Правильная

Тёмный экран перед глазами, только какие-то яркие точки мелькали и прыгали с места на место, скрываясь в чёрном пространстве, будто падая в бездну навсегда, навеки. Сильный толчок резко подбросил спящую девушку вверх, мешая ей досмотреть сон до конечной остановки — будто знал, что её ждут, и морально готовил к тому, что будет больно. Глаза открылись. Тяжёлый запах пыли и холодный зной не мог перебить даже самый тёплый обогреватель любой машины. Руки судорожно потянулись спрятаться в тёплое шерстяное пальто, от которого тоже шёл запах. Чего-то безумно старого — например, запах книг, который, наоборот, был ей приятен, с лёгким оттенком апельсина. Апельсин — сразу представлялось что-то горящее жёлтым или оранжевым, яркий цитрусовый запах и кисло-сладкий вкус. Такая прелесть могла позволиться только на Новый год, да и в любой другой праздник. Семья Скребневых могла себе позволить апельсины чуть-чуть почаще. Екатерина огляделась. В окне транспорта до сих пор виднелись сгустки тёмных стволов и зелёные уголки, мешающие проезду по песчаной дороге, царапая стекло машины. Катя прислонилась к правому углу, точнее, к стеклу, и прижала голову к плечу, чтобы рассмотреть высоту этих елей. Ей было интересно: что даёт деревьям возможность так хорошо расти здесь? Скорее всего — удобренная почва. Туда, куда они едут с семьёй, вряд ли кто-то что-то загрязнял. Скорее всего, просто некому. Время близилось к вечеру. Даже пяти не было, но темнело быстро, словно по щелчку. Отцу пришлось включить фары, чтобы разглядеть снежную дорогу и не застрять где-нибудь. Этого ещё не хватало. Вся семья была на взводе. Каждый знал, что они едут туда не по своей воле, а по жизненным обстоятельствам, по проблеме. Приходилось потерпеть несколько жалких дней — и они уедут отсюда. Уедут же? Деревня "Озёрки". Катя до сих пор помнила, как отец с горящими от ярости глазами подбежал к матери и нервно сказал, щёлкая зубами: — Собираемся. Взяли. Под словом "взяли" могла понимать смысл только высшая степень семьи — в данный момент это были мама и папа. Екатерина отодвинулась от окна и посмотрела вбок. Рядом с ней лежала её сумка со всеми вещами. Это её насторожило. Обычно такого не было — чтобы они срывались с места и уезжали неизвестно куда. Так что сравнить ей было не с чем. Но факт, что пришлось взять почти все вещи из дома, был тревожным. Катя прикусила губу, отвела взгляд в сторону и вспомнила, как заметила отца за странным занятием. Его рука держала телефонный провод, а в другой — нож. Через секунду провод был перерезан. Катя тут же спряталась за край деревянной дверцы, чтобы не попасться на глаза и не вызвать раздражение у отца. Погрузившись в воспоминания, Катя посмотрела вперёд на мать, которая спокойно облизнула большой палец и перелистнула страницу. На твёрдой обложке книги золотыми буквами значилось: "Мастер и Маргарита". Шикарная книга — так считала её мать. И дочь тоже. Её спокойствие передавалось Кате. Рядом с ней было по-настоящему комфортно, несмотря на склонность Светланы читать нотации. Светлые пряди волос были убраны за ухо, а голубые глаза быстро скользили по строчкам, впитывая смысл. Интересно, в который раз мама перечитывает эту книгу? Взгляд перешёл немного влево — строгий отец с лёгкостью держал руль, но при этом с максимальной