Дело о пропавшем браслете

Леон дю Валлон в последний раз наградил Эжени де Сен-Мартен долгим страстным поцелуем и устало опустился рядом с ней на постель. Девушка после его горячих объятий чувствовала себя вымотанной донельзя, выпитой досуха, словно её любовник, подобно вампирам, которых они встретили совсем недавно, вытянул из неё всю кровь. Вместе с тем магия кипела, клокотала и бурлила в её жилах, требуя выхода, и Эжени, по-прежнему лёжа на спине и глядя в терявшийся в полумраке потолок, подняла руку и щёлкнула пальцами. Окно спальни, повинуясь её жесту, отворилось, впустив внутрь прохладный вечерний воздух. — Надо же, а я только хотел встать и открыть его, — усмехнулся Леон, сползая чуть вниз и устраиваясь возле колен Эжени. — К чему утруждать себя? — ласково спросила она, опуская руку и зарываясь пальцами в его жёсткие светлые волосы. По её телу всё ещё пробегала дрожь наслаждения, и она раскинулась на постели, надеясь, что дующий снаружи ветерок немного остудит её пыл. — Как, должно быть, всё-таки удобно владеть магией! — после близости бывшего капитана, как обычно, потянуло на разговоры. — Можно делать тысячу всяких мелочей, не тратя лишнего времени и не прибегая к помощи слуг. Открывать и закрывать окна и двери, шнуровать одежду, причёсываться, зажигать и гасить свечи, раздувать огонь в камине... — Приходится быть очень осторожной, чтобы никто ничего не заподозрил, — вздохнула Эжени, потягиваясь. Её пальцы перебирали гриву Леона, иногда касаясь шеи, и он, каждый раз чуть вздрагивая, тянулся к ней навстречу, тёрся о её руку, как довольный кот. — Когда в вас первый раз пробудилась магия? — полюбопытствовал он. — До или после того, как вы впервые столкнулись с нечистой силой? — Пожалуй, до, — протянула Эжени. — Это было так давно, что я уже и не помню. Зато хорошо помню свою первую встречу с нечистью. Мне повезло, что это был не вампир или оборотень, а всего лишь безобидный лютен, домовой. — Расскажете? — Леона так заинтересовали её слова, что он высвободился из-под руки Эжени и приподнялся на локте, заглядывая ей в глаза. — Хорошо, — кивнула она. — Правда, это было так давно, что я не уверена во всех деталях — хотя, казалось бы, такую историю сложно забыть. Мне было лет шесть... нет, скорее, семь. Я уже догадывалась, что чем-то отличаюсь от других детей, пыталась управлять лепестками цветов и даже, кажется, говорила об этом родителям, но они мне не поверили — и слава Богу! Леон снова опустил голову на колени Эжени, и она рассеянно провела ладонью по его волосам, но взгляд её уже был неподвижно устремлён в одну точку, а мысли пребывали в далёком прошлом. — Тогда вместо Сюзанны у нас была другая служанка, Шарлотта. Я почти не помню её лицо, но она была чуть старше моей матери, худая и высокая, всегда очень строгая и собранная, а её тёмные с проседью волосы всегда были завязаны в узел. Она редко говорила, мало улыбалась и много работала по дому — возможно, поэтому они с моей матушкой и поладили, ведь они были так похожи! К тому времени, как произошла эта история, Шарлотта служила у нас уже несколько лет, и ни отец, ни мать не имели к ней никаких упрёков. Впрочем, это не помешало им обвинить её в воровстве. Эжени глубоко вздохнула, поправляя свои тёмные пряди, в беспорядке рассыпавшиеся по подушке. — Но надо отдать им должное — они обвинили её не сразу, да и мать позднее говорила, что никогда по-настоящему не верила в виновность Шарлотты. Дело в том, что у матушки был золотой браслет в виде ящерицы, обхватывавшей руку, — кажется, отец подарил его ей ещё на свадьбу. Она редко надевала браслет, считая его слишком тяжёлым и грубым, а маленькую меня, помню, пугал оскал ящерицы, державшей в зубах собственный хвост. — Мать давала вам примерить свои драгоценности? — улыбнулся Леон. — Примерить — почти никогда, но иногда доставала их из шкатулки и показывала мне, говоря, что когда-нибудь это всё станет моим. И вот однажды мать достала шкатулку, стала перебирать её содержимое и увидела, что браслета нет. Сначала