Lord, I've sinned.

Lord, I've sinned. Утро в монастыре при храме начинается слишком обыденно. Подъем по обычаю в семь утра, Антон привык. Проживает здесь он пару недель, уже вошло в привычку на лето отъезжать в импровизированный лагерь при храме. Родители его всегда сюда отправляли, чтобы тот перестал быть таким. Стал нормальным. Здесь уютно, комфортно и огромная возможность помочь себе и окружающим. А Антон вообще думает, что призвание его — помощь другим. Он быстро умывается и крутится около зеркала. Живет Антон в комнате один, сказали, что через пару дней к нему подселят кого-нибудь, чтобы Шастун не скучал. Комната небольшая, достаточно пустая. Две кровати по сторонам, сверху небольшое окошки. Стены привычно белые, потолки высокие. Около кроватей тумбочки, а напротив большой шкаф и сундук. Есть зеркало в полный рост. Не сказать, что на самом деле парень скучает. Есть один грешок за ним… Антон оглядывается. Приоткрывает дверь и выглядывает в коридор, стоя в длинной ночнушке. Никого. Он запирает дверь на щеколду и достает с бережно припрятанной коробки объект его искушения. Надевает его, красуется перед зеркалом, разглядывает как красиво ткань облегает худощавое тело, улыбается самому себе, подмигивает, укладывает кудряшки, а сверху накидывает белую рубашку. Сначала стоит перед зеркалом, рассматривает не застегнутую белую ткань, что вольно спадает к середине бедра. У парнишки белоснежная кожа и белый ему, на самом деле, к лицу. Выглядит как божество. Антон добавляет еще пару деталей на ногу и цепляет на шею красивый, такой же белоснежный бант, надевает черные штаны и застегивает рубашку. Утренние воскресные молитвы. До завтрака здесь принято молиться за предоставленную Богом возможность сегодня питаться тем, что подали на стол. Антон смакует свежеиспеченный хлеб; свежие, теплые булочки Антон любит больше всего… Рядом с парнем сидит друг, Дима Позов, что грустно вздыхает. — Домой охота… — громко выдыхает Дима, обращая на себя внимание Антона. — Здесь, кажется, не так плохо, как могло оказаться. — Да если бы не верующая бабушка, я бы давным-давно гулял с Катькой! А так приходится тухнуть здесь… — Дима потирает глаза, на что Антон закатывает глаза, — Ни телефона, ни развлекух каких. Антон прыскает со смеху. Да, раньше он был таким же: походы в клуб, барышни, алкоголь. И хоть Дима не настолько «прошлый Шастун», но девушку свою любит и, как и любому молодому парню, проводить время с ней нравится больше. После завтрака все направляются на, так называемые Димой, «общественные работы». Около монастыря мы получаем задания от наших сестер; убираем, разносим бумаги, вытираем пыль… А затем получаем долю свободного времени, во время которого занимаемся своими делами. — Антох, не знаю как ты, а мне уже здесь надоело… — Дима потягивается. — предлагаю сегодня немного нарушить тутешний закон. — Позов отходит в сторону и, прикрывая, многозначительно показывает содержимое кармана, а именно — сигареты. — так что, ты в деле? Дима смотрит на него искося, наблюдая, чтобы никто не застал их врасплох. Антон кивает, хватает сигарету и прикуривает. Выдыхает едкий дым и смотрит вдаль: красиво здесь и уже так привычно… из года в год одно и то же, он уже не чувствует, что что-то меняется. Ранее он был уверен, что излечим и все его «отклонения» на самом деле решаются путём хождения в церковь. Однако с каждым разом он ошибался и все больше поникал в своих густых, темных мыслях. Неизлечимо. Докуривая, Антон потягивается и отвлекается на разговор Димы: — Не знаю, как ты… а я бы уже свалил отсюда давно. Шаст? — А? — отвлекается Антон. — да. Мерзость. — Ты меня не слушал. — констатирует факт Позов, грустно вздыхая, — да по тебе же видно. Антон молчит, ведь Дима прав. Не слушал. Сегодня молебень, все идут в храм исповедаться. Сегодня последний шанс искупить свою грешную душу, сегодня Антон покается.

