синее и красное

Она просыпается рано утром, усталая и измученная, и с каждым днем ей все сложнее находить повод открывать глаза и вставать на ноги. Но в тоже время знает – нужно. Это не ради нее. Другим, тем, кому приходится намного тяжелее, чем ей, нужна помощь. Она надевает грязный, запачканный в крови белый халат, завязывает волосы и идет в приемную. Последние недели она уже даже не покидает стены военного госпиталя – почти все врачи прекратили это делать. Они оперируют, идут и спят несколько часов в сестринской на раскладушках, идут перевязывают, и снова оперируют, а в моменты затишья пытаются отоспаться. В этих стенах время – непозволительная роскошь. Оно измеряется не тиканьем часов, не минутами и секундами, а сломанными и потерянными жизнями. Она стоит у койки молодого солдата – намного моложе, чем она сама, и пытается из последних сил спасти его жизнь, но та ускользает из ее пальцев, сочится красным, и помощник хирурга мотает головой. Асами знает, что это значит. Хватит. Прекрати. Они могут потратить еще двадцать минут, тщетно пытаясь его спасти, либо потратить эти двадцать минут на того, кому действительно еще можно помочь. И она кивает головой и прекращает попытки. Время в этих серых, пропитанных болью и кровью стенах – слишком большая роскошь, чтобы тратить его зря. Она выходит на свежий воздух и пытается зажечь сигарету, но дрожащие руки не дают этого сделать. Не от страха, не от нервов, а от простой усталости. С третьей попытки она, наконец, справляется, и вдыхает такой нужный серый дым. Да, мерзкая привычка и плохо для здоровья, но не так плохо, как пули или бомбы, которые могут накрыть госпиталь в любой момент. И Асами позволяет себе этот момент слабости. Временами ей кажется, что она больше не выдержит. Они теряют больше пациентов, чем спасают, получают раненых больше, чем есть коек в госпитале, и когда она идет мимо лежащих в коридоре на покрывалах солдатах, ей кажется, что больше она так не может прожить и дня. Но у жизни есть ироничный феномен – она продолжается, нравится тебе это или нет. И каждый день будет сменяться новым, хочется ей этого или нет.

***

Новый день приносит с собой новую машину, доверху нагруженную ранеными, и Асами бы сказала, что он в этом не отличался от всех двухста дней до этого, но она заходит в большую палату, набитую новыми солдатами и замирает. Голубые глаза. Они что-то обсуждают с солдатом без ноги на соседней койке и иногда смеются и Асами знает, что она врач и не может стоять вот так посреди палаты, как рыба, не промолвив ни слова, но в этот момент ей кажется, что она забыла все слова. – Смотри, Джефф, врач пришел. Быть может она тебе выпишет успокоительных и ты перестанешь меня доставать, – сказала девушка солдату рядом. Тот наигранно нахмурился. Асами на ватных ногах подошла к кроватям и дрожащими пальцами взяла медицинскую карту парня, прицепленную к кровати. – Или быть может добрый врач сможет мне выписать нового командира роты, потому что мой – та еще заноза в заднице, – пробормотал он, под смех девушки. – Боюсь, такими полномочиями добрый врач не обладает, – наконец выговорила Асами. Девушка повернулась к ней и широко улыбнулась. – Чего ты лыбишься, а. Ты же без меня и дня там не протянешь, – не успокаивался парень. Девушка опять повернулась к ней и громко прошептала: – Успокоительное, док, успокоительное, – и опять засмеялась. Парень, хоть и выглядел обиженным и раздраженным, но Асами видела, как на самом деле он смотрел на соседку по палате. Если бы Асами посмотрела в зеркало, то увидела тот же бы взгляд. И она отлично его понимала.

***

Асами опять попыталась зажечь сигарету, но руки не слушались. Перед ее лицом появилась зажигалка Zippo и она прикурила от нее. – Вам пора перестать себя так изводить, док. Если не ради себя, то хотя бы ради пациентов. Доктор вдохнула серый дым и устало улыбнулась, смотря в знакомые глаза. – Говорит тот, кто рискует своей жизнью под пулями каждый день. Девушка ухмыльнулась и достала свою сигарету. – Да, я знаю. Она рассказывает смешные и не очень истории, заполняя собой все пространство вокруг и Асами не выдерживает и касается ее руки. У нее другое имя, другая жизнь, но она все та же девушка, на могилу которой она, с разбитым сердцем клала голубые ирисы. Она не убирает руку и продолжает свой рассказ, а Асами пытается игнорировать тот факт, что она опять солдат. И Асами может опять ее потерять.

***

Асами разгребает медицинские записи поздно ночью, когда в дверь раздается стук. – Можно? – раздается знакомый голос. И будь это кто угодно другой, Асами бы вышвырнула его из госпиталя, но сейчас она показывает жестом входить и все силы уходят на то, чтобы не показать, насколько она рада этому ночному посетителю. – Что-то случилось? Девушка помотала головой. – Нет, я… В палате стонут от боли и особо не поспишь, так что я решила прогуляться. Увидела свет в кабинете и… Она не продолжила, но Асами это и не было нужно. Медицинские карты действительно стоит привести в порядок, но Асами отодвигает стопку в сторону и вытаскивает из выдвижного ящика бутылку виски. – А разве пациентам можно пить? – А разве мы сейчас в палате? И возможно, это ошибка, возможно ей, как врачу, не стоит так делать, но в этот момент, когда они наедине Асами впервые за долгое время чувствует себя по-настоящему живой. И она просыпается счастливой впервые за долгое время и кажется, что сегодня мир почти не давит на плечи. Что мир с его ужасами и войной, пусть и прямо за этой стеной, пусть и воет каждый день пулями и обстрелами, но смуглая обнаженная спина отделяет ее от этих кошмаров.

***

Она осматривает раны одного из пациентов, когда ее ушей касается гул. Конечно, она слышала его и раньше, но никогда так близко. Один из медбратов подлетает к окну и застывает там с гримасой ужаса на лице. Он паникует, кричит, но это все тонет в наполняющем уши гуле и вибрации. Кто-то спохватывается и начинает бежать в укрытие, кто-то кричит спасаться, но Асами находит силы только повернуть голову к девушке и посмотреть на нее еще раз. Чтобы запомнить. Время – слишком большая роскошь, и в этой жизни у них было его совсем мало.