шепот страха.

      Люмин бежит, спотыкается, от чего-то неизвестного несется, чувствуя, как сердце от страха в пятки кидается, готово покинуть этот мир, спрятаться и остаться где-то далеко, где-то, где не найдет никто, даже она сама. девушка ничего не помнит, ничего не знает, потерянная и забытая; ей остается лишь продолжать бежать от одной неизвестности прямо в пугающие лапы другой, явно жаждущей ее растерзать на маленькие клочки не меньше первой.       Отдышка, тяжёлая и дряхлая. Блондинка сквозь звенящую головную боль наконец глаза открывает, точно сыпью, дрожью покрываясь. уже не так холодно, не так страшно, но так же тихо.       — Уже очнулась?       Люмин не на шутку пугается, даже рефлекторно меч призвать старается, но одергивает себя вовремя, когда наконец узнала знакомый голос. Сяо. Плечи женские точно обмякают, и та пустым взглядом адепта сверлит, изучает, точно какой-то рисунок, много смысла таящий; то ли прошла вечность, то ли одна секунда; девушка не может разобраться, непонятки сковывают ее тело, чувства, эмоции. Что происходит, кстати говоря? Почему она здесь? Почему здесь он?       Отрывки воспоминаний, мутные, скрытые и непонятные, кипятком бьют в голову, отчего она заболела с новой силой. Точно. Орден бездны. Ее мольба. Но толком она ничего не помнит. Она же не могла наговорить лишнего в переплете мыслей? От волнения даже колени чуть дрожать начинают, кровь к голове приливает, волнение по венам кипятком хлыщет.       Вопрос парня все так же висит в воздухе, заполняя пространство между ними. Адепт руки на груди скрещивает, явно хочет что-то спросить, но решиться не может; его эмоции явно тоже поддеты всей сложившейся ситуацией. Она все же не удержала слова за зубами?       — Почему ты одна поплелась в такое место, даже не позвав никого с собой?       Голос настойчив, хотя при этом словно бесстрастен; от этого вопроса девушке не удастся увильнуть.       — Я предполагала, что справлюсь сама.       Лишь сейчас люмин замечает запах волчьего крюка в комнате, а так же перебинтованные поверх одежды раны. Кажется, кто-то печется о ее личном пространстве.       — Предполагать мало, нужно быть уверенной. Что, если бы я не успел?       Вопрос резкий, топором рубящий все возможные попытки отговориться, поставить очередной защитный барьер в разговоре, даже промолчать не удастся. Но она н-е з-н-а-е-т; не знает, что отвечать, не знает, куда деваться, хоть идти в мондштат пешком. Знает лишь то, что правда сглупила, отправившись в то место одной.       Люмин глаза разбитые, перебитые и перепуганные вниз опускает, не желая даже думать над ответом. Хочет просто молчать, хотя ощущение на себе его медовых глаз в покое не оставит. Конечно, чувства ее щекочущей дрожью обычно проскакивают от груди к низу живота и обратно по ребрам возвращаются, стоит ему взглянуть на нее. Но не так. Но не в этот момент. Сейчас она чувствует лишь стыд и нежелание поднимать эту тему. В груди жужжит что-то, сжимается, круги вокруг артерий наворачивает.       Сяо тоже не знает, что делать. Может быть, он был слишком груб. Или, по крайней мере, показался таким? Ему не нравится, что она так безалаберно подходит к некоторым делам. Ему не нравится, что она вот так рискует своей жизнью. Недовольство даже в глазах читается, смешанное с неким волнением, словно невидимым.       — Если что - то подобное повторится, не оттягивай до последнего. Сразу зови меня по имени.       Адепт отворачивается, все еще руки скрещенными держа. Недовольство бушевало где - то на заднем плане, что весьма необычно для него; сейчас он не желает давить на нее сильнее, особенно видя ее состояние. Сяо хочет, чтобы она была под защитой.       — Ты все это время был здесь?       Она не игнорирует. Просто не знает, что ответить. Точнее знает, конечно, что нужно поблагодарить, но жгуче-обжигающее чувство стыда съедает ее изнутри, тянет во все стороны одновременно.       — Лишь заходил время от времени.       Врет, как дышит. Стоял здесь с того момента, как раны ей перевязал, даже с места не сдвинулся, глядя на нее без сознания.       — Извини.       Понятия не имеет, нужно ли извиняться, понятия не имеет, как продолжить разговор. Ладони горят, а озноб яркими искрами хлещет по сознанию, мыслям, пониманиям.       — Тебе следует обратиться к кому-либо, чтобы они помогли как следует обработать и перебинтовать раны. Оставайся здесь, сколько понадобится.       Между ними сотни тысяч недопониманий, не вовремя пересекающихся взглядов, несказанных в нужный момент слов; все это собирается в один узел и крутит меж ними хороводы, шепчет, подсказывает, как сильно хочет вырваться на свободу.       Защитник якса лишь поворачивается в пол-оборота к ней, явно собираясь скрыться с глаз чужих.       — Можешь побыть со мной?       Слова льются сами; она уже покрывает себя тысячью известных ей проклятий, чуть ли не сгорает от смущения, ощущая жгучесть своего вопроса до дрожи пальцев, учащения сердцебиения.       Парень молчит. Секунды, минуты, часы могли бы пройти в один миг, явно не ощущаемый ими обоими. Если он и согласен выполнить ее желание, то как это сказать?       Сяо всегда был обречён на одиночество, нелюдимость и отрешенность от мира. Сейчас же он теряется, пусть и не показывает этого, даже глазом не моргает; он не общался с людьми. Адепт молча делает пару шагов, садится на кровать к ней в ноги. Вероятно, именно так он выразил, что выполнит ее просьбу.       Люмин же приподнимается, наконец садится, ноги под себя подогнув. В глазах ее мутных желтым пламенем светятся непонятки, ее ошибки и страхи; она не полностью пришла в себя. Зацикливает взгляд она на чужих волосах, точно старалась увидеть там что-то.       — Ты не ранен?       — Я увернулся от всех атак.       Она опять даже не догадывается, что говорить. Чувство, говорящее, что она обременила его своей просьбой, заставляло раны пульсировать, точно кровь сейчас польется ручьем. Мысли, точно сладкая вата во рту, тают, плавятся; голова идет кругом: видно, она восстановила не все силы. Тело обмякает, вновь требует покоя и сна. Сердце бьется в бешеном порядке до сих пор. Девушка, сама того не замечая, наклоняется, точно сейчас вновь провалиться в липко-сладкий сон. лбом она уткнулась в чужое плечо. Это ярким током прошло по телу, венам, артериям, заставляя широко раскрыть глаза, резко отклониться назад, чтобы перестать доставлять ему дискомфорт.       Зрачки дрожат, кровь в венах то пересыхает, то пульсирует, дыхание учащено. Но он, кажется, спокоен, непоколебим как океан, точно ничего не произошло. очередное извинение уже почти вырвались из ее уст, но чужая рука легла ей на лоб, отнимая дар речи полностью, забирая все слова, точно ему не нужно было их слышать.       — У тебя жар.       Она уже не слышит. Путешественница готова утонуть в чужих глазах, потонуть в них без малейшего остатка. Она чувствует, как к голове кровь прибивает, пульсирует и гоняет чувства из стороны в сторону, снимает все запреты.       Она тянется к нему, как цветы тянутся к солнцу, а он, в свою очередь, отказом не отвечает; скорее, не уверен, можно ли ему приближаться в ответ. Ее губы застывают в считанных сантиметрах от его уст, но ей кажется, что между ними намного больше. Этот ее жест словно спрашивает, можно ли ей прикоснуться, можно ли стать целым с чужой недосягаемостью.       Их дыхание пересекается, цепляется друг за друга; Сяо наконец решается приблизиться, сокращая расстояние между ними до нуля, накрывая своими губами ее губы.       Миры схлопнулись, перевернулись с ног на голову и вернулись на место; ему нравится видеть, как танцуют искры чувств в ее зрачках; смешанное удивление, радость, привязанность.       — Я хочу, чтобы именно ты перебинтовал мои раны.