Признательные показания

      Это выглядит как самый банальный кошмар любого читателя какого-нибудь дешевого романа. Дом. Два человека. Одна свободная комната. И одна, мать вашу, кровать. В самом деле?       Их занесло в самую задницу Ли Юэ. Хэйдзо случайно наткнулся на своего старого друга где-то в Заоблачном пределе, а Кадзуха совершенно случайно предложил свою помощь в расследовании, от которой детектив, конечно же, не смог отказаться. Все же они давно не виделись, и Хэйдзо почти забыл, как выглядит его ненаглядный дружок-самурай. А еще он просто соскучился.       Если бы он только знал, чем все это кончится, то ни за что бы в жизни не пригласил Кадзуху с собой. Лучше уж и дальше не видеть этого человека, но только не спать с ним в одной, черт возьми, кровати. Нет, это слишком. Ужасно слишком.       — Ну, спасибо, что двухместная, — пожимает плечами Кадзуха, кажется, ни на секунду не смутившись данной ситуации.       «Ну конечно, а по какой же причине ему смущаться, Сиканоин? Может быть, потому что он тоже в тебя влюблен? Не смеши себя».       Хэйдзо мысленно соглашается со своей совестью — или что это у него там такое, — пытаясь совладать со своим дурацким сердцем, чтобы оно не выплясывало на его костях румбу, гоняя пыль от Мондштата до Цуруми. Думать он, конечно, любит, но в данной ситуации решает задуматься вдвойне, искренне надеясь, что это поможет ему отвлечься от мыслей, которые красным фонарем будут светить ему в лицо, твердя о лежащем за его спиной Каэдэхаре.       Все даже идет хорошо и плавно, никаких неловкостей — почти — Хэйдзо не испытывает, и они даже спать ложатся тихо и мирно. Только вот заснуть не удается от слова совсем. Кровать просторная, конечно, но места в ней недостаточно для того, чтобы отодвинуться от теплой спины Кадзухи, чтобы не слышать его тихое сопение в подушку. Чтобы, черт возьми, не думать о том, как хорошо бы Хэйдзо себя чувствовал, если бы он прижался к нему со спины, заключив в свои крепкие руки.       И казалось бы, куда еще хуже. Весь набор уже собран, подарочный пакетик куплен, а покупатель протягивает кучу моры, чтобы выкупить ценную коллекцию, только вот одной детали не хватает. Самой, чтоб его Моракс побрал, ценной, без которой весь этот набор не имеет никакой ценности.       — Хэйдзо, — он без понятия каким чудом смог удержаться на месте, чтобы не подпрыгнуть от внезапного хриплого голоса Кадзухи, что должен был видеть уже двенадцатый сон.       — М? — Хэйдзо искренне боится, что его голос подведет его прямо здесь и сейчас.       — Не объяснишь мне кое-что? — Кадзуха так и не шевелится.       Не то чтобы Хэйдзо это видел, отвернувшись своей спиной к чужой, но интуиция… Ладно, это уже избитая тема.       — Хорошо? — Хэйдзо хмурится, прикусив нижнюю губу. Что-то подсказывает ему, что этот вопрос ему не понравится.       — Прости, он может быть неуместным, потому что слишком личный, но… Мне правда хочется знать, — шепотом заканчивает Каэдэхара.       А детектив уже дышать боится, опасаясь того самого вопроса, который так и крутится в чужой голове. Нет, Хэйдзо читать мысли не умеет, но подмечать маленькие и, казалось бы, незначительные детали очень даже может.       — Тебе нравятся девушки? — боги, да Хэйдзо долбанный экстрасенс.       Это было так ожидаемо, что он почти не удивляется. Дело в том, что сегодняшний день, если можно так выразиться, стал роковым в чужом календаре. День, когда правда рано или поздно, но всплыла бы наружу, приблизился резко, громко и совершенно не вовремя. Расследование, связанное с публичным и, разумеется, нелегальным домом, повлияло на это с таким садизмом, что захотелось удушиться в один миг.       