***

Это грех… Смертный грех. Это похоть, что застилает глаза, так нельзя, Антон, одумайся! Но в это время у Арсения в мыслях не то, что хочет слышать шестнадцатилетний подросток. Антон сидел на скамье и ожидал, когда все пожилые женщины договорят свою исповедь, он ждал свою очередь, цепляя кончиками пальцев футболку, оставаясь наедине со священником. — Ну же, что будем замаливать? — усмехается Арсений, проводя языком по верхнему ряду зубов. В храме опустело и появилось эхо, что пугает. Антон пугается, осматриваясь по сторонам. — Святой отец, я грешен. — заикаясь проговаривает Антон, опускаясь на колени перед священнослужителем, — я грешен. — Ну же, что тебя тревожит, сын мой? Я не смогу отпустить твои грехи, пока не знаю, что тебя тревожит. Открой мне душу. — проговаривает, оттягивая слова, заманчиво. — Святой отец, я грешен в своих мыслях. Арсений удивлённо вскидывает брови и глядит на парня сверху вниз, оглядывая с головы до ног. — Я влюблён в мужчину. Я мечтаю о мужчине. Грех мой смертный, я готов откупиться. — и опускает взгляд вниз. — Смотри на меня, когда исповедь несёшь. — приказным тоном рычит Арсений, заставляя Антона посмотреть на себя, приподнимая за подбородок. — Извините, Святой Отец. — сглатывает слюну, что вмиг стала вязкой и тягучей, — Я ругаю себя за это, я не должен это чувствовать, но с каждым днём я все ближе к греху… — И о чём же ты мечтаешь? Что же ты делаешь? Антон опускает взгляд вниз, поджимая губы. Нет, не скажет… — Говори. Но Арсений давит, заставляя чувствовать себя меньше в несколько раз. Смотреть становится тяжелее, колени ноют. — Я мечтаю о Вас, Арсений. Священника, кажется, это совсем не удивляет, он поднимает подбородок Антона ещё выше, смотрит на него с ухмылкой на губах и сощуривает глаза. Маленький мальчик… Дьявольские силы вырываются наружу, ему хочется вязать Антона тонкой нитью, обхватывать его талию и вдыхать запах его шеи. Но мальчика ведёт. он и без сил готов сдаться и разложить себя для Арсения на столе. Или, может, лучше на полу сразу? Снизу слышится похныкивание: ух-ты, он что, плачет? — Принцесса, ты вздумал слезами залить весь храм? — интересуется Арсений после паузы. Антон вмиг вытирает глаза и удивлённо смотрит на Арсения. — Вы… Вы… Не будете меня осуждать? — За что? — смеётся дьявол, — Ты получишь то, что хочешь. — Что? Антон хлопает глазами и не понимает, что от него хотят. Ему же послышалось? Определённо ему послышалось! Грех берет над ним верх, ему слышится то, чего на самом деле нет. — Что слышал. И откуда только у тебя эти мысли? — морщится священнослужитель. — Раздевайся. — Что… Что Вы сказали? — Антон округляет глаза, в голове набатом бьётся фраза, что ему это все кажется, это привиделось. Он слишком погряз в этом грехе, он должен искупить… — Трахать тебя буду, я сказал. Дьявол улыбается, смотря прямо в глаза Антона. От Антона исходит влечение, его хочется попробовать, поставить метки на теле, покусать, обнять, поцеловать… Ух-ты, его даже не нужно заламывать, применять свои силы, свое обаяние, он и так уже в капкане похоти. При всем желании, Арсений заглядывает в мысли Антона и читает то, о чем думает Шастун прямо сейчас. Гадость какая. — Почему ты все ещё одет? — Вы неправильно меня поняли, я грешник… — Грешник. Бунтарь. Я хочу то, о чем ты думал, когда я отпускал грехи тех женщин, воплотить в реальность. — и проводит языком по идеальному ряду зубов. — а ещё, я хочу поставить засос. Прямо вот здесь. Прикосновение дьявола горячие. Руки его поднимают Антона вверх, но Шастун стоять не может. Его поддерживает сильная рука и не даёт упасть, его ведёт… Это так неправильно, но ощущается так…близко и горячо. Дьявол не