Jealous

<…>

      Человеком Вэш не являлся по своей природе, но стал им по сути. Прожив более сотни лет плечом к плечу с людьми, он позаимствовал множество дурных и не очень привычек, свойственных человеческой расе. Иррациональные в чувствах, хаотичные в поступках люди казались воплощением очарования с тех самых пор, как на космической станции они вместе с Рэм и братом перед отходом ко сну смотрели фильмы, сюжеты которых — полотно, сотканное из бескрайнего песка, лошадей, шпор, шляп с широкими полями, пафосной стрельбы и жизни на износ, настоящей дружбы и искрящейся вражды, а в центре всей кутерьмы — любовь, похожая на сон. С детства Вэш только и мечтал о том, чтобы стать частью того, что зовётся человечеством.       В чёрно-белых фильмах фигурировала точно такая же чёрно-белая мораль, которая не работала в реальной жизни: здесь нет очевидных злодеев и героев. Как мог Вэш пытался вписаться в общую картину. Сами люди называли безукоризненную любовь к ним глупой, даже больной, Вэша — членовредителем, сеющим вокруг себя энтропийный ужас, и гнали его взашей, и шанса не предоставляя оправдаться, но он бы и не смог. Как? Смерти и разрушения шли следом, словно сам Бог его ненавидел. Разного рода чертовщина творилась рядом с ним многократно, что нельзя назвать простым совпадением.       Вэш часто слышал, как люди шепчутся за спиной. «Он — сам дьявол!», — говорили они, когда лицезрели трансформацию и перья цвета жемчуга, закидывали камнями и проклятиями. Утащив его с собой прочь за шкирку и осев за огромным валуном, Николас выразил своё разительное несогласие: он перевёл дыхание после длительного бега по жаркой пустыне, снял туфлю, вытряхивая из неё песок и рассыпаясь в ругательствах, и, поднимая осевшее на землю пёрышко, покрутил его перед своими глазами, заключая, что на ангела Вэш похож куда больше. Затем он отряхнул руку от пыли и ласково стëр успевшую подсохнуть кровь с лица стрелка.       Но ведь и Люцифер был ангелом когда-то — мысль, пронёсшаяся в головах обоих.       Дьявол был ближе к людям, поэтому Вэш не возражал. Всё ангельское и дьявольское — две стороны одной монеты, а категориями Вэш не мыслил. Добро и зло — всё едино. Он любил жизнь. Проявлять силу по отношению к тому, что ты любишь, являлось для него чем-то противоестественным, а потому Вэш был невероятно далёк от всего божественного, как звёзды от этой треклятой песочной планеты.       Черты, которые Вэш приобретал с годами, путались с теми, что были у него изначально. Он не мог и куска проглотить, когда накатывала апатия. Всегда ли так было? Слёзы струились из глаз ручьями в минуты счастья и скорби. Всегда ли он умел плакать? Он тянулся к людям с безропотной покорностью, искренне желая их тепла и внимания, но его отталкивали, просили исчезнуть, и за грудиной болезненно сжималось сердце. Всегда ли он мог испытывать обиду, злость, досаду? Многому его научила Рэм. Многому — Луинда, Брэд и другие члены приютившей его колонии. Многому Вэш научился сам, и сейчас он уже не мог вспомнить, каким был изначально. Насколько же ближе к людям он стал за прошедшие года?       Ответ встретил его, когда Вэш ожидал меньше всего.       Какое-то время он путешествовал из города в город один, наедине с наплечной сумкой. Мэрил и Милли вернулись в страховое агентство для того, чтобы предоставить отчёт о причинённом Стихийным Человекоподобным Бедствием ущербе, а Вульфвуд о своих планах таинственно умолчал.       Выходя из очередного салуна с повязанным на голове галстуком в зелёно-оранжевую полоску (спустя столько лет Вэш по-прежнему искренне считал это классикой комедии), не опьяневший ни на йоту стрелок отправился на небольшую прогулку вдоль городских перпендикулярных улиц, чтобы освежиться. Небо освещалось двумя виднеющимися из-за облаков лунами, здания — тусклым свечением фонарей. Песок источал тепло, накопленное за день благодаря солнечным лучам, и контрастировал с резко похолодевшим воздухом. Стройным шагом смеривая дорогу, Вэш размышлял о сегодняшнем ночлеге: стоит ли ему снять комнату или перебиться и вздремнуть где-нибудь на задворках.       Восторженный вздох непроизвольно вырывается из груди, затем — рефлекторный шаг навстречу: впереди, у одного из кабаков, очертания до боли знакомого силуэта, опёршегося о стену и пускающего клубы сигаретного дыма.       