Известные всем ночные бабочки стали пропадать с завидной частотой, а их тела находить в разных районах как Ли Юэ, так и Инадзумы. Хэйдзо знал, что Кадзуха заметит его незаинтересованность полуголыми девушками и женщинами, он знал и все равно пошел на это, стараясь не придавать этому огромного значения. Можно было бы списать все на профессионализм: «Я собираюсь их допрашивать, а не любоваться их рабочими местами и принадлежностями», — но, черт, это же Кадзуха. Он не дурак, сразу раскусил бы ужасную ложь детектива — Хэйдзо правда умеет искусно врать, но не ему, — услышав своим удивительным слухом ровное сердцебиение девственного служителя закона при виде полуобнаженных дам.       Именно поэтому Хэйдзо ждал этот вопрос как приговора. Не в хорошем смысле, конечно, но какая теперь уже разница.       — А тебе для чего эта информация? — Хэйдзо не хочет добровольно идти на виселицу, упирается пятками в ступеньки и брыкается, вырываясь из рук своего палача.       — Да я просто… Столько лет дружим, но я и понятия никакого не имею о твоих личных предпочтениях, — неловко смеется Кадзуха, и Хэйдзо слышит, как тот ворочается, предположительно перевернувшись на спину.       — А ты как думаешь? — Хэйдзо нагло, но уверенно скидывает с себя всю ответственность, не желая раскрывать свои карты — так была же виселица, детектив, ты чего — до победного.       — Я думаю… — Кадзуха прокашливается, а голос его становится чуть ближе. Повернул голову в его сторону, значит. — Думаю, нет.       Бинго, Каэдэхара, забери медальку за сообразительность. Он, конечно, сам по себе такой весь умный и прекрасный, но совместная работа дает о себе знать.       «С кем поведешься, от того и наберешься».       — И, судя по твоему молчанию, я попал в точку, — просто золотце.       Хэйдзо вздыхает, истерически улыбнувшись и прикусив нижнюю губу, и прикрывает глаза, не собираясь ничего говорить. Кадзуха умный, сам поймет почему.       — Повернись ко мне, — а еще очень настойчивый. Хэйдзо его за это, пожалуй, ценит почти больше всего остального.       Выполнив просьбу, Хэйдзо не решается поднять взгляд на красивое лицо друга и утыкается глазами в пространственную точку, чтобы не зацикливаться на теле напротив.       — Хэй, — Кадзуха привлекает к себе его внимание, позвав сокращенным вариантом имени. Кадзуха использует этот прием редко. Почти никогда.       — Прости, — Хэйдзо и сам не понимает за что извиняется. Просто эта тишина и эти глаза давят на него со всех сторон.       — Это еще за что? — Кадзуха хмурит свои брови, непонимающе бегая глазами по лицу детектива. — Ты же не считаешь себя… Неправильным? — и вздыхает, когда Хэйдзо, кинув испуганный взгляд прямо глаза в глаза, спешно уворачивается от испепеляющего неверием взгляда. — Хэйдзо, нет.       Он кладет ладонь на теплую щеку Сиканоина, заставляя посмотреть в свои глаза. Будь Хэйдзо чуть помладше, он бы заплакал. Видят боги, он держится из последних сил. Эта тема всегда была для него табуирована, запечатана всеми возможными талисманами и спрятана в самом глубоком склепе. Принять себя самого труда составило немалого, а эффекта — никакого. Это странно, верно? Хэйдзо всегда был открытым, бессовестным и целеустремленным засранцем — и кто его знает, как это все в нем умещалось и умудрялось сочетаться, — но справиться со страхом осуждения он не смог. Страшно не за каких-то там людей, а за своих близких. Что они отвернутся от него, оставят одного, посчитав его мерзким и противным.       Неправильным.       Больше всего он боялся осуждения Кадзухи. И пусть Хэйдзо не верил, что этот человек способен на такое, он все равно не отпускал ту мысль, что все это настолько отвратительно, что даже Кадзуха, самый солнечный, добрый, понимающий и любящий, вмиг отвернется от него.       Но этого не происходит. Почему-то.       — Тебе не противно? — сипит охрипшим вдруг голосом Хэйдзо, нелепо вытаращив глаза.       — А почему должно? — еще немного и Кадзуха ему треснет. Хэйдзо так думает.       — Ну, я… Мне нравятся парни, а мы… Буквально лежим в одной кровати.       — И что? — Кадзуха выгибает бровь, а Хэйдзо пожимает плечами, прикрыв глаза. — Боги, ты несерьезно. Я просто не верю.       