Язва полезна в любом коллективе.

Вечером, когда Майкл, а потом и Владимир Владимирович вернулись, отужинав в своих домах, мы отправились пострелять по мишеням. По дороге в сад Майкл спросил у меня: — Вы будете стрелять? Из реального оружия? — Да, милый, а что? — Ничего, — он передернул плечами, — прости, ты знаешь мое отношение к огнестрельному оружию. Ты не против, если я посижу чуть в стороне? От выстрелов у меня потом болит голова. — Конечно, — я крепче взяла его под руку, — хочешь, я посижу с тобой? — Нет, милая, — Майкл поцеловал меня в висок, приобняв, — я же знаю, что ты любишь пострелять. Иди, порадуйся. Я улыбнулась, много раз поцеловала его в щеку, заставив и его улыбнуться, а краем глаза заметила, что президент с супругой, шедшие рядом с нами, старательно делали вид, что ничего не видят. Таки я была права: что-то у них случилось. Обычно в такие моменты Владимир Владимирович сам начинал проявлять к супруге нежное отношение при ее очевидном согласии, а сейчас со стороны видно, что холод исходит именно от Людмилы Александровны. Даже не холод, а мороз. Чуть только они отошли от нас, Майкл шепотом и на английском (как бы то ни было, очень тихую речь на чужом языке всегда сложнее понять) спросил: — Что тут произошло? Ты тоже так на меня обижаешься, если я что-то делаю не так. — Я? — Спросила я удивленно. — А кто, милая? — Майкл вскинул брови. — Помнишь, как ты обиделась на меня, когда я однажды пропал на площадке на четыре дня, из-за чего тебе пришлось в одиночку бегать за тремя детьми? Когда я вернулся, ты вела себя точно так же. Вообще, у всех женщин это коронный номер: «Извиняйся, сколько хочешь, но только я решу, когда будет достаточно!». — Ты хочешь сказать, что я тогда зазря обиделась? — Цокнула я, закатив глаза. — Нет уж. К тому же, — я вскинула брови, — у мужчин язык не отсохнет, если они пару или тройку раз извинятся, руки и ноги не отвалятся, если пару букетов принесут. Особенно, когда виноваты. — Пару или тройку? — Майкл улыбнулся. — Иногда уже не знаешь, как сформулировать сто второе или третье «Извини меня, любимая, прости меня, дорогая, я не хотел, солнышко». Видимо, Владимир Владимирович устал с работы и пока не начал озвучивать все эти «извини, прости, не буду, был не прав». — Тебя послушать, жены мужей под себя прямо-таки подминают. — Почти, милая, — Майкл кивнул. — Правда, если жена любимая, то не трудно даже на колени на перед ней встать, лишь бы она снова улыбнулась. Тем более, что почти всегда мы действительно бываем виноваты. Перед тобой извиняться вовсе одно удовольствие: чем ярче оргазм, тем ты ближе к тому, чтобы меня простить. Я немного покраснела, подумав о том, как мы в прошлый раз так «мирились» из-за моей вечной занятости и его постоянных корпоративов в лейбле, а он поцеловал меня в щеку. Мы дошли до площадки, и Майкл сразу подозвал детей, игравших чуть поодаль, чтобы они случайно не забежали на территорию с мишенями. Людмила Александровна осталась с Майклом и детьми, а мы с Владимиром Владимировичем пошли дальше, и по дороге он сказал: — Спасибо, что подготовили этот вечер. Отдельное спасибо за то, что решили помочь Люде освоиться в новой роли. — Что вы, — я с улыбкой покачала головой. — Надеюсь, я не превысила свои полномочия? Мне показалось, что Людмила Александровна после разговора со мной погрустнела. Путин вздохнул, посмотрел на меня, одним этим взглядом дав понять, что разведчик разведчика издалека увидел, и совершенно спокойно ответил: — Нет, Люда обижена на меня по другому поводу. По какому именно, не скажу, но не хочу, чтобы вы переживали, что стали причиной. — Понятно, спасибо. Эх. Даже обидно как-то… И как мне теперь продолжить мой разведопрос? — Но я спрошу, о чем вы говорили сегодня. О, как! А Владимир Владимирович прям в лоб пошел! Нет уж, дорогой мой, так дело не пойдет: игривая разведка отдельно, а откровенные доносы отдельно. — Простите, — я с легким вызовом посмотрела на него в ответ, — не думаю, что будет правильно, если я этим поделюсь. Получится, что я передам что-то вам, потом что-то от вас вашей супруге, и на каком-то этапе я же окажусь виноватой. — Вполне возможно, но разве вы сами не говорили, что мой нынешний брак вас очень устраивает и вы не хотели бы перемен? — Говорила, — я без зазрения совести кивнула, — и говорю, но это же не значит, что я соглашалась сначала беседовать с вашей женой, а потом передавать вам всё сказанное ею слово в слово. — Анжела, я не прошу пересказать мне всё, — он вскинул брови, — я бы и не стал просить вас следить за моей женой. Какого вы обо мне мнения? Я пожала плечами: — Простите, не могу дать точного ответа, потому что сама не знаю. Я бесконечно предана вам как президенту, но вашу человеческую сторону я пока не очень понимаю. Вы разве только что не попросили пересказать разговор с Людмилой Александровной? Мало ли, что она могла сказать мне по-женски по той причине, что ей более некому это сказать в нынешних условиях? — Я обвела взглядом просторы резиденции. — Я не буду доносчиком в случае с вашей супругой. В остальном, то есть в политическом смысле я готова хоть с диктофонами на себе ходить, но я не хочу вмешиваться в дела вашей семьи, чтобы потом не оказаться крайней. — Я не стал бы просить вас следить за Людой денно и нощно, а сейчас попросил лишь по той причине, что мне это действительно важно. Анжела, — я тоже вскинула брови, — расскажите, пожалуйста. «Пожалуйста» от Владимира Владимировича… Дело явно серьезное, но нельзя скатываться в доносчики. Так я потеряю доверие его супруги, а я изначально планировала с ней дружить, причем так дружить, чтобы временами у меня был шанс перехватить какую-то новость раньше остальных. — Нет. Если бы я была на месте вашей жены, я бы потом обиделась. Если вы хотите мириться с женой, то говорите с ней сами. — Люда со мной не разговаривает. — Возможно, что правильно и делает, — пробурчала я себе под нос, а Владимир Владимирович всё равно услышал: — Я разве спорю? Анжела, вы прекрасно видите, в каком ужасном режиме я работаю. У меня при всем моем желании нет времени стоять рядом с Людой на коленях с цветами в руках и просить ее хотя бы поговорить, как это иногда делает ваш супруг. Я широко раскрыла глаза в удивлении от того, что он об этом знает, а он продолжил: — Хотя, по моим личным наблюдениям, он предпочитает мириться с вами иным методом, к которому вы более восприимчивы, — Владимир Владимирович весело хмыкнул, — ваш случай весьма редкий. — В каком это смысле? — Спросила я, вскинув брови. — Обычно такой метод примирения используют дамы, чтобы смягчить