она обыскала всю комнату — зная мою мать, могу предположить, что это было сделано со всей возможной дотошностью. Потом матушка обратилась за помощью к отцу и Бомани, они осмотрели весь замок, но браслета не нашли. — И тогда заподозрили служанку? — кивнул сын Портоса. — Родители не знали, что и думать, — ответила Эжени. — Бомани служил моему отцу много лет, был предан им обоим, и ему совершенно незачем было красть, да он почти никогда и не заходил в комнату моей матери! Под подозрение попала и я, но на все расспросы о том, не брала ли я тайком шкатулку и не вынимала ли из неё браслет, я честно отвечала, что не брала и не вынимала, — она улыбнулась, представив себе маленькую девочку, крепко сжимающую кулачки и трясущую головой так, что тёмные локоны бьют её по плечам. — Тогда стали допрашивать Шарлотту, но она была глубоко оскорблена, заявила, что она честная женщина и никогда не возьмёт чужого, сама предложила обыскать её комнату — в которой, конечно, ничего не обнаружилось. Тем не менее отец всё равно продолжал подозревать её. Сейчас, понимая, что Шарлотте грозила тюрьма или виселица, я поражаюсь спокойствию, с которым она держалась! Она стояла на своём, заявляя о своей невиновности, и маленькая я, должно быть, посочувствовала ей. Какую-то часть меня уже тогда тянуло к приключениям, и я решила провести своё расследование. Леон не сдержал смешок, и Эжени шутливо стукнула его по плечу. — Мне же было всего шесть или семь! Как бы то ни было, я начала с того, что целый день убила на поиски, облазила замок сверху донизу, перерыла всё сено на конюшне, несмотря на ворчание Бомани, залезла на чердак и спустилась в погреб. Браслета не было, и я решила расспросить мать, но она не помнила, когда доставала его в последний раз. В конце концов я утомилась, начала капризничать, и матушка отправила меня в постель раньше обычного. Я не особо сопротивлялась — к тому времени у меня созрел план, потому что я увидела на чердаке кое-что любопытное. — И что же это было? — хмыкнул бывший капитан. — Из одного угла выходила цепочка следов босых ног, перепачканных сажей, и уходила за большой сундук, который был слишком велик, чтобы я могла отодвинуть его и посмотреть, что за ним. Следы были маленькие, словно детские, и я подумала, что это какой-то деревенский ребёнок забрался к нам в дом и украл браслет. Хотя я и слышала сказки о домовых, в первую очередь я подумала о разумном объяснении, а не о магии. — И что вы стали делать дальше? — Леон прикрыл глаза, пытаясь вообразить себе маленькую Эжени, храбро шарящую в сумраке чердака в поисках маминого браслета. — Я не стала говорить родителям про следы ребёнка, боясь, что того, кто оставил их, найдут и отправят в тюрьму, а то и вовсе повесят. Вместо этого я решила сама уговорить его вернуть браслет. Как вы понимаете, я была очень смелой девочкой — и не очень умной, — смущённо улыбнулась Эжени. — Той ночью я притворилась спящей, а как только всё немного затихло, выбралась из постели, на цыпочках поднялась на чердак и затаилась в углу. Не помню, сколько времени прошло, — кажется, я порой проваливалась в сон и просыпалась от того, что едва не падала. Потом, уже ближе к рассвету, когда я совсем отчаялась и хотела спускаться, из-за угла шмыгнуло что-то белое. Это был белый кот — большой, пушистый, без единого чёрного или рыжего пятнышка. — И у вас, разумеется, не водилось такого кота в доме? — спросил Леон. — Нет, и вообще в округе редко можно было встретить полностью белую кошку. Удивлённая, я последовала за ним, прокралась мимо комнат родителей, спустилась по лестнице и через чёрный вход выбралась на улицу. Представьте себе — маленькая девочка в одной ночной рубашке и туфельках идёт ранним утром по тропинке за белым котом! — Эжени покачала головой, удивляясь собственному безрассудству. — Хоть со мной и была моя магия, мне повезло, что я не наткнулась на дурного человека, каких, я уверена, множество живёт в наших краях. — Я, когда был чуть старше вас, вместе с другими мальчишками воровал