медлит, он кусает шею, вылизывает, царапает, вгоняет когти под кожу. — Неправильно… Это неправильно… — Антон вырывается, ему больно, неприятно, но Арсений прижимает ближе. — «Я не понимаю, что же мне делать, когда ты играешь с моим невинным телом… Просто понимаю, что в отсутствии тебя мне станет хуже… Не проживу и дня» — цитирует мысли Антона, Арс. — Что… Откуда…? Договорить не дают, Арсений целует его в губы горячо и глубоко. Он оттягивает сладостный момент, наслаждается поскуливанием и теплым телом в руках. Антон плавится и это заметно. Антона терзают сомнения, но ведь это неправильно. И он сюда пришел не за этим, конечно, беспощадно мечтал о близости с Арсением, об Арсении вообще, как кажется, мечтает каждый без исключения. Остаток сил твердят, что поступает Шастун неправильно, но дьявол целует, засасывает и царапает шею, оставляет метки и плавно ведёт руками по белой рубашке, запускает их под низ… И нащупывает причину явления парня в молитвенных домах. Арсений распахивает глаза и пальцами оглаживает, Антон отворачивается и всхлипывает. — Что это у нас здесь? — улыбается священник. Он наспех расстегивает первые пуговицы и спускает рубашку с плеч, лицезрея тонкие кружевные полосы, что так красиво очерчивают. Арсений заводится. Он облизывается и одними глазами интересуется, что же там дальше? Ведёт руками вниз, подцепляет белоснежные кружева, оттягивает и больно ударяет резинкой, наслаждаясь неожиданным стоном, что срывается с уст Шастуна. Арсений расстегивает ещё пару пуговиц и рассматривает худощавое тело, выпирающие ключицы и рёбра. Белоснежный женский топ красиво очерчивает точеную, совсем девичью, талию и поднимается вверх к груди, скрывает розовые соски… — Арсений, я всё объясню… — Конечно, объяснишь. И покажешь. Арсений улыбается дьявольски и восторженно смотрит на предмет воздыхания, выглядит божественно красиво, иронично. Так непорочно и нежно, белый цвет парню к лицу, подмечает для себя священник. Поцелуями огибает тело, кусает ключицу и оттягивает нижнюю губу… Антон не в силах стоять, его ноги подкашиваются, но он смиреет и позволяет собой владеть. Он сам проявляет инициативу и целует Арсения желанно. Ведёт руками по подкаченной спине и трётся о священника, уведомляя, что он, как бы, почти голый, а тот — совершенно одет! — Ну же, покажи мне, малышка, что ещё интересного ты припрятал? Попов рывком срывает штаны юноши и оглаживает бедра в таких же белоснежных женских завышенных кружевных трусиках, на ножках парниши красивые чулки, а в голове Арса ни единой мысли; Антон выглядит слишком непорочно, его хочется испортить, оклеймить и заставить стонать. — Ты радуешь меня всё больше. Побудешь немного плохим мальчиком? Плохих мальчиков наказывают, придётся постонать. Антон хочет ответить, что «да, я готов на всё!», но вслух выдает лишь волнующее: — Постараться? — переспрашивает Антон, имея ввиду «постараться замолить грехи» и «откупиться». — Постонать. Арсений хихикает, наблюдая за вмиг покрасневшими щёчками, и продолжает целовать Антона. Руки ведут по нежным кружевным чулкам, оттягивает резинку и шлепает по бедру. Воздух рассекает шлепок резинки о кожу и Антон мычит. Попов распаляет в юноше животное желание, что сковывает и заставляет подчиняться; но он уже и не против, лишь понимает, что всё, что происходит — лишь его собственное желание. Парень задумывается, а что же ещё ему хотелось бы сделать? Какие ещё потайные желания откроет Арсений? И на миг тишину разрезает резкий шлепок и стон Антона. Ягодицы саднят, а священник оттягивает кудряшки, заставляя запрокинуть голову назад и простонать, умоляя. Он знает, что Антон готов, но просит, нет, требует ответа, требует