Подзорный буян

Петроградская сторона, Васильевский остров, неочевидные Спасский и Адмиралтейский острова, Заячий, Голодай, Аптекарский, Каменный, Елагин, Крестовский - вряд ли в ряду этих топонимов досужий турист или даже коренной петербуржец часто услышит название Подзорный буян. И правда на этом острове нет достопримечательностей, заслуживающих посещения ни в первую, ни во вторую, ни, пожалуй, и в третью очередь. Связанный с большой землей только паромом, регулярно отправляющимся в рейс от автобусной остановки на Канонерском острове, Подзорный буян лежит в стороне от проторенных туристических троп. Иной раз любопытный искатель достопримечательностей, пролетая на "метеоре" в Петергоф и сфотографирует возвышающийся над заливом шпиль колокольни Св. Философа, заметит ее и автомобилист, проезжающий по ЗСД от Екатерингофки до наб. Макарова, однако редкий любитель старины собственной ногой ступит на старинную булыжную мостовую Подзорного буяна (на острове, до которого можно добраться лишь на пароме, нет автомобмлей), чтобы ближе познакомится с местом, где творил поэт А.В. Епишов, художник П.В. Критский, гулял светский лев барон А.О. Неверну, жили купцы Жарптицевы и князья Змеюкины. Пожалуй, с этих последних мы и начнем наше знакомство со знаменитыми островитянами, ведь неказистое желтое здание у самой паромной пристани, с которой волей-неволей начинаются все прогулки по острову, - это не что иное, как сильно перестроенный дворец князей Змеюкиных, построенный по типовому проекту Д.Трезини еще в петровское время. Среди всех титулованных родов Российской Империи князья Змеюкины несомненно отличались древностью и загадочностью своего происхождения. Не являясь, в отличие от других природных князей, ни Рюриковичами, ни Гедиминовичами, ни тем более Чингизидами, Змеюкины вели свой род от правителей небольшого городка, а ныне и вовсе села, затерянного в лесах на стыке новгородских и тверских владений. Этот городок Змеюкин, не привлекающий и в наши дни ни туристов, ни археологов, и сам как будто не стремился попасть на страницы русских летописей, тем не меннее, со времен Рюрика и до княжения Ивана III он сохранял независимое положение, на которое гордые его соседи, насколько известно, ни разу не покушались. Первый известный нам пращур князей Змеюкиных Горын, упомянутый в числе ближайших сподвижников Олега Вещего в его походе на Царьград, по сообщению летописца, наводил превеликий страх на полки византийские, не раз обращая их в бегство с поля брани. Внук его Хвостослав также отличился на ратном поприще, жестоко отомстив печенегам за гибель Святослава. Во времена усобиц Змеюкин оказался в стороне от активной политической борьбы.Татаро-монгольское иго - уникальный случай! - на Змеюкинское княжество не распространилось. После падения Новгорода и Твери князья Змеюкины тихо и мирно перешли на службу великому князю московскому. Положение их в Москве было не весьма высоким, однако известно, что в Кремле праздновалась свадьба князя Семена Федоровича и девицы Гидриной, прибывшей в Москву в свите Палеологов. В списках опричников встречается Некрас Змеюкин, порицавшийся грозным царем Иваном за излишнюю жестокость. Среди бояр и окольничих Змеюкины встречались редко и вновь вышли на историческую сцену лишь в XVIII столетии. Один из князей, Эспер Эпафродитович, был весьма непродолжительное время, "в фаворе" у императрицы Екатерины Алексеевны. "Юноша необычайной красоты и необычайной же холодности, - писала о нем Северная Семирамида Потемкину, - не пойму только, почему Перекусихина от него решительно в ужасе". Известно, что молодой Змеюкин проявлял немалые способности в деле служения музам и даже принимал участие в постановке оперы "Змей-Горыныч" в Эрмитажном театре (музыка Джан-Луиджи Стефани на либретто императрицы). Впрочем, "случай" князя Эспера, как мы уже сказали, длился недолго. Он был пожалован двумя тысячами душ и землями в поволжских губерниях, но выслан из столицы на жительство в свое отеческое тверское село Змеюкино. В уединении сельской жизни Эспер Эпафродитович не уныл духом, а усиленно занялся самообразованием, собрав внушительных размеров библиотеку, и даже попытался, возобновляя старое знакомство, вступить в переписку с месье Дидро. Его застал еще в Змеюкине известный натуралист Фридрих Вильгельм фон Ю**, профессор Кенигсбергского университета, путешествовавший по Тверской губернии по пути из Дерпта в Монголию. Существует