концентрацией и жёсткостью. Его тёмная борода была довольно густой. Катя часто называла его "Лесником" — неведомо почему, но такие ассоциации рождались у неё в голове. Михаил был высоким. Всегда носил плащи или пальто, но исключительно чёрного цвета. Тоже особенность. У него был строгий взгляд на себя и на семью. Особенно — на ту, кто продолжит его род и подарит ему внука. Михаил настаивал, чтобы фамилия внука была Скребнёв. Хотела ли этого Катя? Вряд ли. Её взгляд упал на зеркало между родителями. В отражении — яркие серые глаза, длинные русые ресницы, которые обычно никто не замечал. Приходилось подкрашивать тушью. Аккуратный носик, пухлые губки с нежной розовинкой и тёмные брови. Волосы — русые, длинные, до середины спины. Катя этим гордилась: ни разу не стриглась, боялась и не разрешали. Высокий рост, приметная внешность, стойкий характер и… обычная семья. Хотя почему-то эта обычная семья едет в захолустье, куда ни один здравомыслящий человек не повёз бы близких. Катя поперхнулась слюной и пришла в замешательство. Рука потянулась в карман пальто, где обычно лежали две-три мятные карамельки. Потянулась — а их и нет. Мама обернулась, явно недовольная тем, что её отвлекли от чтения. Окинула дочь строгим материнским взглядом и сказала: — Не умирай, чуть-чуть осталось. — Потом тяжело вздохнула. Устала. Как и отец, который мечтал лечь в родную постель, а не сидеть за рулём уже почти сутки. Скребнева выдохнула и вновь посмотрела в окно, будто что-то могло измениться. Видимо, высшие силы её услышали: в окне появились старые дома. Сначала один, потом два, потом больше. Деревянные домики стояли плотно друг к другу. Некоторые — отдельно, в одиночестве. Много было заброшенных, словно забытых. В некоторых горел жёлтый свет. Почти все топили печь: из труб валил серый дым. Наверное, дровами. Катя на секунду представила треск тлеющего дерева. А запах, наверное, особенный… А лес всё преследовал их. Даже до самого конца. Густой, страшный — даже если свернёшь правильно, всё равно пропадёшь в лапах этих деревьев. Машина медленно остановилась у дубового дома, окружённого высоким забором — метра два, не меньше. Гнойные тучи заполнили небо, и без того еле пропускавшее свет. Отец глубоко выдохнул, потер переносицу и закрыл глаза. Его рука всё ещё держала руль. Мама почувствовала его тяжёлое дыхание, наклонила голову ему на плечо и тихо выдохнула — чуть живее, будто пытаясь найти хоть каплю радости. Катя дёрнула за ручку, чтобы выйти и вдохнуть холодный морозный воздух. Он тут же окутал её. С неба пошёл снег. Тающие снежинки ложились на всё, чего могли коснуться своими острыми краями. Скребнева шмыгнула носом и стала осматриваться. Рядом с домом — тропинка в деревню. Они были на окраине. Это не приносило ни радости, ни спокойствия. Скорее — тревогу. Но кто её спрашивал? Мама вышла следом, с сумкой, что лежала у неё у ног. В ней, наверняка, были продукты — в багажнике ведь не осталось места: он был забит под завязку. Она кивнула Кате и тихо сказала, наклоняясь вперёд: — Бери сумки, помогай. — После подошла к забору. Поставив пакеты в снег, потянулась к карману шубы, нащупывая ключ. Но замка на воротах не оказалось. Катя перевела взгляд на машину и сказала отцу, который всё ещё нуждался в помощи: — Иду, пап. — И быстро пошла к багажнику.