просьбу, требует раскрыться; ему можно доверять, он же ведь священник, тот самый, что из всех самый непорочный и порядочный… тот самый, что сейчас вытворяет такие вещи. — Мне надоело ждать. Проси. Антон, оглушенный баритоном как в бреду спускает лямку топа, ведёт по своему бедру, чулкам, и мягким, завораживающим голосом, пока в глазах пляшут черти, произносит: — Арсений, я хочу Вас. Сначала священник следит за каждым движением, а затем он же, облаченный в черную рясу, скидывает ее и довольно рычит, прижимаясь к парню. — Да будет так. Я исполню твою просьбу. Он разворачивает Шастуна к себе задом и заставляет выгибаться и стонать, его руки и прикосновения везде, места поцелуев горят, а мальчишку гнет дугой, он мычит и чувствует многозначительное трение меж ягодиц. Под обликом священника оказываются черные джинсы и такая же чёрная рубашка, что так сильно идёт дьяволу-искусителю и он, торопясь, разрывает лёгкую ткань на плечах и снимает штаны, избавляясь от лишнего. Арсений ведёт их к скамейкам и приказывает Шастуну сесть. Антон рефлекторно раздвигает ноги шире и подзывает священнослужителя к себе пальцем, маня и дразня, а тот ведётся, усаживается на коленях и ведёт носом по внутренней части бедра. Он сцеловывает каждый миллиметр кожи и отодвигает кружево в сторону, лицезрея аккуратный зад. Палец оглаживает ложбинку и Антон выгибается, запрокидывая голову. Он теряет самообладание и вплетает пальцы в темные волосы Арса немного оттягивая. Попов распаляет и совсем порнушно сплевывает на пальцы, а затем и на самого Антона, размазывая слюну и проникая лишь на фалангу внутрь. Внутри юного организма все горит, оставляя после себя лишь пепел, он чувствует, как сгорает, как поглощает похоть… Арсений ведёт дальше и внимательно наблюдая вгоняет резко палец внутрь, поглаживая свободной рукой по ногам. Парень вскрикивает, зажмуривается, вскидывает зад и тянет ноги на шею своему мучителю. — Ты мне понравился сразу. Весь из себя такой чистый. — говорит Попов, продолжая поступательные движения, не поднимая глаз. — Молчите…! Антон отдается чувствам, откидывает голову, облизывает и покусывает губы, зажмуриваясь. Арсений добавляет ещё один палец и разводит их на манер ножниц. Поцелуями поднимается от внутренней стороны бедра к низу живота, лижет, толкается пальцами глубже и оставляет засосы. Кудри Антона разлохмаченные, он выстанывает каждый раз, когда священнослужитель попадает аккурат по комочку нервов и томно вздыхает, поглаживая по голове. Попов же не останавливается, продолжая целовать, поднимается выше, к ключицам, целует, кусается, а затем оставляет яркие засосы. — Вот так. Прямо здесь. — любуется проделанным, Арс. — Чт… Что же Вы наделали… — Придется тебе хорошенько это спрятать, ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь увидел это недоразумение? Арсений тянется к губам и целует, углубляя движения. Антон стонет и выкрикивает томное «А-арс!», виляя бедрами и закусывая губу; он отстраняется и манит пальцем священника намекая о смене деятельности. — Принцесса, не так все сразу. — усмехается змей-искуситель. Арсений еще пару раз толкается пальцами и доводит Антона, он сжимается, зажмуривается до ярких кругов перед глазами и откидывает голову, немного трясясь. — Вот так, мой хороший. Ещё. Арсений подначивает, не отпускает, проводит по члену, сжимает и собирает предъеякулят. Шастун весь сжимается, вскрикивает громкое «Ах!» и обмякает. — Крышесносно, правда? — самодовольно отмечает Арсений. — И не надейтесь! — улыбается Антон. — Ты смотри-ка, у кого это прорезался голосок, Белоснежка? Антон дышит глубоко, загнанно и громко, будто марафон пробежал (а ведь Попов и устроил марафон