрепче, заключая в объятия или коротко целуя, прикрыв глаза. Временами он превращался в собаку, и тогда он мог лениво полизать оборотня шершавым языком или просто свернуться клубочком и сопеть, грея его (что было весьма кстати в дни холода).       Благо Римусу это не доставляло неудовольствий: он наоборот всегда рад компании Сириуса. Обычно он тихо хихикал в ответ на его знаки внимания, иногда потихоньку ласкал его в ответ, будь то поглаживания или поцелуи; однако если Блэк всё-таки станет немного мешать, Римус знает, как мягко дать ему понять это — он осторожно протягивает к нему руку и настойчиво поглаживает.       Он любил его осторожные, мягкие поцелуи, немного неуверенные, но из раза в раз заставляющие трудно сдерживаемую нежность разлиться по телу Блэка и из раза в раз согревающие его сердце долгожданным теплом, словно лучи весеннего солнца. Сириус не мог не прижиматься к нему в такие моменты, словно неосознанно ища большего, жаждая больше этого тепла, но при этом зная, что ему никогда не будет достаточно.       Сириусу и самому полюбилось дарить поцелуи Римусу. Утром за чашечкой кофе, на ночь перед сном — когда бы это ни было, Римус всегда блаженно жмурился и нежно улыбался в ответ, приобнимая Блэка за плечи и излучая благодарность, пока тот покрывал его кожу сладкими мелкими поцелуями.       Зачастую, когда Сириус и Римус находились вместе, Сириус просто наслаждался моментом. При их разговорах Блэк не уставал восхищаться спокойным, ровным голосом Люпина, словно умиротворяюще журчащий ручеёк в разгар жаркого лета. Да-а, слушать его было одно удовольствие — и Сириус нередко замечал это вслух.       Один лишь звук голоса оборотня словно рукой снимал с плеч Блэка все заботы и тревоги. Это здорово играло роль в те моменты, когда тяготы анимага, рано или поздно начиная весить слишком много на его душе, вырывались наружу долгими выговариваниями, пока голова самого Сириуса покоилась на коленях Римуса и пальцы последнего осторожно перебирали шевелюру возлюбленного. В такие минуты Сириус искал лишь успокоения, и оно само находило его в спокойной, ласковой интонации Римуса, старательно и неизменно точно подбиравшего слова утешения. После его слов всегда становилось так легко на сердце, будто бы ничего и не случалось. А иногда необязательно было выражать свои переживания словами — бывало и так, что хватало одного лишь присутствия Люпина рядом.       Иногда Сириус без шуток просил Римуса читать ему вслух книжки на ночь. Люпин беззлобно смеялся над этими предложениями, но действительно приходил к нему в комнату поздним вечером и читал, сидя рядом с ним в кровати и поглаживая его волосы. В таких случаях Сириус засыпал, не успевал Римус прочитать и нескольких строк; и непонятно, какой факт играл бóльшую роль — то ли тон оборотня был настолько успокаивающим и мирным, то ли содержание книжек было настолько скучным. Но Сириус скорее ставил на первое, потому что голос был одной из многих черт Римуса, в которые он был безоговорочно влюблён.       Ещё одним вариантом совместного времяпровождения Сириуса и Римуса были... обыкновенные дурачества. Иногда по вечерам в комнате Сириуса, когда Люпин вновь наведывался туда, начинал твориться полный хаос. Блэк мог в шутку начать легонько избивать его одной из старых подушек — тогда Римус не оставался в стороне и брал в качестве оружия другую. Обычно такие ситуации заканчивались ничьёй, после которой следовали безуспешные попытки восстановить дыхание, лёжа рядом в обнимку в окружении пуха и перьев.       — Сириус, чем только мы с тобой занимаемся в наши годы?... — спросил Римус не без лёгкой улыбки, тяжело дыша.       — Не думай об этом. Сейчас нам всё можно, как в старые-добрые. — Сириус тихо засмеялся. — Кому нас с тобой судить?       Или же он мог повалить любимого на кровать и начать тискать его со всей дури, совершенно не контролируя себя и не отдавая себе отчёт о своих действиях, параллельно беспорядочно ероша его волосы. В такие случаи о происходящем наверняка узнавали присутствующие в доме, непременно реагируя на это закатыванием глаз. Всё потому, что Римус не мог удержать себя от того, чтобы начать заливаться счастливым смехом, разрастающимся из непроизвольного хихиканья, и громогласно ругать Сириуса — безусловно, шутя.       — Чёрт возьми, Сириус, нам по тридцать шесть лет, прекрати щекотать меня! Мерлинова борода, ты грёбанное бедствие в лице одного человека!       И все эти на первый взгляд мелочи заставляли Сириуса чувствовать себя по-настоящему нужным и любимым, в особенности в те моменты, когда тоска по светлой стороне прошлого ощущалась особенно остро. Это заставляло его не надеяться, а знать и верить, что не всё лучшее в его жизни безвозвратно ушло от него. И чёрт побери, как же сильно он нуждался в этом ощущении! Это была одна из немногих вещей, ради которых Блэку всей душой хотелось жить дальше. Он хотел утонуть в свете этого луча, не чувствовать ничего, кроме его тепла.       — Если бы не ты, я бы, наверное, давно спился. — признался Сириус в один из их совместных вечеров, лёжа головой у Римуса на груди и неотрывно глядя ему в глаза, как всегда чувствуя пальцы любовника в волнистых крепких прядях своих волос.       — О, да ладно. Ты преувеличиваешь... — мягко улыбнулся Римус, держа книгу в одной руке и привычно поглаживая Сириуса свободной другой, бережно перебирая его кудри.       — Я бы не стал врать тебе, Лунатик. — тихий смешок сорвался с губ Сириуса. — Ни за что в жизни.       — Ох, Бродяга... Ты неисправим. — нежный поцелуй впечатался в макушку Блэка. Тот в ответ улыбнулся и прижался к Люпину покрепче, чувствуя, что засыпает, пригревшись.       И пусть весь мир подождёт...