яблоки в садах, хоть и знал, что меня за это высекут, — пожал плечами сын Портоса. — Не мне осуждать вас за безрассудство. — Нет, меня ни разу не секли, — Эжени вздрогнула при одной мысли об этом. — Страшно представить, в какую злую ведьму я превратилась бы, если бы меня наказывали подобным образом, — вы же помните, что боль пробуждает и подпитывает мою магию! — Не только боль, — Леон усмехнулся и погладил девушку сквозь тонкую ткань сорочки, порядком измятой во время их любовных ласк, потом поднялся выше, скользнув под подол. — Об этом я узнала совсем недавно, — она слегка вздрогнула от его прикосновений и смущённо подтянула к себе одеяло. — Право же, Леон, вы сегодня слишком пылки! Ну вот, вы меня сбили... На чём я остановилась? — На том, что вы последовали неизвестно куда за белым котом, — он убрал руку. — Ах да! Кот куда-то исчез, и я ненадолго растерялась, но потом увидела, что кусты еле заметно шевелятся, и полезла туда. Там не было кота, но на траве сидел маленький человечек с белоснежными волосами и такой же бородой. Он что-то едва слышно напевал и расчёсывал свою бороду, а рядом с ним лежала красная шляпа, украшенная пером. Я никогда раньше не видела домовых, только слышала сказки о них, но сразу поняла, что передо мной лютен. Эжени перевела дыхание, участившееся не то из-за того, что рассказ приближался к самому волнительному моменту, не то из-за действий Леона. — Странно, но я даже не испугалась. Может потому, что во всех сказках домовые не были по-настоящему злыми — они творили мелкие пакости, не более. А может потому, что я верила в свою магическую силу, пусть та и была ещё совсем слабой. Или из-за того, что человечек был не больше меня ростом. В любом случае, я выскочила из-за кустов и кинулась к нему. «Это ты украл браслет у моей матушки?» — сердито спросила я и топнула ногой. Леон, представив эту сцену, не смог удержаться от смеха, а вот Эжени была очень серьёзна. — Если бы я знала, насколько опасно связываться с нечистой силой, наверняка оставила бы лютена в покое, но я же не знала! Впрочем, большинство нечисти не трогает детей — если не считать тех, кто оставляет подменышей. Домовой зашипел на меня, как настоящий кот, и я даже не сразу разобрала, что он говорит. «Уходи проч-чь, человеч-чес-ская доч-чь», — скомандовал он, но я только сильнее разозлилась. «Верни браслет!» — велела я и, не зная, что ещё делать, схватила его красную шляпу. «Иначе я заберу твою шляпу и... и сожгу её!». Домовой переменился в лице и побледнел. «Не с-смей!», — прошипел он. «Она дорога мне, как с-сокровищ-ще!». «А моей матушке дорог её браслет!» — заявила я. «И из-за него могут повесить невиновную женщину!». Эжени переменила позу, закидывая руку за голову. — Домовой как будто оробел. «Я не знал», — проворчал он, отступая. «Твоя мать так редко дос-стаёт ш-шкатулку, ч-что я думал, она не заметит пропаж-жи брас-слета. Это крас-сивая вещь. Я взял её, ч-чтобы любоватьс-ся». «Ты что, следишь за нами?», — спросила я. «Я час-сто прихожу в ваш-ш дом и вс-сё знаю о вас-с», — пробурчал он. «Даж-же то, ч-что ты — юная ведьма». Странное дело, но я и тогда не испугалась. Впервые столкнувшись с волшебным существом, я думала не о том, что оно живёт в нашем замке и знает о нас всё, не о его магии, а о злополучном браслете и бедной Шарлотте, которую могли осудить! «Да, я ведьма, и я могу прямо сейчас сжечь твою шляпу, если ты не вернёшь браслет», — сказала я, хотя тогда ещё не могла высечь даже искру на кончиках пальцев. Но лютен, похоже, поверил. Ворча и бормоча проклятия, он вытащил из-за куста браслет и бросил мне под ноги. Подхватив его, я отдала ему шляпу и приготовилась бежать, но что-то остановило меня — или моя проклятая гордость, или гостеприимство, которому меня учила матушка. Эжени вновь задумчиво погладила Леона по голове. — Я отошла на несколько шагов, но потом обернулась к нему. «Спасибо», — сказала я, вспоминая все когда-либо услышанные сказки о домовых. «Я буду оставлять тебе немного хлеба и молока на чердаке, как