мужей. У вас в семье получилось наоборот. — На что вы намекаете? — Я? — Путин весело хмыкнул. — Ни на что. Даже сказал бы, что не намекаю, а завидую. Моя нынешняя ситуация не решится ни разговором в лоб, ни методом вашего супруга. Не-е-ет. Он не может слышать и понимать шепот на английском языке на расстоянии в три или четыре метра… Не может же? Опять у меня в памяти всплыла та песенка из Бременских музыкантов: «А нюх как у собаки, а глаз как у орла!». Не сглазить, как говорится. — Простите, — я тоже улыбнулась, — а как вы так быстро поняли, какой метод характерен для моего супруга? — У вас очень страстный характер, — Владимир Владимирович посмотрел мне в глаза, — я даже скажу, что вы среди очень маленького количества людей можете легко вывести меня на сильные, иногда даже чрезмерные эмоции. Когда вы горите каким-то желанием, у вас заметны весьма и весьма интересные перемены и в речи, и в голосе, и в дыхании. Легко заметить, как вы нервничали, злились, а потом резко расслабились. Простые сопоставления дали мне весьма четкий ответ по причине подобной перемены настроения. Знаете, подобное ваше, — он снова весело хмыкнул, по-доброму сказал, — возбужденное состояние бывает слышно даже по телефону. Может, и не всем, но я слышу. Господи. Он тогда всё слышал и понял. А что же он тогда столько говорил?! Видимо, и эти мои эмоции выразились на лице. Во всяком случае, Владимир Владимирович сам ответил на мой вопрос: — Я не извращенец, просто мне очень нужно было пригласить вас на ужин. Это раз. — Он мило пожал плечами. — Во-вторых, пока я вас слушал, вспомнил, что и у меня есть жена и что мне всего сорок восемь. Я уже молчу про жену. Вот, почему они тогда сами едва не опоздали на ужин в своем же доме. Ясно. И как они от этого пришли к сегодняшней ссоре, скажите, пожалуйста? — Знаете, Анжела, даже стало как-то обидно за себя и жену. У людей в соседнем доме столь насыщенная личная жизнь, а у меня сплошь нервы и, как это сейчас модно говорить, стресс, из-за которых я едва не забыл о жене. Пока об этом думал, понял, что резко отключаться выйдет неприлично. Как только вы сами сказали что-то про Машу, — он засмеялся, — я понял, что я выполнил для вас роль легкой интриги и перчинки и могу пойти по своим делам. — Вам нравится ставить людей в неловкое положение? — Спросила я, мило улыбнувшись. — Да, но не всех. — А меня? — Вас? — Владимир Владимирович вскинул брови. — Очень. Вы, вообще, моя отдушина, Анжела. У вас хороший юмор, высоченная устойчивость к стрессу, хорошая выдержка. То, что вас качает во время беременности, есть исключительно природный процесс. Хотя, и беременной вы на уровень выше по стойкости, чем другие даже не беременные дамы. — И смысл тогда ставить меня в неловкое положение? — Я недоуменно посмотрела на него. — Вы сейчас откровенно сказали, что поняли, что я была близка с мужем, при этом ответила на ваш звонок, но я даже не покраснела. Чего вы ждали? — Я же не говорю, что хочу, чтобы вы покраснели, — он засмеялся. — Мне просто нравится выводить вас из равновесия, чтобы смотреть, какая реакция и когда вам более присуща. Я люблю так знакомиться с людьми. — А зачем тогда рассказали об этом? Я теперь буду стараться держать лицо кирпичом. — Ради Бога, — он засмеялся еще теплее, как-то по-доброму, — но, если вы не заметили, пока мы шли, я придвинулся к вам поближе. Сейчас относительно прохладно, а от вас жар идет как от печки. Держите лицо кирпичом на здоровье, а всего всё равно не утаите. — Иногда вы очень пугаете. — Да, часто слышу это, — Владимир Владимирович кивнул. — У меня специфическое чувство юмора. Наверное, поэтому я так поздно женился. Люда или смеется со мной, или делает вид, что не слышит. Хорошая жена та, которая вовремя улыбнется и вовремя промолчит, чтобы потешить мужское самолюбие. — У вас не только юмор специфический, — я покачала головой, — у меня юмор тоже тот еще, но от вас я временами чувствую откровенную опасность. Я не понимаю: вы то чрезмерно улавливаете чужое настроение, то вообще к нему не восприимчивы. Иногда вы всё отражаете до такой степени, что не знаешь, куда себя деть, а иногда не знаешь, как от вас закрыться. Это жутко, и это явно особенность психики. Другие это чувствуют, поэтому боятся. — Если вы боитесь, то не по этой причине, — сказал он успокаивающе, — у меня заниженное чувство страха, и я себя хорошо контролирую, а вы привыкли давить на людей или даже пугать. На меня вы надавить не можете, зато я легко давлю на вас. Вы боитесь этого. Не того, что я сделаю с вами, а того, что вам нечем ответить. — Вы успокаиваете или угрожаете? — Говорю очевидное. — Иногда вы невыносимы, а иногда делаете что-то такое, что привязывает к вам едва ли не на бессознательном уровне. И вот этот момент про страх, — я вскинула брови, — это тоже что-то из психологии? — Не думаю, что это точно описано. Куда чаще встречаются люди с завышенным чувством страха. — Вы вообще ничего не боитесь? Вы не боитесь крови, боли, змей, крыс, пауков, высоты и огня или не боитесь результатов своих действий? Первое ещё ладно, а вот второе для президента очень и очень нехорошее качество. — Последствий своих действий я не боюсь в том случае, если хорошо их обдумал и принял, на мой взгляд, взвешенное решение. В подобном случае я понимаю, что результатов не надо бояться. С ними нужно продолжать работу, каковы бы они ни были. — И слава Богу. Я аж выдохнула. — Не думаю, что я чего-то боюсь из того, что вы перечислили в ряду распространенных фобий, — он пожал плечами, — я могу понимать, что что-то опасно, но часто это голос разума, а не бессознательных рефлексов. Я же остался с вами, когда вы рожали? Разумеется, кровь, боль, крики и специфический запах стерильного помещения не всем по нраву, но мне легче, чем другим, удается игнорировать эти ощущения. — Ваше спокойствие тогда мне очень сильно помогло. — А вы, насколько мне известно, приобрели в Азербайджане жуткий страх перед змеями, — Владимир Владимирович вскинул брови. — Подобного у меня точно нет, хотя я тоже всякой гадости навидался. — Откуда вы знаете про Азербайджан и змей? Я редко рассказываю эту историю. — Гейдар Алиевич рассказал. — А он откуда знает? — Выдохнула я едва ли не шепотом. — Мы с ним по старой комитетской привычке не делимся избыточной информацией. Зато можете порадоваться: у вас такое влияние на экономику региона, что два президента обсуждали вас пару минут к ряду. — Может, с вами в академии КГБ что-то делают? — Спросила я со смехом. — Вы оттуда выходите один страннее и пугающее другого. — Может, — Путин серьезно кивнул. — А вы знаете, что