Все мы немного сумасшедшие

      Луна рассыпается по чернильной глади золотыми бликами, вязнет-путается в воде, заигрывая с ней, как с любовницей во время долгожданного свидания. Иззи сидит на камне среди пышной зелени, скрывающей его от глаз. Закатав штаны и опустив ноги в реку по щиколотки, он смотрит, как вдали резвится команда, заглушая своими счастливыми криками шум водопада и разрывая умиротворение ночи. Они плещутся, брызгаются и толкают друг друга; тупое ребячество. Безумные дети.       Жаль, что здесь не водятся хищные русалки. Иззи представляет, как водяные девы с завораживающей песней, несущей смерть, окружают слишком довольных жизнью идиотов, не давая им пути к отступлению. Как чарующие голоса, льющиеся предсмертной песней, замолкают, и последние мгновения жизни жертв обрываются вместе с их дикими криками. А русалки всё терзают и терзают, впиваются острыми клыками в живую плоть, утаскивают на дно... Как искрящиеся лунные отблески на воде смешиваются с кровавыми разводами и ошмётками плоти, и всё обагряется насыщенным красным. Кровавая река.       Иззи нравятся тёмные оттенки красного. Пусть красный и любят связывать с чувственностью и страстью, но Иззи его олицетворяет с жестокостью и смертью. Этот цвет честен в своей трагичности и кровавости. Вот только в свете луны кровь выглядит чёрной, русалки – всего лишь миф, и даже акулы здесь не водятся. Да и Иззи не умеет рисовать, чтобы запечатлеть греющую душу своей кровожадностью картинку, что подогревает его воображение.       Раньше Иззи не мог похвастаться таким ярким воображением – не было ни повода, ни времени. С тех пор, как он существует на «Мести», ему только и остаётся, что фантазировать о кровавых временах, вот и проснулась в нём эта самая так воспетая всеми фантазия – пожалуй, единственная польза от всей этой отвратительной ситуации. Глядишь, скоро будет видеть какие-нибудь фигурки в чаинках на дне чашки и находить в них глубокие смыслы. Всё ж какое развлечение.       — Всё бы отдал, чтобы узнать, какие подлые мыслишки можно обдумывать с таким злорадным выражением лица, — подкалывает Сприггс, подплывая к месту, где спрятался от всех Иззи. Кто бы говорил про выражение лица, сам смотрит роковой сиреной, задумавшей если не сожрать, так укусить – хотя бы словами.       — Всё бы отдал, говоришь? — задумчиво тянет Иззи и кривится, когда Люциус вылезает из воды. — Какого хрена ты передо мной своими причиндалами светишь, придурок?!       Иззи демонстративо отворачивается, раздражённо шипя.       — А в чём я должен был плавать? — фыркает Люциус, зябко ёжась от прикосновения воздуха к мокрому телу. — Может в мешок завернуться, чтобы твою впечатлительную натуру не шокировать? Обычно всех всё устраивает, один ты вопишь, как в задницу ужаленный, когда видишь хуй.       — Мистера Баттонса с его лунными купаниями как будто мало, ещё и ты тут без исподнего шастаешь...       — Тебе ещё не надоело бубнеть?       — Прикройся уже чем-нибудь!       — Чем?       — Я взял с собой полотенце, вон там на камне лежит.       Укутавшись в большое пушистое полотенце с рисунком разноцветных пёстрых птиц, Люциус деловито садится рядом с Иззи и опускает ноги в воду.       Сначала они сидят в уютном безмолвии, и Сприггс не докучает. Иззи гадает, когда же мальчишка не вытерпит и примется болтать бесмыссленные глупости. Блаженное молчание с ним не продлится вечно.       Люциус выдерживает на удивление долго, Иззи даже успевает расслабиться и снова погрузиться в фантазии о воможных несчастных случаях, что могли бы случиться в этой реке с членами команды «Мести». Они бы могли попасться в рыболовные сети и начать есть друг друга. Или забраться на камни, чтобы понырять, поскользнуться и размозжить голову об острый выступ. Или попасться в водяную воронку и сгинуть там на веки вечные. Нет, слишком скучно для пробудившейся фантазии. Может, нападение бешеных ядовитых медуз? Медузам здесь тоже неоткуда взяться, но почему бы не помечтать о приятном.       