чувств), кивает и старается успокоиться, но из раза в раз не выходит, тогда Арсений кладет руку на грудь, ластится словно кот, наевшийся сметаны, и целует-целует. — Я же надеюсь, ты понимаешь, что это не конец? — усмехается Арсений и указывает взглядом на свой пах. — Дайте же отдышаться! Вы совсем затрахаете меня! Арсений удивляется: да он еще и матершинник! Сколько же в этом пацане еще тайн… И каждую хочется узнать! От Антона вообще ведет, будто он — искуситель. Он искусно владеет чувствами и еще больше распаляет похоть. Шастун, кажется, не дышит, разворачивается и виляет бедрами; бедра его блестят от слюны и капли смазки стекают вниз. Арсений заглядывается: и вновь он выглядит божественно. Антон же не теряет времени, хлопает рукой по ягодице и опускается перед священником на колени. Смотрит из-под опущенных ресниц и приоткрывает рот, тянется и ластится. Арсений смотрит с немым восторгом: юноша чертовски прекрасен и заводит, и пока Арсений ждёт, Антон не медлит, трётся щекой и целует-целует. — Воу, а ты нетерпеливый. Парень пропускает высказывание мимо, последний раз целует в ткань боксеров и стягивает их вниз. — Ну, как тебе? — смеётся Арсений, замечая удивленный взгляд, — Ну прости. Ты выглядишь слишком встревоженным. — Я… просто удивлён! «Глаза боятся, а руки делают!» — думает про себя Антон и старается заглотить поглубже сразу, но встречает его усилия и старания рвотный рефлекс, от чего он закашливается и горло его саднит. — Не так сразу, малыш. Потихоньку. Не сразу бери глубоко и все будет хорошо. Арсений гладит по волосам и помогает, подстраивается под темп и совсем не старается превратить процесс в монотонные резки толчки, что не беспокоятся о комфорте спутника. — Кинк на секс в общественном месте, чулки, кроссдрессинг… что же ещё? — ухмыляется Арсений, наблюдая как у юноши выступают слезы на глазах. — Много… — С набитым ртом не разговаривают. Арсений запрокидывает голову назад и тихонько постанывает: что ж, мальчик крышесносный и очень интересный. Ещё так много всего можно с ним сделать… Арсений задумывается… Закусывает губу и всецело отдается процессу, подставляясь, ластится, словно кот. Антон не старается прыгнуть выше головы, лишь старается удовлетворить собственных чертей, что сейчас пляшут от изумления. Коленки саднят от трения и грозятся покраснеть. Антон совершенно не предает этому значение… — Отец! Арсений! — слышится крик с коридора и звук приближающихся шагов. — Черт, будешь вести себя тихо? Антон упирается, выпускает изо рта и наспех начинает одеваться. — Ну чего же ты, — шлепает Арсений по ягодице, — мы ещё продолжим. Придешь на вечернюю молитву? Парень кивает и тихонько пробирается к выходу, попутно натягивая одежду, что так быстро снимал дьявол, напоследок оставляя воздушный поцелуй. «Так быстро убежал…» — думает Арсений. В холл заходит Сергей, громко причитая что-то, но Арсению слишком тяжело сконцентрироваться… В памяти все ещё остаются те сладкие, долгие и обжигающие поцелуи… Он ударяет себя пару раз по лбу и щекам, пытаясь прийти в чувство, однако тщетно. — Ну ты представляешь! — повторяет Сергей. — Представляю, что? — переспрашивает. Сергей пару раз бьёт себя по лбу и думает, что что-то со священником не то, или это с ним что-то не так, и сейчас он выражается на древнегреческом? — Ну я же говорю: представляешь, обхожу молитвенный дом, а за ним пацан стоит! Да ещё и с сигаретой! Уж от рук отбился! Матвиенко продолжает громко возмущаться (что-что, а это он умеет! Любит порядок, ругается за самовольность. Он зануда, но в хорошем смысле, погромы и невежество не потерпит), вскидывает руки и продолжает: — Я приведу его к тебе! Вот уж, посмотрим как