***

Темные зелёные обои буквально засасывали при входе, ведя дальше вглубь дома. Казалось, время перестало идти, будто дало несколько секунд остаться в прошлом — проститься с тем прошлым, где было радостно и спокойно. Катя зашла в дом, донося последние картонные коробки, а после опустила их на пол возле двери и сняла с себя сапоги на каблуке. Пройдя дальше, она освободила проход, чтобы отец смог войти и не оступиться. Бурый взгляд прошёлся по деревянному полу, от которого скрипела каждая половица, будто собиралась прогнуться и подставить подножку. На цыпочках, что ли, ходить? Пройдя дальше, даже не сбросив с себя пальто, Катя заметила, как мама уже крутилась по комнатам, раскидывая вещи и пытаясь придать дому уют. Но даже вещи из приличного города не могли спасти это место, в котором даже находиться не хотелось. Пыль забивала нос, перекрывая кислород. Снаружи началась метель, ветер выл, будто хотел вломиться внутрь. Катя испуганно дёрнулась и пошла дальше наверх. Ступеньки скрипели, резали уши, как и взгляд. На втором этаже было всего две комнаты, больше напоминавшие чердак. Здесь, похоже, никогда не проходили тряпкой, и, судя по всему, хозяева попросту решили отказаться от уборки наверху. Девушка осмотрелась. Верхний этаж был таким же тёмным. Обои — красные, но тоже мрачные. Тут вообще есть хоть какой-то лучик света? Коснувшись двери, у которой отсутствовала ручка, она слегка ударила её, и та поддалась. Внутри оказалась ванная, точнее — что-то похожее на неё. Грязно-голубые обои и синяя плитка рядом с ванной. Шторка была почти прозрачной, с рисунками дельфинов. Удивительно — ванная и без ручки. Катин взгляд упал на полочку с зеркалом. Оно висело рядом, покрытое трещинами, белая краска осыпалась с каждым движением. Так и было. Катя потянулась за дверцу и открыла её. Внутри — пустота, только две полки. Скорее всего, раньше тут хранили лекарства, но сейчас — лишь паутина в углу. Где же хозяин этой хижины? Брезгливо захлопнув дверцу, она отдёрнула руку и стала отряхивать её. Находиться тут было неприятно: наступать, трогать, даже вдыхать. Ужас. Катя перешла в другую комнату. Там хотя бы была золотистая ручка — правда, краска на ней тоже потрескалась. Открыв дверь, взгляд упал на большую односпальную кровать. Над ней висели полочки — для книжек и мелочей. Сев на матрас, Катя посмотрела на потолок — там висела люстра, но без лампочек. Свет включать было бы бесполезно. Вздохнув, Катя огляделась. На стене — большое зеркало, обои были светлее, чем в остальных комнатах: бежевые с цветочками, как у бабушки. У стены стоял огромный шкаф, во всю стену. Удивительно большой и даже немного пугающий. К счастью, Катя уже не боится бабаек, но в детстве точно бы не согласилась спать тут. Встав, она подошла к столу у окна. Из него открывался вид на лес, а вдалеке — здание, похожее на школу. Видимо, туда она и будет ходить. Опустив глаза на лес, Катя мрачно вспомнила про школу. "Тут же одни нелюди живут. Все, наверное, в пыли ходят и дышат этой гадостью. Как здесь вообще можно существовать?! Наверное, про манеры только в книжках читали — если вообще читать умеют. Тут даже достопримечательностей нет. Только местный клуб, вот туда они, наверное, и собираются — гадости всякие вытворять." Мысли прервал звук шагов. Сзади раздалось громкое ругательство: — Блять, — прошипел мужской голос. Катя обернулась и увидела отца. Он держал в руке ручку от её комнаты — ту самую, пожалуй, единственную целую в доме. Отец посмотрел на ручку и усмехнулся: — Да что ж тут всё ломается, — буркнул он, а затем добавил ещё пару ругательств, но тише — Катя не расслышала. Наконец он взглянул на дочь и сказал:— Там мать тебя зовёт. Он ещё раз взглянул на ручку, нахмурился, будто пытался испепелить её взглядом, потом просто положил её на тумбу и пошёл вниз. Катя снова посмотрела в окно и тихо прошептала— Чтоб всё тут сгорело... Шёпот прозвучал холодно, но лицо Катерины осталось спокойным.

