Кузнец

      Расположившаяся на берегу широкой и тягучей реки деревушка была тем самым местом, откуда любой здравомыслящий человек захотел бы сбежать. Взять ноги в руки и припустить, что есть сил. Куда угодно, лишь бы не сгноить свою жизнь здесь. Но, видимо, таких людей здесь совсем не имелось. Или смелости им недоставало… Ведь деревушка эта продолжала свое мирное существование. Еще и умудрялась славиться своими кузнецами. Самое качественное оружие рождалось именно здесь — все это знали. Как и то, что тайны такого мастерства передавались только внутри каждой семьи. Настолько жители боялись за свои секреты, и что кто-то сможет обойти в искусстве, что и к сватовству относились слишком уж серьезно.       Конечно, в деревне имелась и первая красавица. Родом из семьи Аккерманов — одной из лучших в своей сфере кузнечного дела — Микаса являлась завидной невестой, едва только вступила в совершеннолетие. За ее руку и сердце в очередь готовы были встать все семьи. Еще бы: волосы черные, как зимнее ночное небо; серые глаза сияли ярче звезд; правильные черты лица, от которых один парень да точно с ума сошел; еще и не глупая, да в хозяйстве не ленивая. Мечта, а не девка! Конечно же, это все шло плюсом к одному факту: секрет семьи Аккерман наверняка знала и она. Вот и даже дед-вдовец с края деревни свататься пытался.       Но все без результата. Никому Микаса не отвечала взаимностью. Чем, впрочем, дарила успокоение всей своей семье. Нет одобренного жениха — нет свадьбы с чужаком. А нет чужака — Аккерманы навсегда останутся лучшими, всегда в прибыли купаться будут. Так рассуждал и ее дядька. С какой стороны семьи он родственником приходился — никто уже точно и не вспомнил бы, род их уходил слишком далеко, чтобы помнить всю родословную. Да и потрепалась она нехило. Войны, болезни, переселения, браки… Но Микаса все-таки называла Леви именно дядей. С малолетства он растил ее, с самых пор, как померла от хвори его мать — Кушель. О ней много чего трепали в деревне. Но какое дело малышке Микасе было до того, от какого там болезного забредшего рыцаря родился Леви, если роднее его и не было никого у нее?       Своих родителей Микаса потеряла слишком рано. Настолько, что и лиц уже их вспомнить не могла, даже если и пыталась. Но такое случается — болезнь тогда знатная ходила. Приезжий доктор прибыл поздно, родителей спасти не успел, а вот ее — да. И другим помочь успел. Уехал он вот только быстро. Поговаривали, в большом городе у него самого семья едва с этой хворью справилась. Вот он и отправился помогать другим, спасать жизни. Хороший человек, многих на белый свет в тот год вытянул.       Видимо, эти воспоминания и натолкнули Микасу в город-то и отправиться. Себя показать, счастье попытать. Никому не сказала, вещи собрала и, оседлав ночью лошадь, исчезла из жизни деревни на целое лето. Ох уж и злился тогда Леви. Заказов почти не брал — все в брак отправлялось, работа встала. Леви даже грешил сам в город податься на поиски беглянки. Побаивались местные ему против и слово сказать. Он хоть ростом и не вышел, но ловким был, как бес какой. В любой драке мог победителем выйти. Но настолько смурным и подозрительным девчонкам он казался, что ни одна так и не решилась его женой стать. Секреты семейные секретами, прибыль прибылью, а за себя тоже страшно. Кто знает, что он вообще учудить решит? Интерес он вызывал у некоторых, конечно, но они сироты были, а Леви сопли утирать никому не собирался. Вот и оставался холостяком. Так народ говорил. Настоящую же причину никто не мог знать.       