ваша супруга боится камер? — Спросила я, посмотрев ему в глаза. — Как вы сами ранее сказали, всего не утаить: у вас тоже есть особенные реакции. Я сейчас увидела, что вы не знали про камеры, но готова спорить, что вы показали мне это только по той причине, что вам трудно оставаться абсолютно спокойным, если речь идет о вашей семье. Я задала вопрос резко, и вы не ожидали его. Владимир Владимирович улыбнулся, предложил мне руку, я взялась, а он ответил: — И разве вы со мной не согласитесь? Крайне интересно тем или иным методом заглядывать туда, что человек хотел бы скрыть. — Не буду строить из себя монашку. Интересно. А вы с супругой сегодня поссорились? — Я вскинула брови, снова посмотрела на него, — не сочтите за попытку снова заглянуть куда-нибудь, мне просто интересно. — Нет. Четыре дня назад. Если быть точнее, — он посмотрел на часы, — три дня, семь часов и двадцать минут назад. — Странно, — я покачала головой. — По вашей супруге это незаметно. Я бы даже сейчас не поняла, что вы в ссоре, если бы не видела вас достаточно долго до этого, пока у вас все было хорошо. Мне кажется, что она не хочет, чтобы остальные знали о вашем разладе. В таком случае я тем более буду делать вид, что ничего не вижу и не слышу. И не знаю. — Знаете, Анжела, — он вздохнул, — не подумайте, что я на вас давлю или, упаси Боже, принуждаю шантажом, но… — Но? — Спросила я тихо. Вот то, о чем я говорила. Опасность. Хоть ставь табличку с желтым треугольником с черепом и костями. — Но и я в следующий раз могу начать действовать так, как правильно, — сказал он твердо. — Чем ваш приемный сын отличается от десятков и сотен представителей цветного населения Штатов, которых одной гребенкой без толкового расследования замели за решетку, чтобы глаза не мозолили? — Я немного напряглась, сама рефлекторно прижалась к нему покрепче, чтобы хоть как-то погреться. — Может, и мне следовало сказать, что, возможно, правильно и сделали, что замели вашего сына? Сказать, что если я сейчас помогу вам, то потом ко мне придут другие мои люди с аналогичными просьбами, а потом это всё выльется в грязные истории в газетах, и я окажусь крайним? Я же ради вас поступился некоторыми своими принципами? Мне, как офицеру КГБ, пристало сажать таких ваш сын, а не выпускать их из тюрем. Мог бы я так вам сказать? Мог бы, но я вчитался в его дело, понял, что ранее он действительно в подобном замечен не был, что, скорее всего, попал он именно «под одну гребенку» и что просто так его не выпустят. Знаете, сколько может длиться процесс обжалования подобных приговоров в Штатах? А если бы вашего сына так посадили, вменив ему работу на Россию? Вполне возможно, что вы бы его больше не увидели. Мы оба на время замолчали. Поняв, что я переварила услышанное, Владимир Владимирович продолжил: — Еще раз повторю, что я вам помог не ради того, чтобы потом давить на вас этой помощью и что-то требовать. Я помог, потому что вошел в ваше положение и понял, что с моей стороны неправильно оставлять вас разбираться с этим вопросом в одиночку. Я же понимаю, что у вас просто-напросто нет тех средств и возможностей разбираться с подобными вопросами, какие есть у меня. В итоге я вытащил из тюрьмы вашего сына, которого доставили туда в комплекте с пистолетом с его пальчиками и пакетиками наркотиков, а вы сейчас уперлись в то, что не будете передавать слова моей жены, вынуждая меня просить и умолять, а вдобавок признаваться, что от этого может зависеть наш с Людой брак, который вам так нравится. М-да-а… Нехорошо получилось. Кто же знал, что они за какую-то недельку из крепкой пары едва не стали разведенными… Ладно, коротко извинюсь и предложу помощь. Думаю, это сгладит угол. — Простите, пожалуйста, — сказала я, посмотрев ему в глаза. — Я неправильно поняла вашу просьбу. Я не хотела ставить вас в такое положение. — Анжела, — он взял мою кисть обеими руками, немного сжал мне запястье, показывая, что всё в порядке, — не надо меня бояться. Я понимаю, почему вы так резко встали в позу, всё-таки вы не так давно меня знаете. Всё это я вам сказал только для того, чтобы вы немного мягче относились ко всему, что происходит вокруг вас. Не спешите с выводами. Попытайтесь разузнать у собеседника что-то еще о его ситуации, остановитесь на нужном вам моменте и сообщите ваше мнение помягче, чтобы и у него, и у вас были пути вперед и назад. Если у вас нет цели прямо сейчас избавляться от человека, не зажимайте его в угол, ведь, чтобы выйти оттуда, человек будет готов на любой удар в вашу сторону. Вы бы видели, как вы спали с лица, стоило мне заговорить о вашем Джордане. Зачем вы сами себя ставите в подобное положение? Будь на моем месте кто-то другой, он бы сразу понял, что через Джордана сможет вытрясти из вас всё, что захочет. Вам надо поработать над выдержкой. Иногда недостаточно умения улыбаться в ответ на проклятья и пожелания смерти, нужно уметь на месте просчитывать, сможет ли угрожающий выполнить свои угрозы и как вам этого избежать. Если в КГБ учат такими же триггерами, угрозами и шантажом, то понятно, почему после выпуска их психика в таком выключенном состоянии. — В такие моменты вы очень пугаете, знаете? — Почему-то, когда я говорю правду, люди начинают пугаться. — Владимир Владимирович вздохнул, посмотрел в сторону беседки, где сидели Майкл и Людмила Александровна. — Анжела, что моя супруга вам говорила? Вернее, в каком ключе она говорила обо мне? Скажите мне это, и я хотя бы смогу сразу зайти с правильной стороны, а не действовать наугад. Вы же понимаете, что с моим графиком следующая попытка может произойти непонятно, когда. Как женщина скажите мне, что происходит с обиженной женщиной, если она остается со своей обидой наедине на долгий период. — Ничего хорошего, — ответила я тихо и поспешила добавить, — это про последний вопрос, разумеется. Про вас Людмила Александровна ничего плохого не говорила. Мы посидели с ней с пару часов, вспоминая, как начинались наши браки. Ваша супруга отзывалась о вас с очень большим уважением, говорила с теплом и, не побоюсь сказать, что с любовью. Она прекрасно понимает, что вы сейчас очень заняты, поэтому не всегда говорит вам о своих переживаниях, чтобы не усложнять вам жизнь еще больше, — я чуть крепче сжала его руку, — она переживает за ваших детей, — тут уже мою руку сжал он, — но считает, что вы замечательный отец. Владимир Владимирович как-то непонятно вздохнул. Казалось, что он про себя кого-то обругал. — Что-то не так? — Спросила я шепотом. — Всё так. М-да. Краткость — сестра таланта. — Простите, а неужели вы не видите по вашей жене, какого