Чудо

      Наступила ночь, и Кид размышлял о чём-то в капитанской каюте.       Когда Кид вернулся после грабежа припасов, Киллер выглядел таким же усталым и неразговорчивым, как и утром. Стресс и напряжение были очевидны в его позе, и его слова звучали вынужденно, когда они обсуждали результаты набега. Киллер не присоединился к остальной команде за ужином, а удалился в свою комнату, чтобы поесть в одиночестве.       Кид услышал, как по соседству открылась дверь каюты Киллера, и его шаги по коридору. «Куда он идёт?» — подумал Кид с ноткой беспокойства.       За окном была ясная ночь, но издалека быстро надвигались тучи.                     Сегодняшняя экскурсия заставила Кида о многом задуматься. Как и подозревали Пираты Кида, гражданские поселения были слишком бедны и голодали, чтобы иметь что-то стоящее. Им пришлось прибегнуть к своему последнему выбору, который заключался в нападении на аванпост Пиратов Зверей. Это была непростая миссия, так как им пришлось убить всех Пиратов Зверей, охранявших территорию.       Но их решение оказалось удачным: оно вознаградило их не только припасами, но и информацией. Главным призом была подробная карта Вано.       Пираты Кида обнаружили, что Вано находится на платоподобной земле, окружённой со всех сторон отвесной скалой. Карта подсказала им, что, по-видимому, есть только один способ выбраться с острова — через порт Могура, хотя не указала точного способа, как это сделать.       Это была не совсем желанная информация, но она дала Киду направление к вопросу, который уже назревал в его мыслях: что они будут делать дальше?                     Предложение Мугивары эхом отозвалось в его голове. Действительно, оно было в глубине сознания Кида с тех пор, как они с Киллером сбежали из Удона.       «Мы атакуем Кайдо через восемь дней, — сказал ему Мугивара. — Хочешь присоединиться?»       Мысль о работе с Мугиварой заставила его вздрогнуть по причинам, которые он не мог понять.       Мугивара был хорошим развлечением в тюрьме, Кид это признавал. Колючка. Мугивара стал называть его так, будто Кид был его старым приятелем. Споры и склоки с этой тупой обезьяной впервые за долгое время позволили Киду отдохнуть от беспокойства и тревоги, которые росли внутри него все эти недели в тюрьме.       Кид был крепок и силён физически; он легко оправился от травм, нанесённых Кайдо, и мог более чем спокойно выносить суровые условия и нагрузки тюрьмы.       Кид несколько раз пытался сбежать, но ни скрытность, ни составление подробных планов не были его сильной стороной, и каждый раз его ловили и избивали.       По мере того, как попытки побега накапливались, уныние и фатализм окружавших его заключённых начали проникать в сердце Кида.       Но из ниоткуда Мугивара был брошен в камеру прямо рядом с ним и снова посеял в жизни Кида хорошие неприятности.                     Мугивара был аномалией и угрозой самому мировоззрению Кида. Он жил по кодексу, который Кид не мог понять, и его фантастический успех противоречил всему, что, по мнению Кида, он знал о пиратстве.       Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным — таков был проверенный и верный принцип на опыте Кида. Пираты Кида не высовывались из-за того, кто не был для них своим.       Но Мугивара волновался за жизни Кида и Киллера.       Союзник Мугивары освободил его от оков, когда ему не было никакой выгоды от этого.       Мугивара добровольно заразился одним из отвратительных вирусов Квина, чтобы поднять дух подавленных заключённых.       Несмотря на то, что Кид считал мотивы Мугивары сбивающими с толку и иррациональными, Кид не мог не завидовать его способности вдохновлять окружающих.                     Каким бы унизительным это ни было, но Мугивара воодушевил и его. На этот раз Кид был не электрическим током, а куском металла. Это был удар по его гордости, Кид не был уверен, что сможет такое простить.       Во время какого-то несущественного спора между ними Кид усмехнулся Мугиваре:       — Тогда почему ты не идёшь за своей командой, а? Или за Трафальгаром?       Было бы слишком легко бросить эти слова обратно Киду, который просидел в тюрьме гораздо дольше, но Мугивара не проглотил наживку.       В его больших рыбьих глазах появилось жуткое пророческое выражение, точно такое же выражение, которое Кид видел в его глазах ещё на Сабаоди, когда Мугивара заявил Киду в лицо, что именно он найдёт Ван Пис.       — Я становлюсь сильнее здесь, — сказал ему Мугивара. — Я выйду и присоединюсь к ним, когда придёт время.       Этот взгляд чертовски беспокоил Кида на Сабаоди, и на этот раз он беспокоил его не меньше.       Это побудило Кида совершить пятую попытку побега в ту ночь, и на этот раз ему удалось выбраться из тюрьмы и добраться до Цветочной столицы.                     Но, в конце концов, не какое-то обязательство или зависть к Мугиваре прояснили дальнейший путь для Кида. Рассуждения Кида были более практичными, чем что-либо ещё.       Было ясно, что поджимание хвоста и бегство вызовут больше проблем, чем решат. У них не было способа покинуть архипелаг, не захватив порт Могура. Даже если бы им удалось сбежать каким-то другим способом, у них не было Лог Поса, который мог бы направить их на другой остров.       На этот раз прямая конфронтация была более подходящим планом действий. И Кид должен был признать, что это больше шло его стилю.       Кид ведь уже бесчисленное количество раз оказывался в подобной ситуации: его избивали хулиганы, куда более сильные, чем он, и он выживал, и бил им по морде, как только обгонял их по силе.       Кид сделал карьеру, переступая через людей, которые смеялись над его мечтой. Теперь его противником был Йонко. Как скажете. Это просто означало, что Кид больше не был мелкой сошкой.                     Кид принял решение. Оставалось только проверить, согласен ли с этим Киллер.       Киллер.       Кид заметил, что на улице начался дождь. Кид выругался и выбежал на палубу.                            Орочи не был сёгуном своего слова.       Киллер так и не получил шанса спасти своего капитана. С запозданием Киллер понял, что Орочи скорее всего блефовал. Ведь Кид был пленником Кайдо, и вряд ли Орочи мог как-то повлиять на его судьбу.       Киллер знал, что переосмысление своего выбора сейчас только сведёт его с ума, но не делать этого было просто невозможно.       Однажды Киллер сорвался и напал на своего надзирателя почти до смерти, требуя аудиенции с Орочи.       Возмездие последовало незамедлительно. Было объявлено, что Камазо нужно узнать своё место.       Его заставляли падать ниц снова и снова; заставляли повторять утверждения о славе Орочи; били палкой, если он не обращался к своим надзирателям с надлежащей почтительностью.       Смех всё время душил его.       В конце концов, это было банально проще — проще кланяться, когда ему велят; проще называть себя Камазо; проще обращаться к своим сопровождающим на тех условиях, которые они требуют.       Даже сейчас он не был скован кандалами. Они слишком хорошо понимали — он добровольный узник, уже ходящий на невидимом поводке с ошейником.       Больше всего сводило с ума то, что он никак не мог знать, что его приверженность сделке не была напрасной. Если Орочи солгал о том, что даёт ему шанс спасти своего капитана, как он мог быть уверен, что его товарищи по команде не были использованы в экспериментах Квина или уже мертвы?       Единственным подтверждением того, что его сокомандники выжили, было то, что он увидел Хита и Вайю в этой тюрьме-фабрике целую неделю назад.       Но сдаться, убежать, чтобы ухватиться за собственную свободу ценой всех надежд для своих товарищей, было немыслимо. Он возвращался в хижину после своих миссий ночь за ночью.       