Однако отпускать Леви никто не хотел, но и выбрать не могли — кого отправлять, чтобы сладить с его чересчур рьяным порывом племянницу вернуть. Пока Кенни — дядька его родной по матери — не объявился, да не провел разговор серьезный. Девка же молодая, не пропадет в городе. А имя Аккерманов позорить совсем недопустимо, обижая заказчиков. Так кузня вновь начала полыхать жаром.       Вернулась Микаса, когда ржавчиной листья на деревьях подернуло. Но если природа к зиме увядала, то Аккерман стала лишь краше. Еще и не одна вернулась, чем всколыхнула жителей на долгое время. Замуж вышла да с мужем и приехала на крепкой телеге новехонькой, запряженной двумя лошадками хорошенькими, так еще и кутюлей навалом с добром разным. Девчонки, глядя на высокого красавца-муженька, завистью исходиться готовы были. А уж когда увидели, как он за ручку Микасу берет, как бережно в дом несет… Урвала-таки городского парня себе под стать. Поговаривали, что влюбился в нее едва ли не с первого взгляда. Микаса — девушка видная, на язык острая. К такой легко не подкатить и с сундуком золота. Долго же Эрен Йегер этот собирался с мыслями, прежде чем спросить о взаимности чувств своих. Ну а уж получив положительный ответ, тянуть с женитьбой не стал.       И Микасе грех было бы отказывать парню такому. Сам он из семьи обеспеченной, важной. Отец — доктор, а мать — помогала ему и по хозяйству хлопотала. Сам же Эрен пробовал себя во многом. Даже в рыцари податься надумал было, но объявилась Микаса. И эти мысли сами собой растворились. Какое рыцарство, если это означало одно — почти и не видеть невесту. Зачем же на такое идти по собственному желанию? Эрен не дурак. Понял быстро, что счастье терять такое не хочется. Вот его судьба и решилась быстро — поехать с женой молодой своей в ее деревню, изучить дело кузнецов и жить с любимой, свой род продолжать. План отличный, но не всем, как выяснилось, по нраву пришелся.       — Микаса, что б тебя, а-ну! Бегом сюда! — Привычка командовать у Леви никогда не исчезала, только крепче становилась. — Смотри, что твой муж опять учудил!       — А ты бы его домой отпускал хотя бы на обед, он бы и не ошибался, — зашипела Микаса, вытирая руки о мягкое полотенце, стоя на пороге своего дома. Огромная радость была для нее — жили с Эреном теперь в отдельном доме. Хоть построили и наспех, торопились, но вышло ладно. Свое место всегда греет. — Ты ж совсем вымотал его, деспот!       Бровь Леви дрогнула. Не привычен он был к такому общению с Микасой. Раньше всегда ласковая с ним была, слушалась. Бывало, работал Леви в кузне, а Мика его маленькая прибежит с кувшином молока, напоит, хлебом накормит… А тут вдруг огрызается, да еще и чужака выгораживает. И недоноску этому теперь кувшины носит. Подумаешь, не привычен парень к работе сутками! Должен терпеть. Обязан. Не выдержит, так путь один ему — в город обратно. Уж в этот раз только Леви Микасу уже за ним не отпустит. Кому будет нужен слабак такой? А Микаса всего лучшего заслуживает.       — А ты его не защищай. Он лоб здоровый, вот пусть и узнает, что такое настоящая работа. Не все ж ему под юбкой твоей сидеть! Совсем никчемный он у тебя, не заслуживает…       Микаса только закипать сильнее начала. Не терпела она подобных слов в адрес мужа. И чем чаще слышала от Леви такое, тем сильнее отдалялась от него. Этот расклад Леви совсем не устраивал, не хотелось совсем уж от любимицы своей отдаляться и доверие терять. Вот и приходилось терпеть рядом с ней недалекого этого. Терпеть, но не жалеть. Работенку Леви подкидывал Эрену тяжелую, чтобы домой мог только приползти. Нечего о большем думать и на Микасу заглядываться! Вот и в этот раз Леви цокнул языком и замолчал, сразу удаляясь в сторону кузни. Навстречу только сейчас вышел Эрен. Однако приосанился, делая вид, что и не устал вовсе. Еще и улыбочку эту гаденькую свою натянул, стоило Микасе подбежать к нему и обнять.       