она о вас мнения? — Спрашиваете, потому что считаете, что разведчики в состоянии работать вместо детектора лжи? — Владимир Владимирович засмеялся, а я кивнула. — Нет, это не совсем так. На родных и близких тем более. Мозг упрямо видит то, что хочет, а не то, что есть на самом деле. Да, когда-то я наловчился по некоторым реакциям Люды понимать, о чем она приблизительно думает, но и она потом поняла это. Любому человеку не нравится, что его читают, а те, кто умеют читать, не могут остановиться и действуют рефлекторно. В итоге, — он вздохнул совсем уж тяжко, — любая серьезная ссора оборачивается для меня полной эмоциональной блокадой со стороны жены, при этом на публике мы ведем себя как обычно. С моим нынешним графиком Люде даже не приходится ничего делать: я прихожу, она уже спит, я ухожу, она еще спит или делает вид, зная, что я вижу, что она только притворяется спящей, а днем, — он хмыкнул, — вчера я отменил встречу, чтобы спуститься на нормальный обед. Думал, при наших и ваших детях что-то пойму, но нет. — Удивительно, — прошептала я. — Мы сегодня говорили, и всё было прекрасно. — Поверьте, я очень этому рад. Это значит, что я её действительно очень задел и обидел, но у меня еще есть все шансы откатить всё обратно. — Надеюсь, у вас всё будет хорошо, — я покрепче сжала его руку. — Мы с Майклом не так давно женаты, постоянно в заботах о малышах, поэтому на масштабные ссоры времени пока нет, но я переживаю, глядя на других, кто уже достаточно долго живет в браке, и, — я поняла, что тараторю, вздохнула, — в общем, иногда мне страшно, что мы с Майклом тоже в один день окажемся на пороге ссоры, которая поставит нашу семью под угрозу. — Не буду говорить, что у вас такого не будет. Никто не знает, что и как у кого будет, но лично я желаю вам всего самого хорошего. Вы хорошая пара. — Спасибо, — я с улыбкой кивнула. — И вы с вашей супругой тоже. Поверьте, я буду рада вам помочь, если вдруг смогу. Вы даже не намекнете, что случилось? Вдруг я обругаю Людмиле Александровне кого-то другого, кто сделал то же самое? — Нет, ругайте на здоровье, — Владимир Владимирович хмыкнул, — это будет заслуженно. Может, Люда хотя бы вам что-то выскажет, и ей станет легче. Я задумалась о сегодняшнем разговоре с Людмилой Александровной, а именно о том моменте с детьми. Сказать Путину или не сказать? Если он про камеры не знал, то и про это не знает… — О чем вы думаете? Мне тоже интересно. — Людмила Александровна еще кое-что сказала, но, — я вскинула брови, — это тема для разговора между мужем и женой без третьих лиц. Лично я на месте вашей супруги предпочла бы, чтобы мой муж сам создал такие условия, при которых можно было бы это обсудить. Я сейчас это сказала, а вы сами решайте, что вам и когда делать. Владимир Владимирович задумался, некоторое время мы шли молча, потом он с чего-то стал задавать вопросы по работе, о моих детях, о моей маленькой работе в сфере родной кафедры статистики и теории вероятностей, снова вспомнил об Алиеве в контексте моих дел с бакинскими фондами, а потом резко в лоб: — Люда говорила о ребенке? Разумеется, по моему лицу он всё понял и довольно кивнул. — Это нечестно, — выдохнула я, отворачиваясь, а Владимир Владимирович пожал плечами: — Зато эффективно. Анжела, вы не представляете, как сильно вы сейчас помогли мне. — Против своей воли, — возразила я, — понимаю вашу супругу: ваши методы похожи на интеллектуальное изнасилование. Я так расслабилась от тех ваших вопросов, что потеряла бдительность, а вы этим воспользовались. — Я вам только что сказал, что люди, умеющие и любящие что-то у кого-то выведывать, не могут остановиться. Вы своей фразой «Людмила Александровна еще кое-что сказала», помахали перед азартным человеком игровым жетоном. Чего вы ожидали? — Не-не-не, азартный человек вредит себе, а вы сейчас против моей воли вытащили из меня информацию. Не скажете же вы, что чрезмерно красиво одетые женщины сами виноваты в приставаниях мужчин, которые предварительно еще и напоили несчастных? — Разумеется, не скажу, но думаю, что вы преувеличиваете. Я, как бы ни хотел, не стал бы тянуть из вас информацию о вашем муже и вашем браке, а вот о своем захотел и вытянул. За кого вы меня принимаете? Я могу украсть что-то чужое? Только свое, а оно и так мое, так что я ничего плохого не сделал. И, прошу, не сравнивайте мой ответ с ситуацией, когда муж насилует жену. Мол, раз женщина его, то и изнасилования никакого нет. Это принципиально разные ситуации и разные статьи уголовного кодекса. — Ладно, как знаете, но тогда, пожалуйста, не делайте так, чтобы Людмила Александровна поняла, что это я вам всё волей или неволей рассказала. — Это запросто, — Владимир Владимирович кивнул, — могли бы и не просить: это я и сам понимаю. — А вы решили что-то делать? — Пока нет. Сейчас, узнав о том, что Люда хотела бы от меня еще ребенка, я переживаю резко усилившееся чувство вины и сожаления за то, что сделал ранее и что привело нас к нынешней ссоре. Это немного мешает мыслить трезво и конструктивно, но я найду оптимальный путь решения сложившейся проблемы. Не переживайте. Жуть. Такое ощущение, будто это заранее написанный текст, прочитанный с невидимого суфлера. Вообще, у него есть такая особенность, проявляющаяся в частных разговорах: чем сильнее какая-то тема его трогает, тем более отстраненно он о ней говорит. Во всяком случае, такое происходит с «чужими» людьми. Чего это он меня в эту категорию записал? Я не чужая! — Простите, Анжела, — Владимир Владимирович поцеловал мне руку, которую держал, — дело не в вас, просто и на работе день тяжелым выдался, и дома проблемы. Мне легче немного отстраниться, иначе все эти проблемы в сборе повлияют на то, как и какие решения я принимаю. Нет, жуть вот это, а не то, что я назвала жутью ранее. Не мог же он прочесть мои мысли по лицу? Это выдумка авторов книжек по тренировке мозга по методикам спецслужб! — Разумеется, я прочёл по лицу, — Владимир Владимирович тепло улыбнулся, — вам бы стоило посмотреть на себя, когда вы чем-то недовольны. Так и видно, что вы думали: «Почему он говорит со мной так, будто я чужой человек!». Да, моя речь с чужими людьми немного меняется. Думаю, у всех так, просто у меня есть некоторая профессиональная деформация: мне привычно общаться чуть более официальным и строгим языком. Да, так выходит медленнее, но зато ничего лишнего. — Жуть, — выдохнула я. — Хотя… Я сама иногда грешу подобным. Теперь буду знать, как в такие моменты трясутся передо мной мои подчиненные. — А вы заметили, что некоторые газеты стали писать о нашем зарождающемся