заговорит в твоём присутствии. — Веди. — выдыхает Арсений, наконец начав слушать. Спустя пару минут в зал заходит парень, в ком Арсений узнает лучшего друга Антона — Диму. Он мнется, перебирает руками рубашку и смотрит вниз, не желая встречаться с разъяренной парой глаз. С одной стороны, ему неловко, с другой же, чувствуется, что Дима напряжен и готов с минуты на минуту вступить в бой. — Оставь нас. — просит Арсений. — Но подожди…. — Оставь. — рыкнул священник ещё раз. Арсений вздыхает. Поправляет одежду и ждёт хлопок двери… Сергей покидает помещение, а дьявол наконец говорит: — Ругать тебя не стану. — вдох, — Антон же тоже за одно? Дима минуту другую задумывается… А с хера ли он спрашивает? — А чё я должен вам говорить? — А «чё», — делает акцент на слове, — нет?. Дима вздыхает, закатывает глаза и смотрит с укором на священника… да уж, надоело ему здесь… Сейчас ведь даже если выгонят, он будет рад! Честно — честно! Станет и начнет орать «Ура!», надрывая голос и пританцовывая чечётку. Вот только Шастуна жалко, попал пацан и на него зуб точат… — Не, вы уж простите, но друга выдавать не стану. Да и не за одно он со мной. Он слишком правильный, — парень показывает пальцами кавычки, чуть усмехаясь. — не его это, чё пристали? Отпустите, помилуйте. — Позовешь его. Дима разворачивается и уходит мысленно показывая священнику язык и средний палец. Задолбал. Но Антону, конечно же, говорить не станет… *** Вечером в импровизированном лагере даётся время на собственные личные дела, которым распоряжаться вправе каждый сам как хочет. Кто-то звонит родителям, кто-то гуляет по саду, кто-то читает, кто-то ещё что-то. В общем, занимается каждый тем, чем хочет. Дима недолго думая приглашает Антона прогуляться, всё равно делать нечего, а в «койках» (как говорит сам Позов) слишком уж скучно. — Ну и я ему такой говорю: а с хера ли я, милый мой, должен тебе говорить такие подробности? Представляешь! Обалдел этот Сергеич! — активно жестикулируя, рассказывает Дима. — Прям так и сказал? — смеётся Антон. — Не, ну не прям так… завуалированно… но я думаю, он понял, чё я имел ввиду! И вообще, звал он тебя, короче. Зуб точит на нас. — досадливо отвечает друг. У Антона сердце пропускает кульбит: звал? Арсений? То есть, Арсений Сергеевич? — Чего же ты не сказал?! — А чё мы им, собаки цирковые, что нас можно воспитывать? Антону думается, что Арсений на самом деле та ещё обижака (и что он попал, но это дело другое), иначе почему сам лично не позвал его? Парень соглашается с Димой и внимательно слушает его рассказы о Кате, той девчонке, в которую он влюблен. — Был бы телефон… Я бы позвонил ей, спросил, че как… Они еще немного прогуливаются по саду, Антон любезно прощается с другом, подбадривает его и направляется к себе в комнату. Юноша долго рассматривает себя в зеркало, переодевается, цепляет на ножку красивую кружевную повязку, что прячется за штанами, наносит любимый парфюм и выходит, полностью довольный собой. Он шагает уверенно, приоткрывает двери церкви и входит внутрь. — Антон? — поворачивается Сергей. — М-да… А где Отец Арсений? Антон перебирает кольца на руках, нервничая. — Он занят. Ты на молитву? — Эм. Да… Нет. — прокашливается, — он меня звал, я вот как узнал и время нашел, так сразу… — Како-ой занятой. А курить на территории ты первый? — выходит Арсений. — Да ладно! — удивляется Матвиенко. — Антон, и ты туда же? — разочарованный выдох, — ты же не первый год здесь… Кто надоумил?! Антон возмутительно поднимает бровь. Что он имеет ввиду? — А… я… — За мной. — процеживает Арсений, направляя к выходу из огромного зала. Он напряжен, это заметно по его играющим желвакам. Они выходят из зала и как только