А Микаса и рада, что муж вернулся. И плевать ей было, что мастерством в ковке не блещет. Она-то знала, что Эрен в другом хорош: в травах разбирался хорошо; заботился о ней и по хозяйству помогал. Даже уставший после работы с Леви шел и с животиной разбирался. Не каждый мужик в деревне так смог бы. Ни разу клятву свадебную не нарушил — беречь любовь свою и защищать. Конечно, норов у Эрена горячий был — не любил уж очень сдаваться и слабым выглядеть. На этом Леви-то и играл, все силы выжимал. А Эрену важно себя показать и в грязь лицом не упасть.       — Милый, ты бы себя пожалел, — причитала Микаса, помогая мужу умыться. Все же не слепая — видела, как устал и едва ли с ног не валился.       — Ничего, любимая, ничего! Дядька твой меня проверяет, а я сдаваться не собираюсь. Не для этого сюда приехал с тобой, чтобы бежать от первых проблем. Я пришел в твою семью, а значит — научусь всему, что положено. — Широко улыбнулся Эрен, обнял жену и в дом повел. Там и ужин его ждал, чтобы силы восстановить. Но организм молодой — все выдержит. Тем более, когда жена такая рядом — красавица, понимающая.       Шло так время, быт выстраивался. Вот и Эрен городской к деревенской жизни привычен стал. Да и в кузне успехи начались. Даже заказы первые появляться стали, пусть прибыль за них и небольшая была, но это и понятно. Эрен еще в учениках звался, а таким много не платят. Долго Леви упирался, не хотел признавать успехов мужа племянницы любимой. Но и Эрен не промах. Все терпел, все делал, становился только упорнее и отказываться от работы не планировал. Знал прекрасно, что своим упорством бесил Леви, но так ведь бывает. В семьях дядья, братья старшие часто за младших сестренок убить готовы. Оставалось Эрену продолжать доказывать, что достоин Микасы. Уже не тот юнец неопытный, которым приехал сюда.       За год тяжелой работы Эрен лишь сильнее стал, возмужал. Приехал не уродцем, а теперь и вовсе глаз от него не отвести было: высоченным вымахал; глаза пылали яркой уверенностью; по силе не уступал никому из деревни. Еще бы — такую муштру Леви ему в кузне устраивал. По наковальне бить — грешно не обрасти мышцами. В общем, муж у Микасы всем на зависть стал. Девки то и дело глазками стреляли и хихикали, коль мимо кузни проходили. Некоторые колечко выковать просили, но Эрен оставался непреклонен. На кой ему другие девки, если у него уже самая красивая и любимая жена есть? Себя Эрен уважал, на других не засматривался. Воспитан был правильно: пример матери и отца у него прекрасный.       Душа в душу Эрен с Микасой жили. Она — жена заботливая, внимательная. А он — муж работящий, чуткий. Некогда им ссоры разводить было, да и незачем. Все складно так, что только для любви время и оставалось. А коль раздор какой, так решалось все быстро. Обижать жену Эрен не хотел, и она его слово уважала. Так и приходили к общему решению. На кой ляд им врагами жить, если так и не хотелось из койки вылезать, когда время появлялось?       Бывало в банный день игры устраивали. Эрен веники знатные делал и использовать их умел. Растопит посильнее, да чтоб семь потов сошли.       — Уморишь, негодник! — с криками выскочила Микаса из баньки. Рубашка белая к мокрому телу прилипла, а она все от Эрена веником дубовым отмахивалась, смеялась, заливалась. — Уйди, черт, сгинь!       