романе? — Заметила. Удивляет, что кто-то в это верит. Мне кажется, по нам и так видно, что это глупость. — Почему это? — Я посмотрела на него, вскинув бровь. — Вы прекрасная, я бы даже сказал, что роскошная женщина. Если бы в своё время, когда в Комитете мне прямо сказали, чтобы я побыстрее женился, я не знал Люду, но был знаком с вами, то я пришел бы делать вам предложение прямо из Комитета, остановившись по пути в цветочном. Я засмеялась: буквально днем мы с его женой об этом говорили. — Чего это вы так улыбаетесь? — Спросил он с тихим смехом. — Не уж-то не согласились бы? — Что вы, — я потерла его руку, — побежала бы. Правда, поначалу было бы нелегко притереться характерами. — Думаю, я перенес бы вашу адаптацию к новым условиям. Готовите вы отменно, разговор поддержать умеете на любую тему, а, как я недавно понял, в более интимных делах стеснений не ведаете. Идеальная жена. Для сотрудников Комитета — эталон. — Почему вы выделили Комитет? — А всё очень просто: сотрудники вынуждены постоянно за собой следить, ничего непонятного не есть, не пить, опасных разговоров избегать и уж тем более не ошиваться рядом с непотребными дамами, если только это не является частью задания. Это хорошо удается, если из дома сотрудники выходят вкусно накормленными, выговорившимися и абсолютно удовлетворенными. Поверьте, Анжела, с учетом того количества сотрудников Комитета, которых вы знали лично с молодости, я очень удивлен, что никто из них не сделал вам предложения. Я бы на их месте решил делать, пока никто другой не успел. — Главное, жене такое не скажите. — Я же не говорю, что влюбился бы в вас с первого взгляда. Вы, собственно говоря, тоже не из-за пылких чувств согласились бы на мое предложение. С вашей идейностью неудивительно, что вы с таким почтением относитесь ко мне и, — он задумался, — и, например, к тому же Алиеву. Для вас КГБ есть нечто очень важное, авторитетное, а такие разделы как разведка и контрразведка вовсе что-то сакральное. — Как мило! Вы ревнуете меня к другому президенту? — Спросила я со смехом. — Нет, — он тоже засмеялся, — если только чуть-чуть. У меня, разумеется, нет столько опыта в Комитете, сколько есть у него, но в этом нет моей вины. Гейдар Алиевич застал и НКВД, и МГБ, и КГБ, был и в разведке, и в контрразведке. Поверьте, это действительно бесценный опыт. До первой поездки в Баку я прочитал все его дела, которые он вел, и даже немножко позавидовал белой завистью. Нет, в КГБ однозначно какие-то странные люди. Позавидовать тому, что не пришлось самолично покататься по Ирану, Пакистану и Афганистану… — О чём вы задумались? — Вам так плохо жилось в ГДР, что вы хотели бы в Иран или Афганистан? — Нет, как опыт это полезно, а про белую зависть, — Владимир Владимирович тепло улыбнулся, — Анжела, я имел в виду те дела, которые позднее вошли в учебники для подготовки сотрудников спецслужб. Представьте, какого масштаба и успеха должна быть операция, чтобы ее потом вот так распространяли. — Про это я не знала. А что это за дела? — Вскрытие турецкой агентуры. — Если вас это утешит, можете издать методичку «Как из разведчика стать президентом». — Нет уж, — он искренне рассмеялся, — Гейдар Алиевич и в этом деле обогнал меня почти на десять лет. Об этих методах нельзя не то что методичку написать, даже вслух ничего произносить нельзя. — А вы не будете против, если я почти сразу после вашей инаугурации съезжу в Баку? У Гейдара Алиевича будет день рождения, и я среди тех, кого пригласили на неофициальное торжество. Помимо его семьи там будут всякие важные шишки из науки, искусства, бизнеса. — Езжайте, конечно, — Владимир Владимирович кивнул, снова поцеловал мне руку, — только помните, что в вашей жизни с недавних пор один-единственный президент и сотрудник разведки, которым вам можно восхищаться и которому позволяется пользоваться вашими гениальными мозгами. — Как же я могу о таком забыть? Поверьте, в моей политической и экономической жизни вы и только вы, Владимир Владимирович. — Анжела, знаете, многие пытаются подлизаться ко мне, применяя самые разнообразные методы, но подобная реакция от столь умной, красивой и идейно правильной женщины по-настоящему приятна. Спасибо. — Всегда пожалуйста, — я весело хмыкнула. — А вы сказали сначала про мой ум из приличия или действительно цените в женщине ум и только потом внешность? — А вы как считаете? — Не пойму, — я пожала плечами. — Иногда я замечаю, что вы меня откровенно разглядываете, но при этом вы слушаете каждое мое слово. То ли вы не видите, куда смотрите, — я вскинула брови, — у меня у самой такое временами случается, если задумаюсь; то ли рефлекторно запоминаете всё, что слышите. — Анжела, конечно, я смотрю на вас, понимая, куда смотрю. Как не посмотреть на красивую женщину? — Владимир Владимирович тепло улыбнулся. — У вас есть одно платье, которое мне запомнилось: синее с запахом и с пышной юбкой до колена. Вы очень мило выглядите в нем. Ага, «мило». Такие платья с запахом хорошо смотрятся только с хорошей грудью. Майклу оно тоже нравится. Тоже трындит мне, что я выгляжу «мило». Что интересно, ни он, ни Владимир Владимирович ни разу не сказали ничего о поясе этого платья, хотя именно он оригинального цвета. Что это как ни показатель того, что ниже груди их взгляды не идут? Длину юбки, разумеется, мужчины подмечают на автомате, а вот всё остальное даже не видят. — И всё же отвечу на ваш вопрос: женщин, если мне нужно с ними взаимодействовать, я оцениваю по характеру, а если можно просто посмотреть, то — по внешности. — Это радует. А если Людмила Александровна спросит про наш нынешний разговор? Она периодически смотрит на нас сейчас. Мы очень долго говорим. — Скажете, что мы говорили о делах. — Может, что-то еще нужно? — Как вы резко подобрели, — он засмеялся, — а что вы имеете в виду? — С учетом того, насколько серьезен вопрос, всё, что вы скажете. Я всегда на стороне тех, кто хочет не запихивать проблемы в долгий ящик и пользоваться безвыходным положением другого человека, а как-то решать возникающие вопросы. Вы могли бы отмахнуться от всего, сказав, что у вас работа, и воспользоваться тем, что ваша жена не сможет сейчас с вами развестись, а вы переживаете и хотите что-то сделать. — Спасибо за понимание. Думаю, с учетом того, что именно произошло, будет честно по отношению к Люде, если дальше я как-нибудь сам разберусь. Для меня главное, что по вашим словам я понял, что я еще могу что-то сделать. Я надеюсь, что вы понимаете, что я делаю это не ради бумажного сохранения нашего брака, — я закивала. — Развод на моей политической жизни никак не