Но радость от встречи после долгой разлуки вмиг сменяется жгучей, как соус табаско, ревностью.       На белом, слегка запачканном пылью воротнике Вульфвуда кроваво-красный след помады, точно повторяющий форму чьих-то пухлых губ.       На какое-то мгновение Вэш подумал, что лишился дара видеть и слышать. В следующее мгновение информация, поступающая от органов чувств, с новой интенсивностью ударила в мозг. Со всей дури так — бам.       Вэш, сгорая от чувств, оцепенел. В его лёгких бурлил расплавленный металл, поднимаясь до самой глотки и угрожая вырваться наружу. Волны жара сменялись ледяным ужасом.       Вэш точно знал, что нужно делать, когда в тебя прилетает пуля: первым делом вытащить её пинцетом (в худшем случае — выдавить пальцами), далее — остановить кровь и заштопать рану. Как пережить то, что он чувствовал сейчас, Вэш не имел даже малейшего представления. Он не знал, в какую оболочку из слов заключить то, что с ним сейчас происходит.       Мысли прилетали со свистом одна за другой, сокрушая внутренности ударными волнами.       То, что было между ним и Николасом, Вэш понял неправильно?       А правильно — это как?       На что он претендует в отношении Николаса?       Что, в конце концов, Николас думает о Вэше?       Сейчас Вэш желал только двух вещей: окунуть голову в бочку с холодной водой и — просто до скрежета зубов — безжалостно втоптать Николаса в песок, стереть его в порошок и развеять по ветру.       Судьба-злодейка, услышав только первую часть, распорядилась так, что именно из того окна второго этажа, под которым стоял стрелок, высунулась домохозяйка и опрокинула тазик с холодной водой ему на голову.       Блеск.       Мокрые пряди волос облепили лицо, плечи от резкого холода интуитивно ссутулились. Вэшу хотелось упасть, начать грызть землю и орать от гнева, который захлестнул его с новой силой.       Всё не могло стать ещё хуже.       Или могло?       Издалека Вульфвуд заметил его. Иначе и быть не могло. Вэш высокий, в ярко-красном кричащем плаще, продырявленном как решето, стоит посреди безлюдной улицы, как столб.       — Не… — задохнулся стрелок, хотевший закричать «не подходи ко мне», когда увидел телодвижение в свою сторону, но глотку будто перекрутило и завинтило, подобно металлическому тросу. Ещё один звук — и слёзы точно хлынули бы из глаз. Это больно.       Это так чертовски больно, что Вэш хочет удрать отсюда как можно скорее — так он и поступает, не удосужившись одарить Вульфвуда хотя бы взглядом напоследок. Возможно, тот его окликает — Вэш не знает наверняка, потому что в ушах стоит раздражающее гудение. Он удирает прочь со всех ног так, словно от этого зависит его жизнь — без оглядки. Выруливает в тёмные улочки, освещаемые только редким светом из окон жилых квартир. Прижимается спиной к кирпичной стене и бьётся несколько раз об неё затылком, переваривая случившееся.       Как теперь быть? Как смотреть в глаза Вульфвуду?       Если сделать вид, что ничего не произошло и вести себя, как обычно, то, возможно, всё останется прежним.       Или нет?       Можно прикинуться дурачком и объяснить всё возникновением срочных дел. Прикидываться дурачком Вэш умел искусно, но не был уверен, сумеет ли теперь.       Увидятся ли они?       — По части бега ты, конечно, чемпион, — от загрохотавшего сбоку голоса Вэш вздрогнул всем телом, боясь поворачивать голову на источник звука. — Украл у меня что-то? Почему удираешь? — отшутился запыхавшийся Вульфвуд и присел на корточки, пытаясь выровнять дыхание, унять головокружение.       — Зачем ты побежал за мной?       — Ты начал убегать, вот я и направился следом, — ни секунды не раздумывая ответил похоронщик.       Это звучало до абсурдного логично.       Так было всегда: когда происходила какая-то неразбериха со стрельбой, криками и погоней, Николас всегда был где-то на периферии зрения. Иногда в этом не было попросту никакого смысла: Вэш, сунув нос, куда не следовало, попадал под раздачу в одиночку, но Вульфвуда такое не устраивало, и он бросался грудью на амбразуру, закрывал своей спиной от летящих камней и пуль, материл всех и вся, Вэша — в первую очередь, рассекая воздух своим фирменным:       «Помереть удумал, дурья башка?!»       