скрываются в огромных коридорах молитвенного дома, Святой Отец тут же прижимает к ближайшей стене. — Ты сегодня получишь. Знаешь, как тяжело себя сдерживать? — угрожает Арсений, притягивая ближе, и вдыхая сладкий аромат приторных духов. — Не… сдерживайтесь! — Антон гладит своего мучителя по голове, обхватывает ногами его бедра и прижимается-прижимается… — А ты… неплох. Но мне придется тебя наказать. Арсений непокорных не любит. Подхватывает Антона под ягодицы и несет в ближайший зал, совсем не заботясь, что кто-то увидит. «Кому не положено — тот закроет глаза и отвернется, остальных — убью». Зал оказывается небольшим, с алтарем посередине и несколькими лавочками. Над алтарем возвышается огромная икона и арка из разнообразных живых цветов. В помещении душно и пахнет приятно цветочно, окна сверху закрыты так, что лишь тонкая полоска вечернего лучика попадает. — Я подведу тебя к алтарю! — говорит Арсений и укладывает Антона на алтарь. — О Боже… — Нет, не угадал. — ухмыляется священник. Арсению нравится этот мальчишка: он кажется по-детски невинным, но стоит лишь обратить внимание на него, как тот сразу начинает ластиться как кот в марте. Одежда летит быстро, Попову не нравится больше ждать, наждался уже, сейчас его интересует одно, и Антон, безусловно, ему это даст. И сам даст. Парень укладывается на алтарь удобнее, локтями опираясь. Он стонет-стонет-стонет. Когда он входит в податливого парня, позабыв совсем о контрацептивах (забыл ли? этот ход он продумал тоже, гораздо приятнее владеть молодым телом и делать его своим во всех смыслах), стонет от узости и красоты, что видит перед собой. Бессовестный Шастун и его кудри, что дергаются при каждом толчке. Арсений медлит. Он раскачивается для того, чтобы вновь с особой силой проникнуть глубже, прочувствовав все до конца. — Ах! Я так долго не вы-ыдержу. — мычит Антон. — Выдержишь, куда ты денешься. Арсений запрокидывает голову и берет темп глубоко-хорошо-быстро-медленно. Выдыхает из раза в раз, наклоняется к Антону и целует. Ух-ты, а пацан любит целоваться. Целует чувственно, жарко и приятно. — Святой А-арсений, ну пожалуйста-а… — хнычет Антон. — Пожалуйста, что? Я не понимаю. — усмехается. Антон двигается чуть выше. — Не двигайся. Так пожалуйста, что? Антон набирает воздух в легкие, а Арсений прекращает фрикции, смотря на Антона с разведенными ногами. — Я не могу больше, Святой Отец. — Ну ты скажи. Арсений не двигается, лишь тазом рисует восьмерки и гладит по животу. Наказывает. — Ну Вы же понимаете, о чем я… — Нет. Скажи. Антон мнется, внезапно резко не может подобрать слова и попросить не останавливаться. Еще несколько минут он смотрит на Арсения и выдает жалобный скулеж: — Арсений, пожалуйста, я хочу кончить. — Хороший мальчик. — губ священника касается хищный оскал и он тут же набирает скорость, начиная вбиваться в податливое тело еще сильнее. — мне нравится, что ты такой раскрытый. Для меня. — толчок, — Смотри какой ты развратный. — еще толчок. указывает кивком головы на золотую панель, в которой видно отражение их самих же. — кричи мое имя. — толчки-толчки-толчки… Антон зажмуривается и на особо глубоком толчке кричит «А-арс!», роняет голову на алтарь, и кончает бурно, ярко. Арсений от вида кончает тоже, целуя грудную клетку парня. — Ну так что? Оценочку? От 1 до 10? Поставьте 10, ваш звонок очень важен для нас. — улыбается священник. Антон тяжело дышит, смеется и говорит: — Сегодня ночью на личной исповеди и узнаете. Поставлю оценочку и напишу отзыв лично. Папочка, я согрешил, м? Да уж, Арсений точно преподаст ему урок. Такое наказание ему нравится, и совсем не важно, что это его личное наказание, это его личный мальчик-грех.