Но Йегеру в забаву такое только. Перед самым порогом дома он окатил Микасу теплой водой, смеясь, словно ребенок. Но и она в долгу не осталась — притянула его к себе и мокрыми волосами прошлась по его лицу. Едва в дом умудрились завалиться, как и одежда уже лишней стала. Какое же наслаждение — тонуть в объятиях друг друга, растворяться в горячих поцелуях и забываться в шелесте имени, когда оно срывалось с таких любимых губ. Сладость-то какая! У Микасы аж дыхание захватывало, стоило Эрену коснуться ее… да где угодно! И как он умудрялся так? Что ни касание — приток нежности и желания, которое изнутри сжигало, толкало в объятия мужа. Тело ее ласки требовало, изнывало без внимания, которого хотелось только сильнее и больше.       Разгоряченные, счастливые и свободные. Эрен и Микаса цеплялись за каждую секунду такой близости, вбирая полностью получаемое наслаждение. Никто из них не сдерживался, отдавался полностью, словно в последний раз вместе.       Но не знали они, кто за дверью их стоял, сжимая в руке рукоять топора. Если внутри дома царила любовь, то снаружи тучи грозовые мягкими облачками показались бы на фоне ненависти, исходившей от Леви. Возненавидел он тогда окончательно городского мудака этого — Эрена. Вот бы извести его, избавить Микасу от его влияния. Тогда бы сама она прибежала прямиком к Леви. Поплакала бы, попечалилась, а после поняла бы окончательно, с кем лучше жить ей. Кто достоин ее. Не этот мальчишка никчемный, а мужчина умелый. Глупая Микаса, молодая еще, вот и не понимала, что ей действительно нужно.       С тех пор Леви гонять Эрена начал еще сильнее, совсем не жалел его. Микаса только больше злилась, отдалялась сильнее. Вскоре и вовсе общаться перестала с дядькой, упрашивала и Эрена отказаться от работы с Леви. Мало что ли в деревне других кузнецов, готовых в ученики себе такого упорного взять? Но Йегер упрямился, не желал отступать и слабаком слыть. Наверное, так и продолжалось бы все еще долго, если б не один вечер…       Приоделась тогда Микаса, в доме прибралась, красоту навела да ужин приготовила для мужа любимого. Обещал Эрен вернуться пораньше, чтобы время вместе провести. Но вот и сумерки дорогу от кузни заволокли. Вот и звезды уже в окно заглядывать начали. Месяц косой хитро наблюдал за сидящей на крыльце Микасой. Укуталась в душегрейку Эрена, как только зябнуть начала. Когда уже и собаки потявкивать реже стали, вернулась в дом, но уснуть так и не смогла — провалялась на кровати, глаз не сомкнув. Как же так-то? Как вдруг Эрен и обмануть мог, задержаться, когда договаривались… Обида не отпускала Микасу, но и скреблось внутри чувство неприятное, тревожное. Попыталась себя убедить, что Леви опять не отпустил, наказал, запер в кузне, оставив без выхода. Вот же коротышка дряной! Свою жизнь не выстроил, так и чужую портить решил?! А ведь раньше так любил Микасу, заботился… Что ж сейчас случилось, почему ее счастье ему покоя не дает?       На утро, едва встрепенулась Микаса от тревожного сна, сразу поспешила к кузне. Оттуда слышались знакомые звуки ударов по наковальне, огнем пахло и железом. Тяжелое место, и на сердце тяжело вдруг стало. Едва внутрь попала, сразу тормошить Леви принялась, выяснять, где муж ее. А тот оттолкнул лишь, не позволив с собой так общаться. Взгляд Микасе его не понравился — слишком уж озлобленный, холодный. Не таким она его видеть привыкла.       — Говори, дядь, куда муж мой делся? — Нахмурилась Микаса, взгляд суровый вернула Леви, руками бока подперла — без ответа точно уходить не собиралась.       