Девиза «помирать — так вместе» Вульфвуд точно не придерживался, но действовал так рефлекторно, словно это было высечено изнутри на его черепе. Сейчас Вэш силился понять, пробираясь сквозь раздирающую злость, почему Вульфвуд так себя вёл всё это время.       Вульфвуд поднялся, всё ещё ощущая лёгкое головокружение и тяжёлое желание выхаркать лёгкие, которые обдало пламенем. Он закурил — видимо, потому что клин клином выбивают. Всё же бегать с Карателем наперевес — так себе идея, но не впервой ведь.       — Ну, — пытаясь придать голосу как можно более беззаботный оттенок, Вэш снял с мокрой головы галстук, убрал во внутренний карман плаща. Затем насилу улыбнулся. — Здесь ничего интересного, как видишь. Возвращайся, откуда пришёл.       — Там меня уже не ждут, — пожал плечами Николас. По спине пробежал холодок. Эту вымученную улыбку Вэша он просто терпеть не мог и невольно думал, не считает ли Вэш его каким-то дураком, как всех остальных, кого он может обвести вокруг пальца своим притворством.       — А мне какое дело? — вырвалось из глотки прежде, чем Вэш успел обдумать.       — Ты чего зубы скалишь, лохматый? Не с той ноги встал? — подойдя ближе, Николас слегка наклонил голову, чтоб заглянуть Вэшу в глаза, которые скрывались под мокрой чёлкой. Вся ситуация начинала порядком раздражать.       — Со мной всё в порядке. Просто… оставь меня в покое, — отворачиваясь от пытливого взгляда, Вэш тихо шмыгнул замёрзшим носом. Из-за долго напряжённых челюстей скулы начинало сводить болью.       — Даже не спросишь, где я пропадал?       Вопрос выкручивает внутренности Вэша наизнанку, мыслить рассудительно не выходит. Ему кажется, что Вульфвуд таким образом издевается. Развлёкся с какой-то дамой и пришёл сюда бахвалиться.       — Это не моё дело, — говорит тихо, сам не веря в искренность своих слов, и мучается от неизвестности, но правда кажется чем-то пугающим — он не хочет её слышать.       Шестое чувство подсказывало, что Вэш злится. И не из-за абстрактных вещей, произошедших событий или каких бы то ни было людей, а именно на него, Вульфвуда. Это сбивало с толку. Их путешествующая компания разошлась тихо, каждый по своим делам, но с условием, что они вновь соберутся в одном из семи городов — в Августе. И вот, Николас случайно встречает Вэша в Августе раньше обговорённого срока, а тот, кажется, совсем не рад его видеть. А Николас, между прочим, соскучился.       Таким Вэша он не видел, наверное, никогда. Плачущим — да, расстроенным — да, непривычно серьёзным — да, но… таким?       От непонимания Вульфвуд начинает закипать. Он не сделал ничего, чтобы заслужить такую реакцию.       Или сделал?       — Я, между прочим, пытался достать нам это! — Николас достаёт из кармана свёрток денежных купюр и грубо пихает Вэшу в грудь. У того, кажется, в голове складывается пазл, глаза расширяются. — Потому что кое-кто регулярно набивает брюхо за мой счёт.       — И как же ты их достал? Расскажи, — Вэш зло щурится, ярость охватывает его разум. Вдоль позвоночника словно прошибает кипяток. Николас рефлекторно делает шаг назад. — Святоша по совместительству работает жиголо?       — Чего? — своим ушам похоронщик не верит. Слова Вэша настолько абсурдны, что это не укладывается в голове. — Повтори, — рычит Николас на пониженных тонах. С позабытой в зубах сигареты сыпется пепел, падает прямо за ворот, обжигая кожу.       Игра «тяни-толкай» вымотала единоразово обоих, Вэш отреагировал на это первый, резко схватив Николаса за угол рубашки. Он тянет перепачканную ткань вверх, суёт Нику под нос и шипит:       — Сам погляди, придурок! — отпускает ворот, отступает назад и лопатками встречает стену.       Николас хмурится, глядит вниз — и всё встаёт на свои места. На белой ткани, как мишень, красуется красный след от помады.       «Вот оно что», — думает Николас, но вслед на него лавиной накатывает неясной природы негодование.       Как Вэш мог такое о нём подумать? Может, принципы, которыми руководствуется Вульфвуд по жизни, далеки от идеализированных моральных устоев Вэша, но это всё ещё недостаточно веский аргумент для того, чтобы сплести совершенно несвязанные между собой факты подобным образом.       