предположение, что профессор посвятил селу Змеюкину целую главу в своем исследовании о древних культах, но проверить это могут только счастливцы, имеющие допуск к этой рукописи. Плоды просвещения сказались на позднем и единственном ребенке бывшего фаворита, князе Дмитрии Эсперовиче, члене Вольного Экономического общества и яром противнике крепостничества. "Состояние крепостное суть есть рабство, противное самой природе человечества, и потому должно быть нестерпимее самой лютой антропофагии," - заявлял князь Дмитрий. Согласно дневниковой записи, он "навсегда прекратил муки неволи людей, пращурами моими угнетаемых", правда, неизвестно, перевел ли он своих крестьян в разряд вольных хлебопашцев или отпустил на волю без земли, ибо сведения о бывших крепостных Змеюкина в архивах теряются. На какой-то момент теряются в истории и следы самих князей Змеюкиных, но, прежде чем приступить к дальнейшему рассказу о представителях сего славного рода, вернемся на несколько поколений назад, к отцу князя Эпафродита Патрикею Леонтьевичу, и расскажем один сомнительный по части достоверности, но несомненный по части поучительности анекдот из его жизни. Среди сподвижников великого Петра Патрикей Змеюкин, конечно, не упоминается, так сказать, ни в первом, ни даже во втором ряду, однако и он не раз отличился на государственном поприще и даже в какой-то мере был приближен к особе государя. Проявив себя при усмирении последнего стрелецкого бунта, князь, будучи уже не совсем первой молодости, вызвался ехать "за наукой" в Голландию, где оставил по себе добрую славу в анатомической школе профессора ван Кадавруса как способный ученик и бесшабашный гуляка. В юном Петербурге Змеюкин по возвращении своем в Россию занимал разные видные должности и, среди прочего, стал одним из непременных участников Всепьянейших Соборов Петра, веселя императора своим умением изрыгать из глотки огонь после двух-трех бутылок спиртного. Казалось бы, вновь возвысив свой род, сильно разбогатевший князь построил себе упомянутый нами дворец на Подзорном буяне, однако с источниками его богатств, как выяснилось, не все обстояло благополучно. Не вдаваясь в подробности, скажем только, что Змеюкин был привлечен к ответу по делу сибирского губернатора Гагарина и приговорен Сенатом к отсечению головы. Приговор был приведен в исполнение на Троицкой площади в присутствии самого государя. Когда палач сделал свою работу, царь, намереваясь в целях просвещения прочесть народу анатомическую лекцию, поднял было за волосы голову казненного князя, однако, посмотрев на перерубленную шею с каким-то недоумением или замешательством, почесал затылок и с брезгливостью бросил отрубленную голову в корзину. На поминках, которые по приказу царя устроили тут же на площади, Петр был невесел и вскоре, оставив за столом родственников князя и его безутешную вдову Прасковью Матвеевну (урожденную Крокодилову), вернулся к своим многотрудным обязанностям. Прошло несколько месяцев. Прасковья Матвеевна, несмотря на казнь мужа, продолжала жить в собственном дворце, сохраняя остатки былого благополучия. Царь не отсылал ее из своей столицы, а в один прекрасный (дождливый ноябрьский) день даже нашел повод для визита и вот по какому случаю. Как известно, Петр был большим охотником до редкостей и произведений, так сказать, игры природы. Вспомним хотя бы коллекцию Кунсткамеры. Возможность заполучить необычный экспонат для своего музея почиталась царем как дело государственной важности, а тут в самом Петербурге природа так накапризничала, что всю Европу можно заткнуть за пояс. По городу распространился слух, что среди дворовых людей княгини Змеюкиной объявился человек с двумя головами! Желая своими глазами увидеть будущую анатомическую редкость, Петр, отложив важные дела, навестил Прасковью Матвеевну, однако каково же было его удивление, когда по его приказу в гостиную змеюкинского дворца предстать перед царем вышел не двухголовый дворовой человек, а сам казненный князь Патрикей Леонтьевич, на старом теле которого уже успели вырасти две молодые головы. Царь был разгневан, но рассудил, что приговор Сената был исполнен в точности, а за одну вину двум казням не бывать, и определил Змеюкина служить по интендантской части. Впрочем, потом Петр передумал и назначил Змеюкина президентом Тринадцатой коллегии. Мы еще вернемся и к этому весьма странному учреждению и к господам Змеюкиным, а пока обратим внимание на следующий дом.