***

После первой ночи в доме вся семья принялась наводить порядок — у каждого члена семьи были свои задачи. Михаилу досталось самое тяжёлое, мужское: прикрутить лампочки по всему дому, починить ручки на дверях, собрать паутину с потолков и прикрутить ножку стола, которая держалась буквально на божьем слове. Светлана взяла на себя тоже немало дел — ей предстояло убрать две комнаты, кухню, родительскую спальню и ванную. Дочери они, пожалев её, дали задание попроще — убрать свою комнату на втором этаже и зал. Странно, что Катя не заметила эту комнату раньше — она буквально была вторая по счёту от входа, но всё же как-то ускользнула от её внимания. Уборка не приносила удовольствия. Даже шутки отца не спасали ситуацию, хотя Михаил и был мастером чёрного, но весёлого юмора. Пока отец с матерью находились в ванной — Михаил снаружи прикручивал ручку, а Светлана протирала последнюю полку и загружала стирку — Катя мыла пол в своей комнате. Пришлось дважды менять воду — пыли здесь было слишком много. Протирая каждую половицу, она долго стояла на коленях, из-за чего кожа на них стала красной и болезненно щипала. Но, как только рука вновь потянулась за тряпкой, она зацепилась за что-то. Удивлённо прищурившись, Катя медленно опустилась ниже и попыталась освободить тряпку. Резким движением она дёрнула её — и в большой палец вошла заноза. Катя болезненно схватилась за палец и посмотрела на него. — Блин... — тихо прошипела она, рассматривая ранку. К счастью, заноза была неглубокой, и девушка быстро её вытащила, выбросив в ведро с водой. Но тряпка так и осталась зацепленной. Поддев половицу, Катя с лёгкостью сняла её. Внизу не оказалось дырки в полу — наоборот, там была небольшая выемка. Катя опустила руку внутрь и нащупала что-то металлическое. Промежуток был небольшой, неглубокий, и вскоре пальцы обхватили находку. — Мам, пап... — начала звать она, собираясь показать находку, но замолчала, когда поняла, что держит в руках настоящий револьвер. Подобное оружие она видела только у отца — и то, изредка. Рука задрожала, как и ресницы. Не раздумывая, Катя быстро вернула револьвер на место и закрыла половицу. В этот момент в комнату зашли родители. Мама посмотрела на дочь, сидящую на полу с опущенной головой, удивлённо приподняла брови: — Ты закончила, что ли? — спросила она, прислоняясь к дверной раме и сложив руки на бёдрах. Папа же молча вышел из комнаты, продолжая заниматься своими делами. Катя медленно повернулась к матери, натянула на лицо слабую улыбку и кивнула.— Да, пойдём, я тебе помогу, — ответила она и вышла из комнаты, а следом за ней пошла Светлана.

***

— Екатерина! Громкий голос снизу моментально привёл в чувство. Женский, строгий — значит, мама. Готова ли она поиздеваться? Ну… не прямо издеваться, но наверняка выдать очередную лекцию о том, что дочь в этой жизни делает всё не так. Можно ли перечить? Нет. Ни начинать, ни заканчивать — Катя не имела права. Глаза метались по тёплой постели, от которой девушка отлипла буквально минут семь назад. Всё ещё сидя, как мокрый цыплёнок, Катя шмыгнула носом и мечтала снова слиться с этой кроватью. Но нужно было вставать. Босые ноги коснулись холодного, нет — ледяного пола. Взгляд метнулся к двери, а голова кружилась от ужасно твёрдой подушки. Казалось, в ней не перья, а целые комья с острыми концами, вот-вот прорежут наволочку и достанут до мозга. Катя резко зажмурилась — и только потом поняла, что уже стоит в ванной. Пришлось открыть глаза. Сначала один — чтобы убедиться, что это не сон, что ей действительно придётся выйти наружу, показаться. Потом второй. Над ней висела одинокая лампочка на проводе. Казалось, стоит только ветру дунуть или случайно её задеть — она рухнет, и осколки врежутся прямо в кожу. Опустив голову, отгоняя мысли прочь, Катя занялась водными процедурами. Когда вода коснулась лица — она ожила. Грудь стала вбирать больше воздуха, мысли прояснились. Рука провела по лицу, потом взялась за зубную щётку и начала чистить зубы. Глаза были немного красные — наверное, от недосыпа. Да, скорее всего. Пройдёт минут через десять. Закинув щётку в стеклянный стакан, она выключила воду и вышла из ванной. Снова босые ноги коснулись пола. Внизу уже слышался характерный шум: мать возилась на кухне, скорее всего, варила кофе, а отец курил сигарету. Запахи смешались — и было удивительно приятно уловить родной аромат в совершенно чужом доме. Чёрт. Зайдя в комнату, Катя снова заметила ту самую скрипучую половицу. Покосилась на неё с опаской и, будто невзначай, кинула на неё коробку с вещами, которые так и не разобрала. Точнее, не развесила в шкаф. Она как раз была ей нужна. Усевшись на кровать, Катя любопытно отлепила с коробки скотч и начала искать школьную форму — или хотя бы что-то похожее. Копаясь в вещах, она не заметила, как в комнату вошли. Дверь была приоткрыта — возможно, Екатерина побоялась, что, если снова тронет ручку, та окончательно отвалится. Вошла Светлана. На ней был безупречно чёрный шёлковый халат, который выглядел слишком роскошно для этого утреннего хаоса. Тапочки казались немного смешными, но в доме действительно было холодно. Она поставила руки на бока, хмыкнула и сказала: — Чего тут купаешься? Увидев полную коробку, её лицо нахмурилось ещё сильнее. — Я не поняла, почему ты не разобрала коробку? Вчера нельзя было это сделать? Своими злыми глазами она посмотрела на Екатерину так, будто та совершила преступление, за которое ещё долго будет расплачиваться. Хотя это просто коробка. Катя посмотрела на мать, тяжело вздохнула, опустила глаза и, наконец, найдя рубашку с юбкой, тихо сказала: — Извини, мам. Я вчера устала… Ещё это… Почему мы вообще здесь? Она не успела посмотреть матери в глаза — та тут же оборвала её: — Рот закрой, — резко сказала Светлана, дёрнув носом. Скулы напряглись, будто она готовилась сказать ещё что-то ядовитое. — Отец и так заботится о нас, а ты нос воротишь? Не смей при нём такие вопросы задавать. И при мне тоже. Она выхватила одежду из рук дочери и, пригрозив пальцем, добавила: — Пойду поглажу. Потом заберёшь. Снова оглядев комнату, она вышла, громко закрыв за собой дверь.