И разве они о чём-то договаривались? Пару раз обнялись, подержались за руки, поспали друг у друга на плече — и всё, клятву перед алтарём, считай, дали?       Взять разгон в накатывающем бешенстве Вульфвуд не успевает, неожиданно для самого себя вспоминая, что Вэш — не совсем человек. Вернее, только учится им быть. Не понаслышке Николас знает, что чувства — это невероятно сложно. В своих запутаешься, в чужих — и того подавно.       — Столько лет среди людей живёшь, но так ничего и не понял, — снисходительный тон, из-за которого на Вэша накатывает свирепый озноб. Николас решает прояснить ситуацию, но не напрямую — в обход, чтобы Вэш сам прощупал почву под ногами, сам выпутался из того, что надумал.       Делая глубокую затяжку, он подходит ближе, пальцами отнимает смятый фильтр от губ, цепляет стрелка за подбородок пальцами другой руки и выдыхает густой клубок дыма прямо ему в лицо. Ухмыляется — с явной издёвкой. Табачный смог жжёт слизистые, но Вэш смотрит упрямо Николасу в глаза. Мимика этого Гуманоидного Тайфуна не меняется, но от него так и веет чем-то опасным, словно вглядываешься в бездну.       Николас давится какой-то чудовищной нежностью при мысли, что Вэш, кажется, готов вгрызться зубами ему в лицо и обглодать его кости.       Возможно, он не так далёк в своих мыслях от действительности: Вэш бионической рукой сминает окурок вместе с пальцами Николаса — до боли. Николас морщит нос.       — Вау, — и усмехается. Он прекрасно знает, что в стрелке боевой мощи достаточно, чтобы размазать его по находящейся слева бетонной стене. Возможно, Вульфвуд слишком полагается на свою неприкосновенность в чужих глазах. — Наша Колючка умеет не только обливаться слезами, по-тупому улыбаться и прикидываться дурачком, но и злиться.       Для театральности похоронщик был бы рад похлопать в ладоши, но Вэш вцепился мёртвой хваткой и, кажется, отпускать не планирует.       Смотря куда-то сквозь него, Вэш пытается проанализировать помутившимся рассудком, сколько ещё ядовитых комментариев он сможет выслушать от Вульфвуда, прежде чем вмажет ему.       — Что? Завидно, что я нравлюсь девчонкам больше, чем ты?       Правильный ответ — ноль.       Без сильного размаха, кулаком из плоти и крови Вэш мстительно бьёт Николаса по носу с характерным хлопком.       Чёрные очки, переломанные пополам, отлетают куда-то в сторону и скрываются в темноте переулка.       Николас, от резкой боли в переносице — но больше от неожиданности — отшатывается назад с запрокинутой головой, запинается об лежащий на земле Каратель, но не разбивает себе затылок об каменную стену только благодаря протезированной руке, которой Вэш ловит его за шею.       Напрыгивает запоздалый испуг — непонятно, на кого из них первым.       Снова найдя точку опоры, Николас выпрямляется, склоняет голову и подставляет под неё ладонь, ловя стекающую кровь.       — Ты реально ударил меня, — похоронщик отхаркивает кровь себе под ноги и почему-то смеётся. Вэш рад бы рассмеяться вместе с ним, но вид крови, возникшей по его вине, ошарашивает, и тело начинает колотить барабанная дрожь.       Тыльной стороной ладони Вульфвуд вытирает под носом, смотрит в сторону улетевших очков с грустью — кажется, их потеря расстраивает его больше, чем прилетевший в лицо кулак; затем смотрит на Вэша и замирает. У того нижняя челюсть трясётся, зрачки огромные, как блюдца, взгляд мечется.       — Что с тобой?       — Я ударил тебя.       — Ну, — чешет затылок, будничным тоном отвечая, будто ничего сверхъестественного только что не произошло, — Как видишь.       Осознание капля за каплей ударяет в самое темечко, и Вэш издаёт задушенный всхлип, из-за которого у Вульфвуда волосы на затылке встают дыбом.       — Ты же не собираешься…       В точку.       С того момента, как Вэш увидел Вульфвуда с этим злополучным следом от помады на воротнике, в глазах его застряли слёзы, сил держать себя в руках резко не осталось — и слёзы ринулись вниз, смывая с лица пыль, осевшую вместе с ветром.       Николас качает устало головой, громко вздыхает, гладит долговязого парня по блондинистой макушке и мягко принуждает присесть вниз прямо на Каратель.       Вэш воет с какой-то разрывающей душу тоской, и Николас сказал бы:       «Чего ты ноешь? Не убил же никого».       