с приходом весны.

      очень мерзко каждый раз чувствовать приевшийся запах сирени весной. даже бьющий в нос запах машинных выхлопов казался приятнее в несколько раз, чем этот приторный и кислотный осадок. складывается ощущение, как будто эти цветы специально хотят вернуть в прошлое, заставить снова кровоточить старые раны, которые должны были уже давным давно остаться лишь белыми шрамами на бледной коже. на коже этой места почти чистого нет, забиты татуировками. глупый мальчишка лишь забивал и забивал тельце различными иероглифами, терпел эту боль, а всё для того, чтобы попытаться убежать от старого. но цветение не остановить, и очень жаль.       люди считают, что весна – это прекрасное время, когда вместе с природой цветут они сами, изнутри. вот только ничего не исправит человеческую гниль, выливающуюся из всех щелей в самый неудобный момент. считают и верят, что все проблемы как будто убегут далеко за выжженные поля и растровятся в пространстве, лишь потому что пришла сраная весна.       но не каждому дано понять, что помимо этого фиолетового, цветущего символа первой любви, в это время кто-то страдает. страдает сильнее, чем в январскую вьюгу или осеннюю слякоть. знают об этом, но мнимо закрывают глаза, ведь плевать они хотели, что у кого на душе, если это не касается их самих.       каждый уголок этого города напоминает о старом и не дает отпустить. иногда настолько накрывает воспоминаниями, что гнев импульсами отдаёт в виски. уже не знаешь, что делать: попытаться выколоть глаза или разорвать мимо идущего прохожего на части. не знает куда деть все эти эмоции и желание, как дикий зверь вцепиться в живой кусок плоти руками, очень долго играя с ним, пока не перестанет чувствовать сердцебиение этой живой оболочки.

у Олега явно проблема с агрессией и он об этом знает.

      и он помнит, когда стал сравнивать себя с зверьем и в какой момент все эти легкие, не очень навязчивые мысли стали неотъемлемой частью досуга. раньше не приходилось с трудом сдерживать эмоции, чтобы просто выйти на улицу ради бумажного мусора в мастерской и встречи с фанатами возле готического зала. боится, что когда-нибудь случайно сожмет одну из фанаток крепкой хваткой и услышит хруст костей, не рассчитав силу. не раз представлял себе такое зрелище и становилось противно от самого себя, когда чувствовал, что эта картина приносит ему удовольствие.       раньше ему не приходилось сдерживать этот сгусток эмоций при себе – он был просто спокоен и умиротворен. но один лишь шаг в новую жизнь заставил перевернуть весь мир и зацепить за собой человеческую оболочку, оставляя глубокий шрам, прямо как над губой.       помнится всё очень расплывчиво, не давая сфокусироваться, словно в сказочном мыльном пузыре, не пропускающем все невзгоды и радости одновременно, не чередуя. но хорошо помнит ту улыбку с кривоватыми клыками, зачесанные на бок короткие волосы натурального цвета, и яркие карие глаза, в которых можно было утонуть, а юноша был и не против. отдавал всего себя и получал столько же взамен, неугасая. думал, что подобные чудеса возможно увидеть только во сне или представить перед сном, прокручивая в голове множество никогда не осуществимых сценариев. они лишь греют душу, заставляя намного спокойнее погружаться в царство Мофрея без тревоги.       но когда это всё происходит наяву, то никакие мечтания не переплюнут настоящие, искренние эмоции человека – любовь. словами невозможно передать это прекрасное чувство, которое проедает изнутри, создавая ощущение бабочек, летающих в животе. они порхают и разбиваются о рёбра, возвращаясь снова и снова. живут до тех пор, пока любовь не угаснет. кто-то устаёт от этого постоянного ощущения, а кто-то наоборот желает лишний раз напороться на него, прочувствовать каждым миллиметром тела это неописуемое чувство лёгкости и свободы, когда ты подобно ребёнку бежишь по знакомым дворам с букетом цветов в руках. и хоть внешний вид передаёт совершенно обратное – суровость и грозность, от которых хочется не попадаться на глаза, но внутренние эмоции передавали совершенно другое. то, что невозможно понять простому работяге, проживающему жизнь в гордом одиночестве, разъедающим изнутри.

но ведь всему хорошему есть конец,

верно..?

