Легенды о Черных водах

— Ваш чай, господин Хэ. Ши Цинсюань плавно опустился на колени и поставил чабань на столик. Так же медленно и аккуратно налил в чашу горячий напиток. Руки юноши невольно подрагивали, и живот скручивало всякий раз, когда приходилось обслуживать своего господина. Тот же сидел на подушках с идеально ровной спиной, лениво изучал древний научный трактат, записанный ещё на бамбуковых дощечках, и даже не смотрел в сторону слуги. С одной стороны, Ши Цинсюаню было легче от этого. Под тяжёлым взглядом янтарных глаз его руки дрожали бы ещё сильнее, и он точно разлил бы что-то или разбил. С другой – чужие холодность и отчуждённость больно ранили в самое сердце. Чужие. Как вообще можно называться чужими, когда по дрожащим ресницам улавливаешь малейшие перемены настроения? Когда знаешь все вкусы и предпочтения, когда доверил самое сокровенное. Ха, только он, Цинсюань, самое сокровенное и доверял. И это он потерял друга. Для "Мин И" всё же наконец встало на свои места. Бывший Повелитель ветров подвинул ближе к Черноводу тарелку со сладостями. Юноша всячески старался не смотреть на них и не вдыхать сладкий аромат. В последний раз он ел прошлым утром, и живот болезненно скручивало от вида любой еды, особенно такой вкусной. Ши Цинсюань глубоко поклонился и услужливо поинтересовался: — Что этот слуга может ещё сделать для господина? От Черновода повеяло ещё большим холодом. На мгновение он будто весь обмер, но быстро вернул самообладание. — Ничего, - не отрываясь от чтения, равнодушно бросил он. – Можешь вернуться к уборке. Ши Цинсюань поклонился и тихо вышел из комнаты. Ему удалось сделать пару шагов прежде, чем опуститься на колени и беззвучно заплакать, зажимая ладонями рот. Никогда в жизни он не чувствовал себя так ужасно. Даже в тот страшный день, когда чуть не умер брат, а лучший друг оказался злейшим врагом. Ши Цинсюань стал всё чаще ловить себя на мысли, что лучше бы им с Ши Уду головы оторвали, чем эта изнурительная, бесконечная пытка. Ему ужасно хотелось есть. Пусть господин и разрешал питаться раз в сутки, Ши Цинсюань всё же ратовал за справедливость, поэтому ел через каждые два дня. Ужасно хотелось снова увидеть брата. Узнать, как он, где он. Пусть Ши Уду и был строгим и порой жестоким, всё же он был единственным, кто никогда не предавал его. И ужасно, просто как глоток свежего воздуха, хотелось снова увидеть своего лучшего друга. Снова почувствовать тепло его рук, подурачиться с ним, просто посидеть рядом без страха и чувства вины. Но Черновод даже взглядом его не удостаивал. Всегда требовал уйти, стоило исполнить приказ. Неужели Ши Цинсюань настолько ему мерзок? Неужели так сильно надоел за столетия, проведённые вместе? Зачем тогда оставил? Почему просто не убил? Ши Цинсюань уже ловил себя на страшной мысли, что лучше бы его каждый день насиловали. Это было бы хоть каким-то проявлением внимания. Любовью и лаской, пусть болезненными и страшными. Хоть чем-то большим, нежели короткие, холодные фразы. Ещё никогда прежде Ши Цинсюань не чувствовал себя таким одиноким. И это было для него самой страшной пыткой. *** Это было просто невыносимой пыткой! Каждый день смотреть на покорный, испуганный взгляд Ши Цинсюаня. На его сжатые плечи, напряжённые движения. Эта бледная тень некогда беззаботного и лёгкого Повелителя ветров казалась Хэ Сюаню калекой, что заново училась ходить. А сломал ей конечности он, Черновод. Неужели демон настолько привязался к этому раздражающему, шумному, ветренному божеству? Как он вообще смог прикипеть к мальчишке, виновному в гибели его семьи? Ещё и разум, как назло, шептал: "Не мучай его, он ничего не знал, он невиновен". И сердце вторило какие-то глупости, вроде "он добрый мальчик" и "на месте Ши Уду ты поступил бы точно так же". И лишь обида противоречила им: "Ты так и не отомстишь за семью? Позволишь мальчишке и его суке-брату жить долго и счастливо?" Каждая из этих мыслей казались Черноводу неправильной. Ему вообще всё сейчас казалось неправильным. Особенно такой Ши Цинсюань! Черновода каждый раз коробило от его покорного: — Что этот слуга может ещё сделать для своего господина? Хэ Сюаня уже тошнило от неправильности происходящего и собственных противоречий. Он устал чувствовать себя виноватым без вины. Устал от чужих грустных глаз и дрожащих рук. Поэтому, когда Ши Цинсюань в очередной раз зашёл прибраться в комнате, Черновод холодно сказал: — Не попадайся мне на глаза, если не позову. Уходи. Приберёшь здесь, когда я уйду. Пусть и запертые вместе, им лучше держаться друг от друга подальше. Так будет правильно.