Но — он уверен — услышал бы в ответ:       «А если бы убил?»       Или что-то в этом духе. Поэтому он молчит, слушает завывания под боком, закуривает ещё одну сигарету и ладонью водит по чужим лопаткам, успокаивая. И Вэш успокаивается, но не скоро, а после долгих рыданий начинает икать. «Мило так», — думает Николас.       — Нико… Я, кажется, заболел.       «Какой же болван».       — Ага. Я тоже.       До ближайшего салуна они бредут молча, шаркая по песку подошвой под редкие мокрые всхлипы.       Хозяйка бара смотрит на них неодобрительно: один измазанный засохшей кровью из носа, другой — с опухшими глазами, но вопросов женщина не задаёт, кидает Вульфвуду ключ в обмен на несколько купюр — из того самого свёртка, которым он тыкал в Вэша.       Ненадолго задержавшись у барной стойки, Николас нагоняет Вэша уже у двери в номер.       Стрелок притихший, полуживой застрял на входе, когда Николас, успев умыться и вернуться, грузно плюхнулся на одноместную кровать, коих в номере было две, и пальцем поманил к себе Вэша. Тот не шелохнулся.       — Не расскажешь, кто она? — прошелестел Вэш, ногтем почесав щеку.       — Я не знаю, кто это был.       — Вот как…       — Нет! — слишком резко восклицает Николас и запускает пятерню в смольно-чёрные волосы. — В смысле… Я выполнял поручение: нужно было сопроводить одного исследователя из города в город и чтоб с его головы ни один волосок не слетел. Не без приключений, но мы добрались, и он закатил что-то вроде приветственной вечеринки в честь прибытия в Август. А помада… Возможно, это от той леди, что налетела на меня в порыве танца с каким-то игроком в покер.       Такому объяснению Вэш очень обрадовался, хоть и попытался это скрыть. Его плечи опустились, он немного расслабился.       — Ну, твой черёд.       — А что я?       Вульфвуд засмеялся.       — Начнём с того, что ты убежал от меня… Потом оклеветал, чуть не сломал мне нос, разбил очки, а в конце разрыдался, как малое дитя. Помнишь такое? Я ещё успокаивал тебя, а ты аж до икоты–       Вэш замахал перед собой руками, прося этим жестом остановиться, и Николас умолк, с интересом за ним наблюдая. Стрелок всё же подошёл, опускаясь рядом на кровать с вычурно тяжёлым вздохом.       — Не знаю, что на меня нашло.       — Мы, люди, называем это ревностью.       — Ревностью?       — Что ты почувствовал и подумал, когда увидел меня, перепачканного чьей-то помадой?       — Я захотел ударить тебя… потом — себя.       — Допустим… Хотел ли ты оказаться на моём месте? Или на месте той девушки?       Вэш ненадолго задумался, поднимая глаза к потолку.       — Девушки.       — Как я и думал.       — Что?       — Ты влюбился в меня и сошёл с ума, — Николас беззаботно пожал плечами.       Ничего не ответив, Вэш поджал губы и уставился в половые доски. В глубине души он давно это знал, но и представить не мог, что чувства бывают настолько сокрушительными. Более того, признаться себе в таком — до глупого страшно. Он пытался строить долгоиграющие планы, но их каркас сносило тайфуном из неудач.       «Я люблю тебя» — а что дальше? Это эгоистично — обременять такими словами, когда ты живёшь одним днём, ведь это — не чёрно-белый киношный сюжет. Среди всех возможных концовок, которые предназначались Вэшу Урагану, не было «долго и счастливо». По крайней мере, так думал он сам.       — Что насчёт тебя? — прошептал Вэш, больше всего на свете боясь услышать ответ.       Но Николас мухлевал.       — Повернись ко мне.       Из кармана он выудил небольшой чёрный футляр, который позаимствовал у хозяйки салуна, и с щелчком его открыл, поршневым механизмом выталкивая винного цвета восковой мелок. От удивления Вэш охнул и хотел было что-то сказать.       — Помолчи немного, — скомандовал Николас, мазнув помадой сначала по нижней, а затем более старательно по верхней губе Вэша. Получилось немного неаккуратно, но неплохо для первого раза.       — Зачем? — заломив брови домиком, Вэш, очевидно, уже успел надумать лишнего.       Николасу не нужно слышать подтверждение, чтобы понять, о чём тот думает. Наверняка что-то вроде:       «Хочешь, чтобы я больше походил на девчонку? Иначе я недостаточно привлекательный?»       