отразится. Да, некоторые, конечно, поплюют ядом, но это мелочи жизни. Я снова закивала, а Владимир Владимирович вздохнул и спросил: — Анжела, вы чего так реагируете на меня как кивающий болванчик? Можете и сказать что-нибудь. Я не кусаюсь. Я еле подавила желание снова закивать. Ох. — Я сама не знаю, почему я или киваю, или колко отвечаю. Честно. Поверьте, я очень хорошо к вам отношусь. В душе. — Видимо, где-то очень глубоко. — Наверное, я просто боюсь случайно влезть слишком глубоко в ваши душевные дела. Знаете, в случае с вами я впервые не могу поймать нужную дистанцию в отношениях. Вы временами заходите слишком близко, а потом отдаляетесь, и в следующий раз я уже не знаю, как близко мне можно подойти. — Не бойтесь. Разве я вам что-то сделаю, даже если вы спросите что-то не то? Если не захочу отвечать, так и скажу. Анжела, я же тоже человек, — я в последнюю секунду удержалась от того, чтобы закивать, а Владимир Владимирович засмеялся, — а вот тут стоило бы хотя бы разочек кивнуть. — У меня из-за вас сейчас давление поднимется. Я кормящая мама, мне нельзя так нервничать. — Ладно, простите, — он улыбнулся, даже поцеловал мне руку, которую держал. — На чем я остановился? — Вы тоже человек. — Да. У меня, как и у любого другого человека, случаются ситуации, которые не хочется обсуждать с кем попало. Не всегда хочется пугать такими моментами жену. Не все хорошие знакомые и даже друзья для этого подходят. Может даже, в действительности они очень подходят, но мне по какой-то причине кажется, что они не заслуживают подобного доверия. Вы же видитесь мне очень чутким и преданным человеком. Это подтверждается и тем, как яро вы стали защищать от меня мою же жену, когда я просто поинтересовался, что она обо мне говорила. Вернее, как она это говорила. Поверьте, я никогда не стал бы интересоваться этим у тех людей, которые сходу стали бы повторять мне слова Люды один в один. Уж тем более я не стал бы говорить им, что у нас с ней некоторые проблемы. — И? — Спросила я мягко. — И? — Он вскинул брови. — Я сказал вам это для того, чтобы вы понимали, какую дистанцию я хотел бы с вами установить. Ваше дело соглашаться или отдаляться, но знайте, что я хотел бы, чтобы вы видели во мне не просто начальника, который периодически спускает вам то или иное распоряжение. — Владимир Владимирович, — я остановилась, ему тоже пришлось, — ваша супруга обмолвилась о людях, которых вы теперь даже по имени не называете. Я так понимаю, уже бывали случаи, когда вас предавали те, кому вы так доверились, и вы всё равно сейчас хотите довериться мне? — Да. Почему бы нет. Поверьте, те люди, которые подводили мое доверие, по итогу от этого ничего не выигрывали, зато многое теряли. Я при этом, даже если в чем-то проигрывал, в конце концов получал хотя бы опыт. Этот опыт постепенно привел меня к президентскому креслу, так что я очень благодарен тем людям. Каждого в этой жизни хотя бы раз предавали и подводили, но не дело же теперь замыкаться в самом себе. Все люди нуждаются в хорошем человеке рядом с собой, в поддержке, в тепле. Я не буду лишать себя этого, просто потому что когда-то мне повстречался кто-то не очень благодарный. — Поверьте, я очень ценю подобное ваше доверие, — я искренне улыбнулась. — И спасибо, что так открыто поговорили. Если вдруг я смогу вам в чем-то поспособствовать, то буду рада помочь. — Спасибо. Учту, — он по-доброму улыбнулся, снова поцеловал мне руку и пропустил вперед к столику с оружием, чтобы я тоже посмотрела. Владимир Владимирович сам собрал пистолет, прицелился, выстрелил, сразу попал в очень хорошие участки мишени, но не в лучшие. Видимо, действительно давно не практиковался. Хотя… будь на месте мишени живой человек, попадание было бы моментально смертельным, а тогда какая разница? — А можно и мне? — Спросила я с улыбкой, когда ему понравился его результат, и он отложил пистолет. — Конечно, — Путин кивнул, а его охрана сразу выразила лицами то, что они об этом думают. — Всё в порядке. Охрана не была убеждена: подошли ко мне, стали смотреть во все глаза, правильно ли я собираю оружие. — А вы откуда это умеете? Я впервые услышала голос хотя бы одного из них и едва не дернулась от неожиданности. — Со школы. Я и с автоматом могу управиться, и с ружьем. — Правда? Я кивнула, мужчины показались мне не убежденными. Я вздохнула, повернулась к мишени, прицелилась, сразу попала в лучший участок. — Неожиданно, Анжела, — сказал Владимир Владимирович с улыбкой. — Отлично стреляете. Идеально всё: от положения тела до точки попадания. — Спасибо, — я кивнула, — этот навык придает уверенности. — Только в одном случае, — заметил он, подойдя ко мне сзади, — сможете выстрелить, если там будет не картонка, а живой человек? — Ради спасения своей семьи легко, — я снова кивнула и выстрелила другой мишени в голову. — Дай Бог, вам всё же не придется вставать перед таким выбором, — сказал Владимир Владимирович, отойдя на шаг. Он оперся одной рукой на стол, другой пододвинул ко мне автомат. — Нам всем интересно посмотреть. — Нам? — Я вскинула брови, оглядела мужчин из его охраны, они кивнули. Хмыкнув, я собрала автомат, выстрелила в мишень и разобрала. — Ну что? — Обратился Владимир Владимирович к своим людям. — Зачтём? — На отлично, — закивал тот, чьего голоса я едва не испугалась. — Сергей не приукрашивал, когда хвалил ваши навыки. — Спасибо. Во многом это его заслуга. Я очень люблю огнестрельное оружие, — сказала я, тоже опершись на стол, — Майклу нравится холодное, но я запретила развешивать его в доме с детьми, — я улыбнулась, — а можно посмотреть на ваши навыки? От охраны президента всегда ждешь чего-то сверхчелове- Я не договорила, а уже раздалось три выстрела подряд: мужчина попал в центр трёх мишеней ровно в одну точку, толком не приглядываясь. Он непонятно откуда достал оружие, как-никак прицелился и идеально выстрелил в три центральные точки менее, чем за пару секунд. — Обалдеть, — я кивнула, — спасибо. Действительно очень круто. Мужчина весело хмыкнул, некоторые из его команды стали подходить к столу и забирать оружие, а Владимир Владимирович мягко взял меня под руку и повел к беседке. Там он передал меня в руки Майклу, а сам сел между дочек: его супруга сидела между Катериной и Майклом. Мне показалось, что настроение Людмилы Александровны стало чуточку лучше. Это, в принципе, неудивительно: Майкл может очень хорошо действовать на всех в своем окружении. Наверное, решил из мужской солидарности немного смягчить обиженную даму. — Вы о чем-то говорили? — Спросил Владимир Владимирович. — Кажется, мы вас прервали внезапным