      теперь остается лишь полагаться на звериное чутье, которое подводит раз через раз, заставляя сомневаться и лишний раз не прислушиваться к нему, когда это действительно было нужно.       возможно, прожигать свою жизнь по графику работа-съемки-бары-сон и так по кругу, крайне глупый поступок, но кто-то даже половину не выполнил бы из списка, отнимающего очень много сил. никакая усталость от потустороннего мира не сравнится с той, которую приходится носить медиуму изо дня в день. теперь не трепетное чувство влюблённости, которую так яро выражают в сирени, проедало изнутри, а чувство пустоты. как будто целый кусок жизни вырвали, оставляя много недопонимания и вопросов без ответов.       даже подготовить себя не мог к такому исходу, считал, что использовать эзотерические навыки в отношениях с возлюбленными – это последнее дело. пускал все на самотёк и собственный контроль, опираясь только на разум. и видимо зря. мог увидеть намного больше, разделить чужую душу на двоих или вовсе не сближаться, чтобы не было так больно.       все московские бары уже видели эти глаза и ощущали его присутствие. принимали как родного, с большим душевным почетом. но всё таки в этом мире он был наравне со всеми тут присутствующими – ускоглазами, пьяницами, гринго. так же сюда приходил для того, чтобы помутнеть разум для своих целей. невозможно даже представить, столько людей с похожими судьбами приходили сюда изо дня в день, словно замаливая прощение у кого-то. уже ввели свои ритуалы и обычаи, которые положено соблюдать. а Олег не лез на рожон и просто тихо отсиживался, наблюдая на пьяными танцами в центре танцпола, домогательствами, драками. не хотел пачкать руки там, где его не просят, чтобы не наработать ко всему прицепу проблем новых врагов.       все эти пьяные посиделки на одного человека всегда сопровождались обязательным выходом на улицу, чтобы барабанные перепонки не лопнули от громкой музыки, а нервы от нехватки никотина.       несмотря на то, что с каждым днем солнце засиживалось на небе всё подольше и подольше, к трём часа ночи всегда было глухо и темно, хоть глаз выколи. не увидел бы ничего, если бы не светящиеся витрины магазинов и фонарные столбы, освещающие дорогу. он спокойно покидал порог знакомого бара, название которого, если честно, даже не запомнил. помнил лишь дорогу от своего дома до этого ночного театра ужаса и кошмаров. искал по карманам куртки пачку привычных сигарет и зажигалку, которая всегда исчезала в самый неудобный момент, когда была нужна, как кислород. брови начинают сползать к переносице, когда долгие поиски увенчались неудачей.       — да где эта блядская зажигалка... — ругался тот сам себе под нос и уже отчаялся в поисках огонька, согревающего душу и мозг. когда-нибудь он обязательно избавится от этой привычки, но явно не сегодня.       для него было единственным спасением – найти прохожего, который будет похож на заядлого курягу. таких было встретить крайне сложно поздней ночью, как и в принципе прохожих на улице.       казалось, что этот вечер мог был испорчен окончательно, но буквально в нескольких метрах от фонарного столба, он увидел силуэт, от которого облако едкого дыма очень осторожно устремлялось вверх, растворяясь в атмосфере.       парню было безразлично на все правила этикета при общении с незнакомцами, поэтому он быстрым шагом двинулся в сторону стоящего. со стороны он был похож на маньяка или кого-то из этой оперы, но силуэт не двинулся с места и даже не посмотрел в сторону, откуда доносился звук приближения. как будто ждал этого разговора и знал всё наперёд.       — не найдётся прикурить? — немного раздражительно спросил Шепс, поднимая взгляд на спокойно стоящего юношу.       его взор привлекла необычная внешность: хрупкое тельце, которое не составляло труда согнуть и сломать пополам, черные короткие волосы, поблескивающие от туского освещения, татуировки, которые лезли из под одежды. в голову даже закрадывались мысли о том, как далеко они могут пробегать по телу. имеют ли начало и конец?       прохожий поднял взгляд, чтобы рассмотреть лицо оппонента. не выдавал никаких лишних эмоций, но и дать ответ или просто молча протянуть огонь не торопился. выглядел как фарфоровая кукла, не имеющая ни чувств, ни души, ни собственного голоса. это молчание начинало проедать изнутри, заставляя уверенность покидать тело. становилось немного неуютно от мысли, вдруг, перед ним вовсе не человек, а какой нибудь усопший, и он вовсе не материален, а Шепс не чувствует от него могильного холода из-за градуса в крови.       — неужели не узнал, кот? — резко ответил прохожий, снова заглядывая в серые глаза. на его лице расплылась пугающая улыбка, которая для Олега когда-то была самой родной.       и это был момент, когда дыхание замедляется, а сердце начинает биться с такой скоростью, что кажется готово было выпрыгнуть из грудной клетки. хотелось сразу же сделать несколько шагов назад, но тело как будто было парализовано, не давая сдвинуться с места.       в голове сразу же метаются мысли из стороны в сторону. эта ласковая кличка, которой его называл только единственный человек в его жизни. больше не разрешал никому так обращаться к нему.                         отмахивался, говорил, что не любит такие телячьи нежности и прозвища, мол, не переносит подобное на дух.

для него Дима умер ещё три года назад.