***

Катя стояла возле зеркала у выхода. Чёрное пальто было расстёгнуто, но на ногах уже были сапожки — как раз к случаю: на улице так намело, что трудно представить, как люди вообще передвигаются без транспорта. А кто-то ведь даже не знает, что такое — иметь собственную машину. Причёсывая волосы, Катя заметила, как сзади подошла мама и протянула портфель. Да уж, это тебе не школа в центре Москвы, где расскажут, как красиво жить. Здесь — место, скажем прямо, «глушь». Катя обернулась, взяла портфель, а следом мама вручила и сумку — её Катя подготовила сама: там была сменка. Екатерина даже удивилась — неужели здесь действительно надо переобуваться? Уборщиц, что ли, не хватает? С выпученными глазами, Катя уже собиралась выходить из дома. Точнее, вовсе не собиралась — мама буквально выталкивала её за дверь, подгоняя идти в школу. На часах вчера было всего семь утра, а уроки начинались в семь тридцать. — Ни пуха, ни пера, — донёсся голос сзади. Катя вышла. Мощный порыв ветра тут же расправился с её причёской, которая и до этого была слабо похожа на аккуратную укладку. — К чёрту, — буркнула она себе под нос, будто всей округе, но не матери. Завязав шерстяной пояс потуже, она направилась к машине, где её уже ждал отец. Сегодня Катя решила сесть спереди. Мамы не было, а отец сам позвал её — видимо, хотел поговорить о школе и о том, как ей здесь. Придётся снова надеть маску, притвориться, что всё нравится. Как всегда. В машине было тепло и уютно — как-то по-домашнему. Только отец умел создавать такой уют даже в незнакомом месте. Он завёл машину, включил фары и медленно выехал со двора. Школа находилась довольно далеко. Он начал первым: — Боишься? — с улыбкой в уголках губ спросил он, бросив на дочь короткий взгляд, после чего вернулся к дороге. Екатерина усмехнулась и откинулась на сиденье, поправляя волосы: — Кого? Каменных людей? Чего их бояться... Катя замолчала. Её действительно охватил странный страх. По спине прошла волна — мурашки пробежались по коже, а потом исчезли так же внезапно, как и появились. Отец взглянул на дочь, посерьёзнел — будто перца съел, причём острого: — Кать, совет тебе... — он немного замялся, подбирая слова, — будь попроще. Здесь люди по-другому воспитаны. Он замолчал. Похоже, продолжения разговора не будет. Что значит «попроще»?.. — подумала Катя, отвернувшись к окну. Она опустила взгляд на заснеженную дорогу. Впереди шли школьники, и даже пожилая женщина, несущая железное ведро, попалась на глаза.