Склонив немного голову вбок, Николас двумя пальцами, сведёнными вместе, трижды тукнул по своей шее в районе сонной артерии. Осторожно, даже с опаской, Вэш приблизился к чужой шее — волновался, вдруг снова что-то неправильно понял, но Николас не отталкивал и терпеливо ждал. Тогда светловолосый, немного осмелев, припечатался губами к коже, оставляя след. Винный цвет так идеально сочетался со смуглой кожей, что сердце стрелка ухнуло вниз, вернулось на место и застучало в грудную кость, как ненормальное.       — Можно? — осторожно потянулся за футляром в чужой руке и, забрав его, повторил то, что сделал с его губами Вульфвуд. Последний, наблюдая, погиб и воскрес. В этот раз губы мазнули по переносице — с нежностью.       — Прости за то, что вмазал тебе, — улыбается, а в глазах мигают хитрые искорки.       Это форменное безумие.       О каких дамах и господах можно думать, когда есть он?       Вэш повторял одни и те же действия снова и снова, по-ребячески увлёкшись процессом, и не замечал, насколько разомлел Николас от подобных ласк. Вскоре живого места почти не оставалось: ключицы, шея, подбородок, скулы, нос, лоб — всё было в красной помаде. Вэш осматривал лицо напротив, выискивая места, до которых ещё не успел дотронуться, и Николас решил ему в этом помочь:       — Ты немного промахнулся, стрелок, — тянется ближе, чтобы слизать остатки пигмента с чужих губ, и пачкает свои тоже. Вэш пугается, от неожиданности роняет на пол помаду, но быстро отвечает, торопливо обхватывая губами чужой скользкий язык и легонько его прикусывая.       Николас думает — к чёрту всё.       Очки, помада, его собственный нос — пусть Вэш ломает всё, что хочет.       Вэша накрывает лавиной новых чувств, но в этот раз бежать совсем не хочется.       — Садись на меня, — шепчет Вульфвуд, вынуждая стрелка подняться и сесть к себе на колени, лицом к лицу. Стягивает с острых плеч красный плащ, который с грохотом приземляется на пол, ныряет руками под тесную ткань водолазки, скользит подушечками пальцев по прохладной коже, натыкается ими на какие-то рытвины, железки и выпуклости, замирает.       — Сними-ка это, — настойчиво тянет за низ тëмной ткани, но Вэш его останавливает и расстроенно просит:       — Лучше оставь.       Николас хмурится, не слушается и всё равно задирает одежду, резко вздыхая от увиденного.       — Не очень, да? — говорит Вэш посмеиваясь и трёт неловко свой затылок. — В одежде тоже будет нормально.       — Нет, — одним рывком вытряхивает напарника из его тканевых пут и рассматривает. Николас много глупостей успел наговорить за время их совместного путешествия, критикуя позицию Вэша относительно чужих жизней, но смирился с ней. Сейчас, видя все эти отметины, служащие доказательством непоколебимости устоев, он был охвачен благоговейным трепетом.       Вэш очень отзывчивый: вздрагивает от малейшего прикосновения — видно, что не привык к ним — и ластится к рукам, а Николас и рад дать тому всё, что он хочет. С аппетитом Николас кусает трапециевидную мышцу стрелка, пока стягивает с его бёдер штаны с бельём, целует под челюстью и достаёт из кармана ещё одно приобретение — небольшую жестяную ёмкость, одной рукой откручивает крышку и окунает в вязкое содержимое пальцы. Вэш на его бёдрах ёрзает, жмётся теснее, нетерпеливо тычется носом в висок, с шумом втягивая воздух — хотя сам не знает, чего ждать.       — Потерпи, красавчик, — лепечет ему в шею Вульфвуд, заставляя вздрогнуть. От нового прозвища стрелок краснеет, а когда фаланга пальца давит на тугие мышцы, проникая внутрь, и вовсе пунцовеет.       Весь вечер — сплошной новый опыт.       Пальцы, растягивающие его, то запускали по телу сладкую истому, то заставляли выпрямиться по струнке.       — Нравится? — спрашивает Вульфвуд заискивающим тоном, ему не отвечают — Вэш слишком занят тем, что пытается свыкнуться с томящими ласками, затыкая самому себе рот. Похоронщик громко хмыкает. — Твои реакции говорят за тебя. Значит, и ты бываешь честным.       Внутри горячего тела Вульфвуд разводит пальцы, расслабляя стенки, Вэш обнимает его за шею и начинает плавно, неуверенно подмахивать тазом в такт, стараясь насадиться глубже — чтоб ещё приятнее.       Вэш недовольно мычит, когда Вульфвуд спихивает его со своих колен, чтобы раздеть. На ногах — многочисленные ремни и заклёпки.       «Спокойно, — думает Вульфвуд, торопливо расстёгивая каждый ремешок, — Это испытание на прочность».       Вэш ему помогает, неловко улыбаясь. Кожа на нижних конечностях тоже оказывается израненной, и похоронщик вдруг понимает, что значит «иметь предпочтения».       — Ложись на живот.       Безропотно Вэш устраивается на кровати спиной кверху, притягивает к себе подушку и утыкается в неё лицом, потому что вдруг стало очень стыдно из-за своей наготы. Позади шуршит Николас, ругается на непослушную молнию брюк и свои заплетающиеся пальцы. В следующее мгновение он нависает сверху, грудью прижимаясь к выпирающим лопаткам — Вэш зарывается глубже в подушку, рискуя задохнуться то ли от нехватки кислорода, то ли от возбуждения. Вульфвуд приставляет член ко входу, давит, входит размеренно-медленно и выцеловывает загривок, приговаривая:       — Ты хорошо справляешься, красавчик. Ещё чуть-чуть, вот так, — шёпот на ухо распаляет ещё больше — хотя, казалось бы, куда больше? На похвалу Вэш отвечает благодарным поскуливанием. По коже носятся колючие мурашки, потому что дыхание Вульфвуда на ухо очень горячее, сам он — очень горячий тоже.       Николас толкается ещё раз, входя до конца, и громко хрипит. Отстраняется немного, чтоб дотянуться до грудных позвонков, покусывает выпирающие косточки, когда толкается ещё раз, совсем немного резче. Лопатки Вэша шевелятся, напоминая маленькие крылья, Николас жмётся к одной из них лбом, тает от трепетного чувства в груди, шепчет:       — Не мучай меня тишиной, — делает ещё один толчок, более размашистый и скользкий. — Дай тебя послушать.       Вэш, не отставая от подушки, мотает головой, слышно только его сопение.       «Стесняется», — с нежностью думает Николас.       Толчков становится больше, шлепки заглушают и без того тихое сопение в подушку. Николас горячей, немного шершавой ладонью ведёт по бедру стрелка, ныряет ею под лежащее тело и обхватывает истекающий член, пачкающий простыни. Нежно водит кольцом из пальцев вверх-вниз в унисон толчкам, любуется рельефной спиной, усеянной различными по форме, длине и глубине шрамами.       — Такой красивый, — говорит ласково. Вэш его наверняка слышит — кончики ушей краснеют.       Такой красивый, что захватывает дух, как будто с разбегу прыгнул с огромной высоты — прямо в пропасть.       Вэш поворачивает голову, чтобы известить о чём-то. Но не успевает — его бьёт крупная дрожь, сперма пачкает постель и немного попадает на живот, ноги разъезжаются в стороны, он едва слышно стонет — Вульфвуд не замечает, потому что его откуда-то снизу словно ударяет электрическая молния, ноги подкашиваются, и он с трудом умудряется сохранить равновесие.       — Что за… — слетает с его губ. Каждая клеточка тела отзывается на раздражитель. — Что ты сделал?       Вэш растерянно оборачивается, расфокусированно моргая и смутно понимая, о чём идёт речь.       — Меня словно током ударило.       — Прости, — шелестит Вэш, с трудом сумев разлепить рот.       — Как?       — Я не знаю, — честно отвечает Вэш. — Это вышло непроизвольно. Не больно?       — Шутишь? Это чудо, что я не кончил только что.       Вэш уверен, что это хотя бы самую малость, но больно, и восторг, который его встретил в глазах Николаса, выбил из лёгких воздух.       Плавленый Вэш выбирается из-под Николаса, тянет его на кровать, тот вздрагивает и издаёт гортанный стон, Вэш одёргивает руку, пугаясь, но Николас просит, почти умоляет:       — Прикоснись ко мне ещё.       Вэш громко сглатывает.       Неуверенно Вэш забирается сверху, седлая чужие бёдра, спешно пытается насадиться на член самостоятельно, Николас его немного тормозит, помогая. Вэш медленно опускается, опираясь руками о грудь Николаса, последний приподнимается на локтях и несдержанно стонет, запрокидывая голову назад. Металлический протез руки приятно холодный, он больно давит на грудь — тоже приятно.       Перепачканный помадой рот Николаса растягивается в букву «о», Вэш припадает к нему, лижет губы и кусает за язык, мешает свои слюну с чужой и скачет на члене короткими рывками, теряясь в ощущениях.       Николас ловит глоткой его стоны с благодарностью, закатывая глаза от блаженства.       