Как только мысли в его голове доходят до глодающих Боннета пираний, Люциус подаёт голос:       — Хорошее ты место выбрал, здесь уютно сидеть, и вид красивый.       — Поэтому ты приплыл ко мне, чтобы мне здесь не было слишком хорошо и уютно? — ёрничает Иззи.       — Наоборот. Решил скрасить твоё одиночество, — отбивает Люциус, посматривая на Иззи с озорством и распаляя в глубине его души азарт.       — Вот же мне повезло! — саркастично восклицает Иззи, не оставаясь в долгу.       — Можешь не благодарить, мне не жалко радовать людей своей милой компанией.       — Всех уже обрадовал до мокрых штанов, только я остался?       — Вот я и дождался от тебя комплимент. Только что-то не вижу радости на твоём лице. А ну радуйся! А то не уйду.       — Весомая угроза. Ты умеешь замотивировать.       — Я тебе совсем не нравлюсь?       Неожиданный прямой вопрос Люциуса застаёт Иззи врасплох, его даже в жар бросает от всколыхнувшейся лёгкой паники.       — Что? Нет! То есть да... То есть нет, я... Да что это за тупые вопросы вообще! — запутавшись в словах от волнения и возмущения, Иззи напряжённо замолкает.       — Ладно, не мучайся, я просто дурачусь, — Люциус шутливо толкает его плечом. — Можешь не отвечать. Есть выпить?       Иззи отстранённо качает головой, с усилием выбрасывая из головы предыдущий вопрос Люциуса и пытаясь сосредоточиться на новой теме разговора.       — А хочешь?       — Ч-что?       — Выпить хочешь, Иззи? Я могу принести.       — Мне надо оставаться в трезвом уме и твёрдой памяти, чтобы следить за обстановкой. Мало ли что. Русалки, например, нападут на этих идиотов. Или акулы. Или медузы. Или...       — Или маленькие пиявки заберутся под кожу и начнут там копошится и заживо грызть внутренности, заставляя выхаркивать собственную кровь и ногтями сдирать с себя кожу, — фантазия Люциуса оказалась куда более изощрённой, кто бы сомневался. Эта игра, что Иззи придумал себе на «Мести», была достаточно отталкивающей, чтобы убить желание с ним общаться, но Люциус с лёгкостью её подхватил, будто знал правила. «Думаешь, я сумасшедший?» — спрашивал его Иззи. «Все мы немного сумасшедшие», — со смехом отвечал Люциус. Его забавляло, с какой увлечённостью Иззи играет в свою выдуманную игру («и при этом до сих пор не можешь придумать достаточно ужасающую пытку, чтоб заставить каждую клеточку тела содрогнуться, тоже мне помощник Чёрной Бороды»).       — В любом случае обидно будет на утро не вспомнить такое зрелище, как нападение хищных морских гадов, — Люциус скидывает полотенце и, кряхтя и ойкая, осторожно сползает с камня в реку. Оборачивается к Иззи и добавляет с нарочитой снисходительностью: — И да, если передумаешь, то всегда можешь позвать меня на свидание. Я, так уж и быть, найду для тебя время.       — С чего бы мне это делать? — режет Иззи в ответ язвительной усмешкой.       — Потому что всё же я тебе нравлюсь. Не скучай, — бросает Люциус с игривой улыбкой прежде, чем поплыть назад к команде.       «И ничего у меня не впечатлительная натура», с раздражением думает Иззи, провожая взглядом уплывающего Сприггса.       Ночь таинственна и безумна, полна противоречий, наполнена то опасностями, то блаженным успокоением души. Вода лижет ступни, приглашает в свои объятия. Команда галдит, смеётся, залезает под водопад, забирается на плечи друг друга и ныряет. Наслаждается жизнью так, будто это последний день на земле. Иззи размышляет не окунуться ли ему тоже.       Вспоминаются слова Люциуса про пиявок; каждую клеточку тела передёргивает от отвращения и жути. Иззи поспешно убирает ноги из воды. Купаться он передумывает.