***

Неохотно выйдя из машины, Екатерина сразу заметила, как взгляд начал скакать от одной картины к другой. В первую очередь послышались смешки, хохот, галдёж, перешёптывания — а кто-то и вовсе не стеснялся, наоборот, кричал во весь голос. Едкий запах сигаретного дыма и даже перегар не остановили Екатерину — к сожалению. Отец кашлянул, завёл машину и начал отъезжать назад — уехал по своим делам, а может, снова домой… Как хотелось бы сейчас поехать с ним. Продвигаясь вперёд, Екатерина чувствовала всем телом: на неё смотрят. Спереди, сзади, сбоку — будто глаза были повсюду. А может, это просто кажется? Как говорили психологи, такое бывает — навязчивые мысли, не более. Но нет. Девушка не ошиблась. Все действительно смотрели на неё. Пристально. Изучающе. Будто заглядывали в душу, выискивая там что-то, разрывая каждую песчинку её сердца. Будь у них возможность — они бы дотронулись до неё. Может, они тут все… безумные? Или того хуже — психованные. Ускорив шаг по снежной, протоптанной тропинке, Екатерина старалась не смотреть по сторонам. У ворот толпились ребята: кто-то курил, кто-то болтал, кто-то просто смотрел на вновь прибывшую. На заборе остались потрескавшиеся следы старой зелёной краски, сама школа не внушала спокойствия — напротив, пугала. Проглотив слюну, Катя направилась прямо к входу. Оборачиваться назад было страшно, поэтому голову держала ровно, взгляд — строго вперёд. Внутри, в помещении для переобувания, было слишком людно. Кто-то её толкнул, и Катя едва не упала — прямо в своих сапогах кому-то на голову. В толпе даже прозвучало: "— Подвинься, сучка!" "— Чё встала?!" Решение пришло мгновенно: выйти обратно на улицу и переобуться на пороге школы. Лишь бы не слышать новых "комплиментов". Опираясь одной рукой о бетонную стену, Катя старалась переобуться без происшествий. Но и тут покой ей только снился. Рядом, возле другого столба, стояли трое. Двое из них лениво курили сигарету на двоих, выпуская дым прямо ей в лицо. Катя не успела их как следует рассмотреть — только одного: светловолосый, высокий, в очках. Кажется, единственный, у кого был хоть какой-то интеллект. Остальные — терялись в потоке голосов. Прозвучал грубый и глухой голос, неприятный, будто из под земли, будто зверь притаился в снегу: — Она, что ли?.. Катя обернулась на них с высокомерным взглядом, не скрывая отвращения. Пройдя мимо, она косо посмотрела на компанию и решительно вошла в здание.