Хэйдзо уже собирается отстраниться, потянувшись своей ладонью к чужой, чтобы аккуратно убрать ее со своего лица, но замирает, когда Кадзуха выдает интересную мысль.       — Чисто теоретически, — он слегка улыбается, поджав губы. — Если бы я сказал тебе, что мне нравятся парни, ты бы меня возненавидел?       — Чего? Нет, конечно, что за бред, — Хэйдзо неосознанно прижимается своей ладонью поверх чужой, потирая кожу большим пальцем.       — Почему?       — Потому что ты мой друг.       — Вот видишь. Почему же ты, в таком случае, относишься к себе как к врагу? — Хэйдзо уже собирается что-то сказать, но резко замолкает, пораженно открыв рот.       Хэйдзо тоже умный. Но иногда он забывает о самых элементарных вещах за ненадобностью.       — А тебе нравятся? — Сиканоин честно пытался сдержаться и не задать этот вопрос, но его рот работал на опережение.       Кадзуха улыбается, убирает свою ладонь со щеки и, потянув Хэйдзо за руку, кладет ее уже себе на щеку. Молчит, засранец, прожигая взглядом воодушевленное по какой-то причине лицо Хэйдзо, и просто не двигается. Хочет, видно, чтобы до мистера умника все дошло самостоятельно, без посторонней помощи, но, боги, у Хэйдзо сейчас голова отключается настолько, что он дышать забывает.       Таким беспомощным он чувствует себя только рядом с Кадзухой. И это, на удивление, очень даже приятно.       — А если я скажу тебе когда-нибудь, что влюбился в тебя? — Хэйдзо рискует по-крупному, но этот вопрос не имеет права быть не озвученным. Это ради их блага, Хэйдзо, вообще-то, старается.       — А ты влюбишься?       Кадзуха — ну что за невероятный человек — улыбается краешком губ и перехватывает руку Хэйдзо за запястье, осторожно и медленно, глядя прямо в глаза, касается этими, боги, мягкими губами согнутых пальцев. Хэйдзо почти давится воздухом, но не дергается, желая узнать, куда именно зайдет Кадзуха. Это исключительно спортивный интерес, не более.       Кадзуха, словно кот, тычется носом в центр ладони и, прикрыв глаза, целует запястье, губами прижимаясь к месту, где бьется пульс чужого сердца. Хэйдзо едва слышно всхлипывает, чувствуя себя ужасно странно и непривычно. То, что делает сейчас Каэдэхара, такое личное и интимное, что Хэйдзо не может думать ни о чем другом. Совершенно. Он прикасается к нему как к самой дорогой ценности, словно Хэйдзо — редкое и самое хрупкое сокровище, и это приятно до такой степени, что сердце болезненно сжимается, отдаваясь в голове диким пульсом.       Кадзуха всегда так на него действовал. Иногда расслабляюще, словно он — успокоительные травы, из которых делают вкуснейший чай, но немного реже так, как сейчас: до легкой дрожи в теле волнительно, заставляя крошечной частью своего сердца надеяться, что он, Хэйдзо, желанен. Что Кадзуха действительно хочет сделать с их влечением друг к другу хоть что-то, чтобы они смогли связаться между собой, образуя теплое и крепкое чувство. Хэйдзо хочет быть любимым именно этим человеком, и Кадзуха подбивает его на это своими взглядами, случайными или не очень прикосновениями, своим отношением. Создает иллюзию того, что у них могло бы что-то получиться.       И, черт, он не разочаровывает. Никогда не смел.       Кадзуха снова прижимается щекой к теплой ладони, переплетаясь пальцами, а Хэйдзо завороженно смотрит на этого человека и не знает, что делать. Этот взгляд гипнотизирует, сводит с ума и без того разбитого Хэйдзо, залазит под кожу и разрастается внутри до невероятных масштабов. Хэйдзо переполнен этим чувством и это приятно.       Он неосознанно тянется большим пальцем к его губам, аккуратно проводит по нижней, чуть оттянув, вырывая из Кадзухи тихий рваный выдох. Тот сглатывает, прикрыв глаза, и не шевелится, хотя внутренне ощущает, как его нутро рвется вперед, раздуваясь от невозможной и долгожданной близости. Хочется ближе, больше и громче, чтобы Хэйдзо, наконец, понял, как именно он влияет на него своими невинными действиями. Но Кадзуха боится напугать его своими желаниями, оттолкнуть в такой тонкий между ними момент, который медленно, но верно переписывает их взаимоотношения раз и навсегда. Это пугающе, но не менее притягательно и желанно.       