***

             Смех было легче контролировать, когда он не позволял себе думать. Камазо свободно двигался по лесистой тропинке, прыгуче и хаотично, как в танце.       Камазо теперь мало заботился об уходе за собой. Они помоют его и снова перевяжут, когда закончат. Но его последняя цель сопротивлялась и убегала, и убийство было кровавым. День был влажным, и вонь крови и кишок на его одежде была невыносимой.       Камазо бросился в реку, чтобы очиститься от крови. Он почувствовал лишь замешательство от внезапной потери силы в своих конечностях, его тело погрузилось в глубокий холод, когда какая-то жизненная сила в нём сжалась и отпрянула от воды.       Его вытащили и бросили на берег, кашляющего и посмеивающегося.       Перед ним появилась пара сапог. Камазо опознал мужчину как Тоби Роппо, с оранжевыми волосами и строгим ртом.       Камазо отказывался вспоминать этого человека. Мужчина, к счастью, казалось, подчинился его молчаливому желанию, бесстрастно глядя на его распростёртое тело.       — Камазо, наёмник Орочи? — спросил Тоби Роппо. — Тебе не помешает знать, что, съев SMILE, ты не можешь плавать, — продолжил он, не дожидаясь ответа. — Или ты был в курсе?       Камазо отрицательно покачал головой.       — Тогда продолжай свой путь, — сказал Тоби Роппо. Он развернулся на каблуках и жестом приказал подчинённым следовать за ним.       Некоторое время он лежал на берегу реки, ожидая, когда силы вернутся к его конечностям. Это новое знание наполнило его чувством острой утраты, но чего именно, Камазо не хотел думать.       