возвращением. — Нет, что вы, — Майкл покачал головой. — Я рассказал Людмиле Александровне, как мы с братьями когда-то давно выступали перед Елизаветой Второй. Пожалуй, это был единственный раз, когда я выходил на сцену со страхом перед публикой. Всё-таки, английская королева это уже не публика стрип-баров, которая была мне привычна с детства. До сих пор помню всеобщую радость по поводу того, что королева притоптывала ногой в такт нашей песне. Обычно ведь она так не делает. — Да, у их семьи очень строгий протокол действий на публике, — кивнул Владимир Владимирович. — Со стороны это всё смотрится красиво, но я не представляю, как можно так жить на постоянной основе. — Поэтому принцесса Диана нравится куда большему количеству людей, — сказала Катерина, а Майкл сразу согласился. — Она никогда не скрывает своих эмоций. Мне это тоже нравится. Майкл улыбнулся, посмотрел на Марию, ожидая, что и она что-то скажет. Остальные тоже перевели на нее взгляд, и она, вскинув брови, спокойно спросила: — Почему вы так на меня смотрите? М-да. Не знаю, как Владимир Владимирович собирается прятать старшую дочку: там никакой ДНК тест не нужен. Спокойствие, граничащее с неестественным, встречается не так уж часто. Вкупе с такими оригинально посаженными глазами тем более. — Ты вообще слушала, о чем мы говорим? — Спросила Катерина, тоже вскинув брови. — Да, — Мария кивнула, — но это же не значит, что я теперь непременно должна что-то сказать. — Ясно, — Катерина пожала плечами, — Маша всегда так делает, если не хочет выражать нелицеприятную или непопулярную точку зрения. Мария посмотрела на сестру, едва слышно вздохнула и отвернулась. Господи, Боже мой. Владимир Владимирович иногда так же от меня отворачивается, если не хочет говорить что-то, что меня заденет. Я же говорю: любой, кто хотя бы раз видел Путина вживую, потом сразу поймет, что эта девушка его дочка. — Будто неправда, — хмыкнула Катерина. — Маша, а тебе не нравится Диана? — С улыбкой спросил Майкл. — Нет. «Нет», и всё. Даже чрезвычайно общительный Майкл на секунду замялся, не зная, как продолжить разговор, а Владимир Владимирович с интересом посмотрел на нас. Мол, давайте, напрягите свои навыки коммуникации: у нас с доченькой очень тяжелый характер. — Маша, а почему? — Всё же спросил Майкл. — Даже если не прям уж «нет», то, во всяком случае, не так сильно, как большинству. Есть причины, но я чувствую, что вам они не понравятся. Вечер получается очень хорошим, не хочется ввязываться в споры. Лично мне достаточно того, что я свое искреннее мнение выразила, — Мария мило улыбнулась, пожала плечами и повернулась к отцу, — папа, дать тебе ещё подушку? Владимир Владимирович поблагодарил, взял подушку, сел удобнее, крепко обняв дочку, а Майкл посмотрел на меня, глазами спрашивая, что ему дальше говорить. Я сама заговорила с Катей, которая изначально куда более охотно поддерживала беседу, и уже через пару минут я, Владимир Владимирович и Мария молча наблюдали за тем, как разговаривают Катерина, Майкл и Людмила Александровна. Если Маше было хорошо просто посидеть с папой, которого они с сестрой видят в лучшем случае раз в день, то мне и Владимиру Владимировичу представилась замечательная возможность посидеть молча, ни о чем не думая и над ответами не размышляя. С нашей работой это редкая прекрасная возможность. Особенно для Владимира Владимировича. Я до сих пор не знаю, когда он спит. Иногда кажется, что во сколько бы ты ни позвонил на его телефон, он ответит на первый гудок. В какой-то момент Майкл с воодушевлением сказал Людмиле Александровне: — Диана звонила мне и сегодня, повторила своё желание посетить Москву. Она очень хотела бы познакомиться с вами. По поводу ваших дочерей она сказала, что прекрасно понимает вашу политику конфиденциальности их жизни, а вот с вами она очень хотела бы познакомиться и поговорить. — Неужели она действительно приедет при нынешних условиях? — Спросила Людмила Александровна с некоторым удивлением. — Да, она в очередной раз поссорилась с Чарльзом и хочет немного отдохнуть от него. Она уже связалась со всеми нужными людьми из своего офиса, — Майкл кивнул. — Думаю, она приедет сюда с благотворительной миссией. Уж не знаю, чем она будет помогать, но она сказала так. Видимо, и у меня, и у Путина, и у Марии были такие лица, что Майкл спросил: — Это плохо? — Нет, — ответили я и Владимир Владимирович хором. Майкл повернулся к Людмиле Александровне: — Вас тоже пугает и временами раздражает их краткость в ответах? — Хуже: эта краткость заразительна. Мне тоже хотелось сейчас ответить короткое «Да». — Ясно, не я один, — Майкл засмеялся, повернулся ко мне, — милая, мне что-то передать Диане? Или как? Или что? Что значит ваше «нет» и мрачное лицо, буквально говорящее: «Звали мы ее что ли? Приглашали мы ее что ли?». — Нет, дорогой, всё хорошо. Мы так отреагировали не по какой-то конкретной причине, а в целом, — я неопределенно махнула рукой. — В целом? Может, всё же что-то передать? Отказаться? — Ни в коем случае, — я покачала головой. — Пусть везет сюда свою благотворительность. Мы не в том положении, чтобы гордо отказываться, а вдобавок пусть хоть что-то вернется из того, что туда увезли. Хоть шерсти клок, но мы сдерем. Майкл весело хмыкнул, спросил: — Хочешь, я даже намекну ей, чего бы мы хотели? Ты хочешь чего-то особенного? — Пусть даст деньгами. Деньги всегда пригодятся. Уж я найду им применение, — я хмыкнула, мельком глянула на детей, игравших на площадке в мячик, и заметила, что Мария и Катерина улыбнулись, явно сдержав смех в последнюю секунду, и я, тоже улыбнувшись, спросила, — что я такого сказала? — А вы, видимо, так и не посмотрели полнометражный мультик, который вам прислали из студии? — Тот, который я для начала дала вам? — Мария кивнула. — Нет, я пока не успела глянуть. — Посмотрите потом обязательно. Мы с Катей и вашей Катей улыбались полные полтора часа. Очень милый, позитивный, доброжелательный и живой мультик получился. Действие происходит в сказочном мире, который существует параллельно с человеческим. К России припараллелено «Сто тридевять земель», ими правит Кощей, но оригинальность в том, что он положительный персонаж, который использует свои силы, чтобы управляться с государством и его обитателями, которые тоже в оригинале являются монстрами славянской мифологии. Его правая рука, резко подобревшая и похорошевшая Баба-яга, чуть что, сразу говорит ему: «Давай деньгами! В хозяйстве всегда пригодятся, уж я найду им применение на тридесятой земле, ты за это не переживай!». Вообще, много фраз Бабы-яги словно списаны с вас. Даже