***

Антон поправил очки, сунул руки в шершавые карманы куртки, затем хмыкнул и бросил взгляд на товарищей, прищурившись: — Посмотрела на нас, будто на тараканов, — недовольно усмехнулся он, глядя туда, где только что стояла новенькая. Бяша обиженно поморщился, будто по живому задели: — Э, на, а чё тебе тараканы сделали, на? — косо посмотрел он на Антона и затянулся, выдохнув дым прямо тому в лицо, даже не взглянув. Ромка смотрел на всё это с явным неодобрением. Появилась какая-то фифа и уже начала косить глазками. Не выйдет. Он бросил взгляд на Бяшу и, будто желая его приободрить, хлопнул по плечу: — Ничего, братан... — он замолчал, бросил сигарету под ноги и раздавил носком кроссовки, потом снова покосился на Бяшу. Он кашлянул в сторону, понизив голос до шёпота — чтобы никакая птичка не подслушала: — Чё известно? Понятное дело, теперь всех интересовала новенькая. Такая "цаца", да ещё и без охраны. Какого лешего она сюда припёрлась? Сидела бы в своей башне, принцесса херовa. Бяша неловко поёрзал позади, затем пожал плечами: — Да хрен его знает, на... — он на мгновение притих, потом продолжил уже тише, без особого энтузиазма: — Смирнова ещё сама её не видела, видно, на... Закончив, он наигранно заржал. Ромка покосился на него и оскалился: — Брешешь. Но спорить не стал. Проверить всё равно нечем. Может, информация и правда настолько засекреченная, что даже Смирнова, их вездесущая одноклассница, ничего не узнала. Антон переминался с ноги на ногу, затем пожал плечами: — Пойдёмте, зябко. Не услышав ответа, он первым направился к дверям школы. Видимо, новенькая его действительно заинтересовала. А как же Полина? *** Екатерина шагала быстро и уверенно. Конечно, когда на тебя не просто смотрят, а любуются и завидуют, можно задрать подбородок так высоко, что никакая боль не помешает тебе красоваться в глазах любопытных девчонок. Скребнева сияла. Глаза разных цветов бегали по ней, а она, в свою очередь, исследовала школьные коридоры — искала библиотеку, чтобы хотя бы взять книжку, а потом уже идти на урок. Урок. Резкий огонёк в глазах пропал. Катя остановилась перед дверью кабинета номер двести четыре, затем осеклась и отошла в сторону. Книги и учебники вдруг показались ей настолько тяжёлыми, что вот-вот потянут на пол. Странно, но никто не подошёл, чтобы помочь. Закусив нижнюю губу, она положила портфель на подоконник и встала рядом, бесшумно наблюдая за всеми вокруг. На неё тоже смотрели — кучка девчонок пристально разглядывала её. Им явно не хватало только шипящих языков, как у змей… нет, как у гадюк! Кто-то, улыбаясь, изучал её взглядом, но подойти ближе не решался. А Катя сама навстречу никому бы не сделала и шага — скорее отвернулась бы или вовсе ушла. Она опустила голову, дожидаясь звонка — хотела зайти сразу же, чтобы учитель уже был на месте и мог представить её классу. Позади собралась компания. Даже не компания — полукруг. В центре стояла девочка и что-то рассказывала остальным. Катя не расслышала слов, но успела разглядеть объект внимания: высокая, с русыми волосами, заплетёнными в косу. Ярко-зелёные глаза и хитрая, почти лисья мордашка. Девушка постоянно поглядывала на новенькую. Наверняка, если она стояла у того же кабинета, где находилась Катя, значит, они будут одноклассницами. Отложив наблюдение за ней, Катя перевела взгляд дальше — и заметила троицу, которую уже видела у ворот. Она тогда постаралась "осквернить" их взглядом — ну, попыталась. Один из них был самый высокий, не меньше метра девяноста. На нём был синий спортивный костюм с надписью Abidas — странно, вроде называлась марка по-другому. Вряд ли у него были оригинальные вещи, особенно в такой глуши. Лицо — с острыми скулами, карими глазами и тяжёлым взглядом. Нос с горбинкой, губы обветренные. Волосы — тёмные, короткая стрижка, вроде "боксёрская". Рядом шёл тот самый блондин, которого она разглядела раньше. Теперь видно было лучше: голубые глаза, аккуратные пушистые ресницы, светлые губы. Белая рубашка и чёрные брюки делали его почти нарядным. Последний из троицы был чуть ниже, но ненамного. Катя сразу обратила внимание на его странную причёску — даже не знала, как её назвать. У него не хватало двух передних зубов, а глаза были карие. Одет он был в тёплый свитер и штаны. Вместе с классной руководительницей они все зашли в кабинет. Постепенно толпа детей и подростков в коридоре стала рассасываться. Звонок на урок. В коридоре осталась одна Катя. Только бетонные стены слышали стук её сердца. Жаль, что они не могли защитить от всей той гадости и дурного поведения, что её, возможно, ждало — не только в школе, но и в деревне в целом. Кашлянув, Катя взяла массивный портфель, постучала дважды костяшками по деревянной двери и услышала громкое: — Войдите! Она вошла. Дверь отворилась с резким скрипом, но Катя даже не обратила на него внимания. На каблуках она вошла в класс, остановилась у двери и опустила взгляд на учительницу. После короткой паузы сказала:— Здравствуйте, я Катя Скребнева. — и замолчала. Быстро скользнув взглядом по партам, она заметила: кто-то без стеснения шептался, а кто-то даже подмигнул ей. Мерзко. Неужели не стыдно так встречать новую одноклассницу? Её отвлёк строгий голос учительницы — почти как у мамы, только холоднее и безразличнее: — Есть такая. Садись за вторую парту. Женщина поправила очки, внимательно разглядывая новенькую, а затем пролистала журнал и что-то в нём записала. Екатерина кивнула, оглядела ряды парт и заметила — единственная свободная вторая была рядом с девочкой с чёрными волосами, голубыми глазами и милым лицом. Но и тут Катя не выказала ни малейшего интереса — просто села и начала доставать школьные принадлежности. Учительница продолжила урок литературы, рассказывая о "Мастере и Маргарите". Даже здесь — Булгаков, как назло. Пока Катя рассматривала учеников, её взгляд остановился на неприятной физиономии: толстый парень с угрями буквально пожирал её глазами. Он был высокий, с зелёными глазами и проблемной кожей. Рыжие волосы совершенно не шли к его внешности. Катя вздрогнула, когда тот резко дёрнул головой вперёд, будто быкуя, и ехидно улыбнулся. Она тут же отвела взгляд, но в этот момент кто-то мягко тронул её за руку. От прикосновения приятно повеяло запахом ежевики. Катя обернулась — перед ней сидела милая брюнетка, и она тихо прошептала: — Привет, я Полина. Она улыбнулась и поправила волосы. "Ах, как элегантно", — подумала бы бабушка, но Катя лишь кивнула и поспешно убрала руку под парту. Полина заметила этот жест и больше не пыталась заговорить. Только украдкой поглядывала на новенькую, внимательно слушая урок без лишних слов.