***

             По пути на задание Камазо ненадолго остановился, чтобы послушать музыку, доносившуюся из публичного дома.       Единственный женский голос, без аккомпанемента. Наверное, репетирует для клиентов. Незнакомая песня, затянутые, колеблющиеся слоги и заунывная пентатоника. Музыка Вано до сих пор звучала бесцветно и неприятно для его ушей иностранца, но Камазо мог кое-что в ней оценить.              …Ребёнок, не знающий       О серебряных каплях росы, —       Будда              Вскоре       И для убийцы будет…       Роса на траве              Наша жизнь — росинка.       Пусть лишь капелька росы       Наша жизнь — и всё же…       

***

             Следующей целью Камазо была маленькая девочка. У неё была такая же улыбка, как у него.       Что ему было чувствовать — жалость или вину? Возможно, ребёнку лучше погибнуть от его клинка, чем быть обречённым на вечный смех.       Клинок Камазо, едва успев нанести удар, был остановлен преступником Зороджуро. Ещё одно лицо из другого времени.       Ещё один человек, которому нужно защищать собственную жизнь. Камазо понимал это, но не мог уступить. Было ли это ради сёгуна или ради чего-то другого, от чего он не должен был уступать? Это не имело значения. Ему не нужно было помнить ничего, кроме того, что он не должен потерпеть поражение.       Было легко потерять себя в ритме боя, настолько близком к радости, насколько это возможно. Удары встречались достаточно сильно, чтобы стряхнуть снег с ветвей, и не раз их лезвия со свистом проходили на расстоянии волоска от плоти. Тройной удар в грудь Камазо был совершён неожиданно, мастерски выполненный в момент замешательства.       Боль, быстро притупляющаяся на холоде, падающий снег, успокаивающий, как сон. Какое облегчение, подумал Камазо, наконец-то я могу умереть.       Пока он, вопреки себе, не вспомнил — была причина, по которой он должен был жить, и он потерпел неудачу…                            Он вышел на палубу, измученный каким-то беспокойством в костях.       Его первый день на свободе был мучением, хоть и не мог сравниться с бесконечными ночами в хижине, жаркими и неуютными, мучительными и душными.       Ерунда, которую вбили в него люди Вано, в итоге укоренилась в его сознании. Теперь он в какой-то мере понимал, что они подразумевают под почётной смертью. Смыслы иерархий и ритуалов, непоколебимая мощь сёгуна в глазах народа Вано.       Та его часть, которая была искажена Вано, теперь жаждала полного искупления. Отрубленная голова, из которой хлещет кровь, или полное погребение под падающим снегом, или утопление в море во время спасения своего капитана.       И для убийцы будет роса на траве.       Он не понимал, почему бы ему не сделать это сейчас. Почему бы и нет. Но вспомнил, что никого не спасёт, бросившись в море. Он никогда больше не сможет спасти своего капитана таким образом.       Растянувшаяся перед ним жизнь вдруг показалась невероятно длинной и тягостной.       Начался дождь, что, к счастью, скрыло и звуки его громкого смеха, и его слёзы.       Кид вышел на палубу с грозным лицом и стащил его с перил обратно внутрь корабля. Он лежал на кровати в каюте капитана, мокрый и дрожащий. Кид вцепился в него, как когда-то холодными и дождливыми ночами в их маленьком убежище на острове металлолома в Саут Блю. В те дни именно Кид искал тепла и утешения. Теперь он, казалось, намеревался вернуть его прежнему источнику.