Вэш податливый и гибкий, как тающий парафин, Николас впивается пальцами в его бёдра, помогая найти нужный угол, насаживает глубже, из-за чего Вэш жмурится и дышит через раз, его протезированная рука вдавливает пальцы в плоть сильнее, заставляя похоронщика захрипеть.       — Прости, — лепечет в перерывах между облизываниями чужого рта. Хватка Вэша настолько сильная, что, думает Николас, ещё чуть-чуть — и переломала бы ключицу. Он с наслаждением смакует эту мысль и говорит:       — Не бойся. Я выдержу всё, что ты мне дашь, — он улыбается, и в этой улыбке нет совершенно ничего святого, голая страсть и похоть, чистое обожание.       Вэш млеет, глядя на его лицо, чувствуя новые приливы жара, напрягается, продолжает подмахивать тазом. И Николас хрипит снова — громче и надрывистее, потому что электрические искорки задевают каждый нерв, каждый рецептор, его прошибает от макушки до кончиков пальцев, словно Вэш — оголённый провод. Не успев среагировать, Николас кончает, заполняя тесное нутро, теряет равновесие и встречается затылком с поверхностью кровати. Сладкая нега длится недолго, потому что Вэш не останавливается.       — П-погоди! — от сверхстимуляции Николаса бьёт горячая дробь, Вэш сжимается на его члене и словно вибрирует внутри. Пылкие стенания сменяются хныканьем, руками Ник пытается поймать скачущего на нём Вэша и притормозить, потому что звуки в слова не вяжутся.       Когда Вэш замечает это и замирает, он глядит на Николаса совершенно заворожённым взглядом: у того на лице, усеянном следами поцелуев, слёзы стекают по щекам, скулам, смешиваясь с винного цвета помадой.       — Ты сам сказал, что сумеешь выдержать, — шепчет Вэш очарованно, медленно приподнимаясь и так же медленно опускаясь, вырывая из груди Николаса сдавленный стон.       Вид заплаканного лица, лихорадочно раскрасневшегося, доводит до исступления, и Вэш с большим усердием скачет, опираясь руками о чужие ноги за спиной. Николас не пытается предпринять хоть что-либо, пока Вэш упорно его трахает, ёрзает на нём сверху, заставляя буквально рыдать от блаженства.       Вэш кончает первый, Николас — несколькими секундами позже. Обоих вновь пронизывает удовольствие, словно молния, ударившая прямо в хребет. Вэш падает вперёд, тыкается холодным носом, как щенок, в сгиб между шеей и плечом, сладко втягивает кожу ртом, оставляя более долгосрочные метки, нежели следы от помады; разукрашивает смуглую шею засосами — на самых видных местах. Николас нежится в этих прикосновениях, пока дрожь постепенно стихает, а пелена спадает с глаз. Он с трудом разлепляет веки, замечая парящие над ними белоснежные пёрышки; обнимает лежащее на нём тело, ведёт пальцами по спине, постукивая по рёбрам, как по клавишам пианино, и нащупывает возле лопаток и на пояснице небольшие крылья. Николас ласково кончиками пальцев разглаживает перья, которые отзываются на ласки и трепещут.       — Я же говорил, — собравшись с силами, говорит Николас осевшим голосом, который совсем не узнаёт, — Совсем как ангел.       С влажными глазами Вэш лучезарно улыбается, трётся о влажную щеку.       — И отвечая на твой вопрос: я тоже, — всё же признаётся похоронщик. Крылышки между его пальцами шелестят.       Тревоги и беспокойные мысли наконец отступают — возможно, ненадолго и следует ожидать их возвращения. Но, засыпая на груди Николаса, Вэш думает, что они точно справятся с этим.

<...>

      У барной стойки Николас, сложив ладони вместе, склоняет голову и орёт слова извинений хозяйке салуна, потому что помада, которую он у неё одолжил, раскрошилась вдребезги и стала непригодной для использования. Женщина фыркает:       — Надеюсь, что ты с твоим другом хорошо провёл время.       — Меня как будто электрическая перьевая подушка оттрахала, — сбоку прикрывая рот рукой, заговорщически шепчет Николас. Хозяйка ошарашено на него смотрит, не понимая, о чём речь, но громко смеётся, когда периферическим зрением замечает того самого «друга». Вэш бионической рукой жёстко хватает Николаса за шкирку, вытаскивая за собой на улицу и игнорируя чужие барахтанья. Стрелок припечатывает его к стене и отчеканивает:       — Флиртуя с чужими демонами, будь готов к тому, что понравишься им.       Николас побеждённо поднимает руки и думает:       «Попал ты, парень».