***

Урок прошёл скучно. Учитель рассказывал банальные вещи, и в какие-то моменты Катя была готова уснуть, но воспитание не позволяло. Она мечтала пересесть куда-нибудь назад, подальше от этой соседки и, желательно, вовсе одна. Перемена выдалась тихой. Катя пыталась скрыться от любопытных глаз, сидела, полностью игнорируя всё, что происходило вокруг. Она уже была готова возненавидеть этот день — за то, что пришла сюда, за эти лица… Скребнева пересела на самую последнюю парту третьего ряда — учительница с неохотой разрешила ей это, почти как милость. Впереди неё сидел тот самый парень в очках. Как она успела подслушать, его звали Петров Антон. На уроках её то и дело разглядывали двое других парней. Она также услышала их имена — Роман Пятифанов и Бяша Будаев. Бяша… это точно имя? Улыбка у него была такая, что казалось, вот-вот растянется на всю рожу. Мама или бабушка сказали бы: «Где твои манеры, Екатерина?» Ответ был прост — с такими людьми, похоже, придётся говорить на «кирпичном». Если они и его знают.

***

Рома мог поклясться, что сегодня жужжание стояло у всех в ушах. Интересно, было ли это только из-за новенькой, или просто день такой, но у его товарища точно было шило в заднице. Бяша то и дело оборачивался на новенькую и косился, будто женщин давно не видел. А тут ещё и Рому задел — – Ромыч, на. – привлёк он внимание друга и продолжил так же шёпотом, как и начал: – Обернись, на. – Он хмыкнул, и два друга синхронно повернулись в сторону одной и той же парты. А потом Бяшу будто сорвало с катушек. – Я бы ей... – не успел он договорить, как рядом раздался далеко не радующий голос: – Чё ты ей? – Рому больше всего рассмешил его взгляд и задумчивый тон. Что бы он ей сделал? Он и бекнуть не может рядом со своими деревенскими, а тут — фифа городская.