Лицо Леви скривилось, словно готовился он сообщить нечто неприятное. Это совсем не понравилось Микасе, напряглась она.       — Тянуть смысла нет, — строго начал он и махнул рукой на крепкий стульчик у двери. — Правду скажу, а ты слушай и крепись. Муж твой… В лес ушел за берестой для розжига да на волков нарвался. Сама знаешь, сейчас они частые гости у нас. Искать я его пошел, а там и собирать-то нечего было уже… Что нашел — в мешок собрал, там и закопал. Вот — сапог его остался.       Кивнул Леви в сторону угла, а у Микасы сердце застыло да рухнуло в живот. Стоял там сапог Эрена. В крови весь. Не врал, значит? Правду сказал? Да за что такое? Микаса вскочила со стула, сапог к себе прижала и выбежала прочь. Не успел Леви ей и слова сказать утешительного. Так и заперлась она в доме, никого не пускала, ни с кем не разговаривала.       Леви кругами вокруг ходил, все надеялся, что впустит его. Места себе не находил. День за днем в неделю складывался, неделя в месяц перерасти грозилась, а Микаса так никого во двор не пускала. Горе у нее, а справляться одной приходилось. Такая молодая, и всю жизнь заново перестраивать, привыкать снова одной жить — врагу не пожелаешь. Леви не знал, как подступиться, но не выдержал — пошел на крайние меры. Нельзя оставлять в одиночестве ту, которую столько лет оберегал от всех ненастий. От одного только не смог оградить — от замужества с чужаком.       Перебравшись через забор, стоило месяцу прочертить дорожку к дому Микасы, Леви отворил дверь. Невыносимая тишина и натянутое спокойствие тут же оглушили его. Тихо произнес такое родное имя, надеясь втайне на понимание с ее стороны. Ответа не последовало. В доме хоть и было прибрано, но ни одна из всех вещей Эрена не изменила своего места, словно до сих пор этот дом ждал его возвращения вместе с хозяйкой. Леви поморщился. Мало он пытался вытравить этого пацана из деревни. Мало сил приложил, чтобы и из сердца Микасы выжечь гадость эту. Какая любовь может быть у них? Глупости — не больше. Красивая, умная и способная, заботливая молодая девушка — названная племянница его. И этот обалдуй. Что он мог дать жене своей? Подумаешь, сияла она рядом с ним, а он только о ней и трещал, от работы отвлекался, стоило Микасе заглянуть в кузню. Молодой же еще, зеленый, ничего в жизни своей не видел! А Микаса… Микаса никому не должна теперь достаться. Никто ее не достоин так, как сам Леви. Он же ее с детства знает! Все ее интересы, чем болела, что любит, от чего нос воротит. Он — единственный подходящий кандидат. Так еще и мастер дела своего — самый умелый кузнец в деревне. С таким не пропадешь — уж точно. А мальчишка этот — детские фантазии, желании самостоятельность свою показать. Хватит. Наигралась.       Большие часы на стене звякнули, маятник привлек внимание Леви. На короткие секунды ему даже показалось, что зря все это задумал. Зря сюда пришел. Микаса ведь уже давно не девочка неразумная, за которой следить надо. Сама может свою жизнь строить, ошибки совершать и решать их. И мужа… Нет. Не бывать такому. Леви точно знал, что для Микасы лучше будет. А она потом поймет, как ошибалась, когда опыта наберется.       Дверь в спальню скрипнула, и фигура на кровати чуть качнулась. Бледное лицо Микасы открылось Леви. Лунные лучи скользили по ее коже, делая ее схожей с дорогим фарфором. Волосы казались в таком свете еще темнее, словно японский шелк, что оставил один купец для Леви в оплату работы. Заказать бы у него еще, да сшить бы ей платье… Белое с голубыми цветами едва заметными у самой кромки и на рукавах. Уж священник точно не отказал бы им навечно судьбы связать. Вдове брак повторный разрешен. А в том, что помер муженек этот ее, уже никто не сомневался.       — Чего тебе? — Небрежно брошенный вопрос выбил Леви из фантазий, вернул к реальности.       — Не впускаешь никого. Меня. — Оставшись стоять там, где и был, он упрямо смотрел на Микасу, ожидая нужную реакцию. Но она лишь вздохнула и отвернулась. Ранее всегда уверенная и натянутая… теперь смотреть на нее даже жалко было. Осунулась за считанное мгновение, ослабла. Не такой она должна быть, совсем не такой. Но ни одна игла укора не вонзилась в Леви. Выпрямился, подтянулся и начал уверенно: — Нельзя тебе одной оставаться, люди не поймут. Всю молодость свою в гроб загонишь, потом жалеть станешь. Нужно и о себе подумать, а не только о мертвых. Живые…       — Заткнись, — прошипела Микаса так, что мурашки по спине пробежали. Другой бы отступил тут же, но не Леви. — Не тебе меня учить жизни. Ты сам ее не знал толком, только в кузне своей и пропадаешь. Сам там помереть решил, так еще и мужа моего уморил!       Такого уже Леви выдержать не смог. Рядом оказавшись, руки Микасы сжал, к себе притянул, чтобы лучше лицо ее видеть, а она все вертелась, ударить так и норовила. Чертовка. Глупой была, глупой осталась. Он же для нее старается!       — Уйди! Уйди отсюда, видеть тебя не могу! Ты виноват, это ты во всем виноват! Не хотел меня счастливой видеть! — Не унималась она, только сильнее расходилась, слова выбирала более хлесткие. Леви половину слышать и вовсе не ожидал, даже растерялся слегка. Микаса продолжала стучать кулачками в грудь Леви, попадая и по лицу. Трудно ее удержать было, все накопленное выливалось из нее сейчас. — Злобный карлик! Да! Правильно о тебе в деревне говорят! Никто не дорог тебе, кроме восхваления себя любимого, а оно уже до небес вымахало! Ты ненавидишь меня! Завидуешь! Что же я тебе такого сделала, чем обидела?!       Леви ощутил, как кровь от головы отлила. Как же Микаса ошибалась! Глупости, глупости в ее мыслях запутанных. Все это от одиночества. Она никогда бы такого не сказала, будь в здравом сознании.       — Да помер муж твой, помер! Не придет он больше, забудь! О себе вспомни, о том, сколько еще счастья тебе уготовано в жизни! И ради него ты себя схоронить в доме этом решила?! Не дам! Запрещаю! — Схватив с силой запястья Микасы, Леви прижал ее к себе так крепко, что она пискнула, выдохнув, и растерялась. А вот Леви уже не мог отступать. Решил действовать. — За меня выйдешь замуж, я тебя всем обеспечу. Будешь жить, как в масле кататься, ни в чем себе не отказывая. Моя будешь. Только моя. Микаса. Моей женой будешь.       Пелена заволокла сознание Леви, он только и ощущал, как губами наконец кожу Микасы пробовал, в грудь ее уперся носом, рубаху оттянув. Такая нежная, горячая, желанная… Теперь до губ бы добраться, их вкус распробовать, запомнить. Сердце выпрыгнуть готовилось, да и не только оно. Но звонкая пощечина рассыпала на осколки все фантазии Леви. Он застыл, прижимая ладонь к щеке, пялясь на Микасу, как ошалелый. А она стояла, крепко сжимая в руке сапог, словно не целовал ее Леви только что, а в яму выгребную макнул. Вспыхнула ярость в нем, возмущение, но в ту же секунду и сапог каблуком тяжелым ровно в висок ему попал. Вот ведь неблагодарная!       — Прочь! Прочь убирайся! — вопила Микаса, явно намереваясь без боя не сдаваться. — Чертов насильник! Извращенец! Вон отсюда выметайся, иначе вся деревня узнает!       — И что тогда? — Стараясь успокоиться, Леви не выдал и доли бурлящей агрессии и обиды. — Что? Священник уже благословение мне дал, никуда ты не денешься — замуж выйти придется.       — Я утоплюсь лучше, чем женой твоей стану! У меня муж уже есть, а ты выметайся, пока я тебе голову не разбила! — Сейчас Микаса выглядела еще привлекательнее, чем когда-либо. Страсть в ее глазах горела, негодование, да наравне с честным желанием убить, если что не так пойдет. И ведь не струсит — Леви почему-то верил в это. Точно чертовка! От такой отказываться — грех!       — Передумаешь еще, — заключил Леви. Прихватил какую-то из рубах Микасы и к разбитой голове своей прижал. — Долго упираться не сможешь, сдашься. Тогда и увидишь, что я прав всегда.       Микаса только озлобилась еще больше, напряглась всем телом. Осмотрелась на всякий случай, чтобы понять, чем отбиваться от точно сошедшего с ума дядьки. Но не пришлось больше отбиваться — Леви сам ушел. Так же тихо, как и оказался здесь. Лишь проверив несколько раз замок на двери, заперев все окна, смогла Микаса выдохнуть. Где же это видано, чтобы молодая девчонка, едва мужа потеряв, прыгала в койку к мужику, в отцы ей годящемуся? Слишком интересы разные и взгляды на жизнь. Да засмеют ее в деревне девки: статная, высокая, молодая, кровь с молоком. А пойдет рядом, как жена, с низеньким и щупловатым дядькой. Он же помрет быстрее, чем у нее седой волос хоть где-то появится. Не бывать такому! Точно в реку прыгнет, камень обнимая. Лишь бы не допустить жизни такой.       С тех самых пор Микасе совсем несладко пришлось. Стоило ей хоть немного оклематься, прослыв вдовой, как уже невестой кузнеца кликать начали. Еще и Леви везде так и норовил ей на глаза попасться, караулил — зараза — за каждым углом. Жизни спокойной не давал, словно одержимый. И поверила бы Микаса, что для ее счастья задумал все это, если бы не настойчивость подобная и слишком уж неприятные высказывания в адрес мужа ее покойного. Она ж еще траур не относила, а уже про свадьбу заикаться — немыслимо! Вот и скрывалась Микаса, как только могла, когда через деревню шла за продуктами али еще куда. Мало ли что еще в голову дядьке придет? Вдруг за руку в один день схватит да под венец потащит?       Но спасением был траур по мужу, что она несла уже год как. Как бы противно это ни звучало. Осадила Микаса этим Леви, настойчивость его поубавилась. Стал разве что теперь по пятам за ней ходить, проверять, чтобы не решился вдруг кто свататься к вдовушке, кроме него. Да разве, даже будь у кого желание, решился бы с Леви соперничать? После смерти Эрена слухи по деревне о нем нехорошие поползли, неприятные. Но в лицо никто не рисковал высказать ни Микасе, ни самому Леви уж точно.       Лето пышное яркой осенью сменилось. Потеряв краски, осень вот и зиме место уступила, не задержалась. Зима только все никак весне место отдавать не желала. Так и норовила снегом землю припорошить, холодом пройтись, стоило весне ручейки запустить и первым цветам дать возможность на свет выглянуть. Упорная зима оказалась в этот раз. Но не упорнее Леви. Надоело ему, видимо, ответа положительного ждать от Микасы. Солнце еще не взошло, как он в дверь стучаться ее дома принялся. Подарки принес, за своим пришел. И противостоять ему не так просто — человек влиятельный. Многие его в деревне слушались. Сколько бы раз Микаса сбежать не пыталась — находили ее и обратно приводили. А вдруг кому секрет кузнечного дела разболтать решит? Здесь жить обязана теперь оказалась, потеряла свой шанс на жизнь свободную и счастливую.       