ваша Катя это заметила. — Стойте-ка, — Майкл прыснул, — студия представила Владимира Владимировича и Энджи в виде Кощея и Бабы-яги? — Думаю, что только Анжелу, потому что дата производства числится в месяц, когда папа еще не был Председателем Правительства. — Милая, — Майкл посмотрел на меня со смехом, — твои подчиненные совсем распоясались: тебя Бабой-ягой назвали. — Справедливости ради, Баба-яга очень красивая, — возразила Катерина, — не старуха, а очень красивая фигуристая бабушка в золоте, бриллиантах и с седыми кудрями, собранными в высокую прическу. Она там главный казначей, второе лицо в государстве. — Ох, — я вздохнула, потерла лоб, — Баба-яга, значит… А мультик и впрямь такой интересный? — Да, — Мария кивнула. — Нам с Катей было приятно расслабиться, а Катенька вовсе смеялась. В момент, когда Кощею приснилось, что он вышел на Всеземельное собрание, где вместо городничих сидели Иваны-дураки, одинаковые с лица, а его свиток с посланием буквально у него из-под носа украл домовой, смеялись даже мы с Катей. — Судя по лицу Владимира Владимировича, ему было бы не смешно. Кажется, у человека только что появилась первая фобия. — Актер озвучки просто высший класс. Такое ощущение, будто рисованный Кощей живой. Рисовка тоже отменная. — Да, — Катерина закивала в поддержку, — в зале сидело ровно «сто тридевять» Иванов-дураков, и все они были прекрасно проработаны. Мультик действительно замечательный и не скучный: как только нам объясняют, в какой мир мы попали, кто там за главного и как действует, сразу заворачивается сюжет. Оказывается, что на остров Буян, где расположено Всеземельное правительство, попал человек. В государстве все монстры боятся людей, считая, что они могут отнять их способности, и совершенно случайно выходит так, что с этим человеком приходится бегать Кощею, чтобы его подданные не начали паниковать. Уморительный дует. Кощей где его только ни прятал. — А что в конце? — Спросила я. — Да, что в конце? — Поддержал Майкл. — В конце Кощей чуть добреет под влиянием человека и делает Бабе-яге предложение, — Катерина засмеялась. — Ладно, — я весело хмыкнула, — тоже потом гляну, может, одобрю. — А вы действительно лично одобряете каждый мультик, который выходит? — Да, — закивал Майкл. — Анжела работает по двадцать часов в день, если считать заботу о детях и о её бизнесе. Иногда я засыпаю под телевизор в нашей спальне, потому что Энджи лежит и с блокнотом в руках смотрит очередную картину из студии. Энджи у меня золото, — Майкл поцеловал мне руку. — Я до сих пор благодарю Бога за то, что когда-то встретил Энджи тут в Москве, ведь если бы не она, я не знаю, что бы со мной было. Справедливости ради, в России всё тоже было бы куда хуже, чем оно есть сейчас. — Это точно, — Катерина с улыбкой оглядела нас. — А та история вашего знакомства, что вы рассказали в интервью, реальная? — Абсолютно, — сказала я, чуть крепче сжав руку Майкла. Он сразу притянул меня поближе и обнял. — Осень, я без колготок и с порванной сумкой в руках, а Майкл под препаратами и в депрессии. Мы поехали ко мне, поели пустой суп на овощах, потому что тогда у меня не было денег на курицу, но из личной гордости и нежелания позориться перед американцем я делала вид, что всё так и задумано. Я уезжала из Москвы с тремя чемоданами, а вещи были только в одном. В двух других были блокноты и книги. Тоже, разумеется, не от хорошей жизни. Наверное, моя нынешняя тяга к большой гардеробной, библиотеке и всегда полным холодильникам тянется именно оттуда. Мария и Катерина удивленно вскинули брови, а я покивала, показывая, что не шучу. — Милая, не это главное, — ободряюще сказал Майкл, поцеловав меня в щеку. — Во всяком случае, для меня главное то, что поперед своих холодильников и шкафов ты всегда думаешь о холодильниках своих подчиненных. — Я крепче сжала его руку, Майкл улыбнулся, посмотрел на девушек, — но я согласен с тем, что пережитая бедность оставляет на человеке след на всю его жизнь. После моего детства я тоже боюсь снова оказаться в том бедственном положении. Я понимаю, каково это, поэтому всегда помогаю тем, кто находится в этом положении сейчас. Иногда бывает, что какие-то копейки, — он вскинул брови, — разумеется, копейки в нашем с Энджи понимании, помогают людям заново начать жизнь. Энджи наладила всю бухгалтерию моего благотворительного фонда, и с тех пор, как она её наладила, он работает как часы. Иногда бывает, что нам приходит письмо с благодарностью из какой-то страны не то, что третьего, а четвёртого мира, и в такие моменты я еле могу усидеть на месте от радости за то, что мы кому-то помогли. — Это очень мило с вашей стороны, — искренне сказала Маша, а Катя её поддержала. — Я читала статьи, которые публиковались в интернете по поводу работы вашего фонда. Честно, на некоторых моментах эмоции действительно бьют через край. Спасибо, что так заморачиваетесь с сайтами, на которых можно почитать о ваших делах. — Это всё Энджи, — Майкл снова поцеловал меня в щёку. — Помнится, Энджи тогда набрала большую команду программистов, чтобы не допустить их утечку в Штаты, и поначалу от нечего делать раздавала им задания по созданию сайтов, электронных архивов, ещё чего-то там, в чём я не разбираюсь, но результат оказался впечатляющим. Мне самому приятно, что я могу взять ноутбук, ткнуть на клавиши и посмотреть, что и как продвигается в делах фонда. — Анжела, а как вы так управляетесь? — Спросила Маша. — Вернее, с чего вы начинали? Не страшно было садиться за организацию работы столь большого коллектива? Это ведь огромные деньги, куча работы, большая ответственность. — Начинала я в Госкомстате. Вообще, те люди, которые работали при СССР под КГБ, потом мало, чего боятся, — добавила я со смехом. — Не так ли, Владимир Владимирович? — Так ли, так ли, — ответил он с улыбкой. — Владимир Владимирович, — обратился Майкл, — а как вы относитесь к художественным фильмам о разведчиках и о сотрудниках спецслужб? — Смотря, что вы подразумеваете под этим. «Бонд, Джеймс Бонд» разумеется, отношения к спецслужбам не имеет никакого. Майкл пересказал сюжет того, что нам прислали из студии, Владимир Владимирович подумал, подумал и одобрил. Понятно, что и это «сказка», но, по словам реального разведчика, весьма неплохая. Во всяком случае, реальный разведчик глаза не закатил и не сказал, что его профессию опозорили или принизили. — Папа! — Прокричала моя Катя с лужайки. — Леша отбирает у меня мячик! — Леша! — Майкл показал ему отдать мячик. — Мама! — Крикнул Леша. — Я же тоже хочу поиграть! — Эх, — вздохнула я. — Дети! Ну-ка в строй и шагом марш сюда!