это принято». «Не надо», — проворчал лютен. «Я вс-сё равно с-скоро уйду из ваш-шего дома». Тогда я не поняла, что это значит, только пожала плечами и припустила обратно, надеясь вернуться до рассвета. Мне вновь повезло — я быстро добежала до замка, вошла внутрь через чёрный ход, добралась до своей спальни и успела спрятаться под одеяло до того, как ко мне вошла мать. Всё утро я прятала браслет под подушкой, а потом, улучив момент, пробралась в комнату матери и сунула его в щель между половицами. Это было труднее, чем я ожидала, — пришлось даже немного расширить щель при помощи утащенного с кухни ножа. Я даже не пыталась рассказать о домовом родителям — было ясно, что они мне не поверят, да и во всех сказках говорилось, что раскрывать тайны нечисти — к беде. — Всё-таки вы были умной девочкой! — заметил Леон и поспешно добавил: — А теперь вы не менее умная женщина. — Когда мать в очередной раз, уже в полном отчаянии, стала обыскивать комнату, она, конечно же, наткнулась на браслет. Никто не мог понять, как он оказался там и почему щель не была замечена раньше, но украшение было найдено, и все подозрения с Шарлотты сняты. Впрочем, мой отец позже считал, что это она украла браслет, но не сумела его продать и таким хитрым способом вернула обратно. А мама думала, что это я взяла браслет, чтобы поиграть, испугалась, что меня будут ругать, и подкинула его назад. Она никогда не говорила этого вслух, но с тех пор я часто ловила её подозрительный взгляд. И она ведь была не так уж далека от истины! Голос Эжени стал совсем печальным, ласкающие движения прекратились. — Шарлотта ушла от нас в тот же день, когда нашёлся браслет, и мне сложно винить её за это. Представьте себе — она несколько лет верой и правдой служила людям, а они за это обвинили её в воровстве! После этого у нас сменилось много служанок, но все они надолго не задерживались. Я часто ставила на чердак блюдце с молоком и клала рядом кусочек хлеба, но кормились этим разве что тараканы да мыши. Лютен сдержал своё слово и покинул замок — должно быть, не захотел соседствовать с ведьмой. Видимо, я сильно напугала его, когда грозилась поджечь шляпу! Уже позже я узнала, что с помощью своих шляп они умеют становиться невидимыми... Я бы ни за что не стала угрожать ему, но откуда же я могла знать — глупая семилетняя девочка! — она совсем поникла. — Лютен ушёл, а с ним из замка ушла гармония, ушли тепло и уют, и он стал таким, каким вы видите его сейчас. В последнее время домовых всё меньше и меньше — они оставляют дома и замки, переселяются в леса и на луга... Впрочем, этот домовой сам виноват — ну кто его просил воровать браслет! Полюбоваться он хотел, подумать только! Пробирался бы тихонько в комнату мамы, доставал шкатулку и любовался, пока никто не видит... Эжени вновь глубоко вздохнула и замолчала. Леон опять приподнялся и заглянул ей в лицо — оно было грустным и задумчивым. Не в силах видеть это столь знакомое выражение, он с нежностью прильнул к губам девушки. — Замку не нужен домовой, чтобы вдохнуть в него жизнь, принести гармонию и уют, — прошептал он, склоняясь над Эжени. — Вы же сами говорили, что я пробудил вас к жизни, вас и все ваши владения. Может, если я подарю вам ещё немного тепла, в ваш дом вернётся утерянная гармония? — Было бы неплохо, — пробормотала она, невесомо опуская руки на плечи возлюбленного. — Кто мог знать, что моя история пробудит в вас такое желание? Пожалуй, надо почаще рассказывать вам о своём детстве и нечистой силе. Эжени обняла Леона и прижалась к нему, отвечая страстным поцелуем на поцелуй. Жар его прикосновений напомнил ей, что она уже давно не маленькая девочка, играющая в опасные игры с домовым, а взрослая женщина, чей удел — защищать свои края от нечисти, а нечисть — от людей. Леон сильнее сжал Эжени в объятиях, и она с радостью вновь отдалась ему, чувствуя, как в голове тают, будто окутанные вечными бретонскими туманами, строгая Шарлотта, золотой браслет в виде ящерицы и маленький седобородый лютен в большой красной шляпе.