Однако и сдаваться просто так она не собиралась. Стоило двери отвориться, вошел Леви, а Микаса стояла перед ним, руки за спину убрала. Ни слова не проронила, только смотрела, словно зверек загнанный, готовый в горло впиться в борьбе за свободу свою. Негоже память о муже браком таким марать. Пусть Леви и запутался в чувствах своих и морали, но Микаса-то еще в своем уме была. Позволила она дядьке подойти ближе, внимание его отвлекла, приспустив рубаху с плеча, оголив кожу белую, гладкую… Подарки свои Леви тут же в сторону отбросил, забыв о приличии. Подался к Микасе, взаимность почувствовав, обрадовавшись сговорчивости такой. Думал уже, что покорной она стала, сдалась на его милость. Но плохо же он Микасу знал.       Со всей силы замахнулась она, кочергу в руке сжав, да как вновь по голове огрела дядьку своего. Тот аж захрипел от неожиданности и наглости такой. Озлобился, на Микасу кинулся, на кровать попытался завалить. Взвизгнула она, так просто сдаваться уж точно не собиралась. Удары на Леви летели ощутимые, со всей силы его Микаса била, ничуть не жалела. А он пыхтел только, как дед какой, да на своем стоял. Видать, и впрямь семейное общее в характере что-то было.       Зажмурилась она, совсем из сил выбилась, голову отвернула — лишь бы лица дядьки не видеть. Жаль, уши заткнуть не получалось — руки он ее слишком уж крепко держал. Вот и конец ее жизни пришел. После такого точно один только выход останется. Вдохнула она поглубже, голос от криков совсем уж охрип, да не пришел бы никто на мольбы ее… Но вдруг крякнул Леви, пошатнулся, что-то теплое на лицо Микасе попало. Она и опомниться не успела, как с хрипами, руганью, выскочил дядька из дому. Совсем потерялся — к реке бросился, да там голос его и затих окончательно, как всплеск раздался.       Замерла Микаса, от окна едва отошла только. В дверном проеме стоял кто-то смутно знакомый. Высокий, плечи широкие, волосы вот только отрасли порядком… Прищурилась она, шаг вперед сделала, ойкнула. Ладошками рот зажала, а из глаз слезы сорвались, так и не могли остановиться. Даже когда гость этот внезапный к себе ее прижал, по волосам гладить начал, приговаривая:       — С тобой я теперь, с тобой. Никуда не денусь больше, не исчезну. Живой. Живой я. Никому жену свою не отдам. Не зря ведь из плена сбежал к тебе. Прости, что долго так добирался. Дядька твой постарался знатно. Опоил, оглушил, а очнулся я уже в стране чужой, закованный в доспехи. Продал он меня, как выяснил я позже. Тому турку, которому ты еще кувшин молока поднесла, а он заказ крупный оформил. Не ожидал я такого… Долго же пришлось с судьбой сражаться, чтобы к тебе чудом вернуться. Поделом мерзавцу будет теперь.       Микаса всхлипнула, крепче вжимаясь в такую родную грудь крепкую, утопая в безопасности его рук. Теперь спокойно. Теперь все хорошо точно будет.       Утром жители деревни обнаружили кровавый след, идущий от крыльца самого к реке. Кувалда окровавленная рядом с домом Микасы валялась. Внутри же разбросано все было, будто второпях собиралась хозяйка. В кузне Леви же печь проломлена оказалась, да несколько монет в пыли золотом отливали. Микасу с тех пор никто не видел, искать ее тоже не стал никто. Какой прок, если только из-за трепета перед Леви Аккерманом за ней приглядывали? А теперь, раз тело его река прибрала, никому и дела не было до нее. Одни поговаривали, что это она, не справившись с давлением дядьки, убила его и в город сбежала, все сбережения его прихватив. И лишь немногие точно знали, что это муж ее — Эрен — вернулся вовремя и спас жену свою от лап воздыхателя, увез подальше отсюда. Живут они где-то счастливо, поодаль от селений всяких. Но работы кузнецам местным прибавилось, свои проблемы каждому телу дороже. Вот вскоре и вовсе трепаться об этом перестали.