Кадзуха почти решается на что-то большее, когда Хэйдзо испуганно выдергивает руку, понимая, что он только что сделал. Еще чуть-чуть и он бы…       — Боги, прости, я… — Хэйдзо ложится на спину, нервно прикрывая глаза ладонью. — Прости, я правда не хотел этого делать.       Кадзуха, ощущая неправильную пустоту, смотрит на его профиль неверяще. Неужели его чувства так не очевидны?       — Я пойму, если ты захочешь от меня сбежать на какое-то время, просто скажи об…       — Хэйдзо, — Кадзуха перебивает его монолог, тихо позвав его по имени.       Сиканоин резко разворачивает к нему свою голову, натыкаясь взглядом на удивленное лицо друга.       — Сделай так еще раз, — и это звучит не как просьба.       Хэйдзо глупо хлопает глазами, открыв рот, но тянется снова ладонью к его щеке. Неуверенно касается мягкой кожи и совсем легонько оттягивает нижнюю губу Кадзухи, сразу же громко всхлипнув, когда чувствует теплый и, о боги, мягкий язык на своем пальце. Кадзуха не позволяет вырвать руку из своей хватки, только ближе притянув к себе. Он с особым чувством ласкает большой палец, мягко поглаживая его языком, после куда увереннее целует его запястье, плотно прижимаясь к нему губами, словно сейчас все это исчезнет в один миг. Хэйдзо давится воздухом и не перестает хныкать, сходя с ума от резкой смены настроения своего… Боги, кто они теперь друг другу?       — Что такое, детектив? — Кадзуха приподнимается на локте, немного нависая над его телом, и ладонью зарывается в его волосы, заставляя смотреть на себя. — Может, все же ответишь на мой вопрос, м? — он жмурится, прижимаясь своим лбом к чужому, и борется с желанием впечататься своими губами в чужие раньше положенного.       — Какой вопрос? — тихо скулит Хэйдзо, понятия не имея, о чем именно его просят.       — Ты влюбишься? — поясняет Кадзуха, пытаясь не задохнуться в эту же секунду.       — Я… — Хэйдзо тянется к нему, почти касаясь губ, но не решается переступить этот порог. Ему катастрофически не хватает воздуха.       — Отвечай, Хэйдзо, — он давит на него во всех смыслах и со всех сторон, не давая шанса на отступление.       — Да, я… Я уже, — Хэйдзо, не думая, быстро выдыхает признание ему в губы, которые выпускают тихую ругань, и Хэйдзо еще никогда не думал, что ругаться можно настолько горячо.       Кадзуха жадно впивается поцелуем в мягкие и податливые губы Хэйдзо, ладонью, что раньше покоилась в вишневых волосах, спускаясь к шее. Он с нажимом проводит большим пальцем по горлу, слегка помассировав кадык, и чувствует вибрацию, когда Хэйдзо стонет в поцелуй. Все это так слишком и так потрясающе, что Кадзуха стонет протяжно, не переставая терзать чужие губы. Хэйдзо прекрасный, красивый, горячий и до невозможности глупый. И Кадзуха так сильно любит в нем это, что порой становится не по себе.       Хэйдзо льнет к нему как котенок, руками цепляется то за шею, то за плечи, притягивая ближе к себе, чтобы не потеряться. Словно Кадзуха куда-то сейчас собирается сбежать. Ему почти плохо от осознания, что его чувства, кажется, взаимны, что сейчас он чувствует тяжесть губ и тела именно того человека, которого так долго и сильно хотел. Голова кружится от нехватки воздуха и губы уже саднит, но ему так чертовски мало всего, что он лучше задохнется, чем отпустит Каэдэхару хоть на мгновение.       Кадзуха улыбается, когда Хэйдзо разочарованно выдыхает ему в отстранившиеся губы. Жмется своим лбом к чужому, притираясь носами, и расслабленно прикрывает глаза, чувствуя в своих волосах шевеление чужой руки.       — Я тоже уже, Хэйдзо, — шепчет в самые губы, слыша тихий смешок своего возлюбленного. — Давно.       — Не дольше меня, я уверен, — детектив чуть тянется вверх, касаясь губами чужого носа.       — Разве это имеет значение?       — Нисколько.