      они разошлись именно в тот день, когда начала цвести первая сирень. и встречаться они начали тогда, когда распускались первые лепестки. тошнит, рвёт, крутит от этого блядского запаха мая и юношеских грёз. именно последний день он никогда не забудет. не сможет смыть его под кипятком в душе, утопить в реке или вырезать из кожи, сколько бы не хотелось. желал забыть как страшный сон и больше не возвращаться к этому этапу в жизни никогда...

да ты болен, чувак...

      конфетно-букетный период закончился уже давно, еще около полугода назад. казалось бы, всё двигалось к тому, чтобы обрести полный покой и погрузиться с головой в семейную жизнь, иногда перемешиваясь со съёмочными делами. создавали свой покой и делили его только на двоих. каждая проведённая минута вместе была счастьем, незабываемым счастьем.       и всё ведь можно оборвать, даже если не сильно хотеть. одна небольшая оплошность может навредить тому, что строилось годами на словах и доверии. всё можно потерять за считанные секунды. и ведь татуированный знал об этом. имел представление, но играл с огнём и холодом одновременно, отдалясь от возлюбленного ради кайфа.       ломал себя и его ради простой забавы, которая переростала в зависимость.

я раньше понятия не имел, как пахнет наркота. но со временем понял, что от неё несёт мертвечиной, болью и грязью.

      и ради этой грязи был готов променять абсолютно всё, отдать всё самое ценное. и пожертвовал Олегом. сколько же юноша добивался лечения в стационаре, пытаясь перед этим на дому в четырёх стенах излечить близкого, но ломал только сильнее и сильнее. доводил тем самым до слёз, попыток свести счёты с жизнью, вечной агрессии, переростающей в апатию. и ведь не специально. лишь по простому незнанию, что лучше и что хуже. довёл до неузнаваемого состояния и менялся сам: стал хмурым, вялым, а глаза стали безжизненными и стеклянными. он ненавидел людей слабых духом, которые поддавались на такой грешный и грязный соблазн. но был готов бороться лишь за одну крохотную жизнь, перед которой считал себя должным.       пытался спасти от одиночества, но не знал как сохранить самого себя, пока не обратился к специалистам. самому бы стоило показаться, но считал, что его состояние не такое уж и бедственное, чтобы бегать по психологам, да и времени не было. дожидался лишь когда чернокнижник вернётся с лечения. надеялся, что всё снова встанет на свои места, как раньше. ох... и зря ведь надеялся.       перед ним стоял совершенно другой человек. он был просто пустым шаблоном возлюбленного. в нем не осталось того, что было раньше, даже взгляд и улыбка, свойственные человеку не меняться всю жизнь стали другими. всё изнутри прожгла зависимость. был живым трупом, который мог думать и ходить, но совершенно по другому. и медиум отдалился. не нашёл в себе сил снова принять этого человека и не знал, как себя вести после этого. не смог смириться с пережитыми эмоциями, уже не видел надежды и того же самого свечения в любимых карих глазах, которые были только для него и никого более.       чувствовал глубоко, где-то там, средь рёбер, что парню нужна его помощь, но не мог дать того, предел чего кончился давным давно.

обливался горькими слезами брату в подушку от безысходности.

      пытался восстановиться после стольких месяцев мучения и у него это почти получилось, пока мысли не начали накладываться друг на друга, перемешиваясь. до сих пор отказывался от помощи терапевтов и кажется, стал тем, кем боялся стать больше всего на свете.       винил себя очень долго, путался в кошмарах, приследующих его по сей день. голос вторил о том, что он не должен был оставлять парня в такой момент, а другой голос поддерживал, говоря, что этим двоим будет лучше друг без друга. батенька, это явные признаки не здоровой психики и раздвоения.       шлялся по барам не для веселья, а чтобы не давать навязчивым мыслям взять контроль над телом и всё равно не всегда получалось сбежать...       и прямо сейчас, смотря в чужие глаза он не видел в них ничего живого. такой же пустой взгляд, который он помнил несколько лет назад. вот только в этом взгляде было ещё помимо пустоты что-то другое... отличающиеся от обычной безэмоциональности. чёрт, он снова под веществами.       все деньги и силы, вложенные в лечение парня были просто потрачены напрасно. Шепс надеялся, до последнего надеялся, что после того, как оставит татуированного одного, наедине с собой, то даст стимул идти дальше, но нет, глубоко ошибся. это уже был давным давно не тот человек, которого он хотел вечно видеть рядом с собой, не тот, кто мог часами говорить о разном, поднимая абсолютно любые темы, не стесняясь быть непонятым обществом. это всё было не нужно, если его желал понять только Олег.       от всех этих мыслей, пока он разглядывал исхудавшее лицо бывшего, на глазах стали наворачиваться слёзы. слёзы безысходности ситуации. он не подпустит этого человека второй раз к себе, не порежется второй раз о те же осколки стекла. лишь съежится, не давая считать весь внутренний шторм, который сейчас происходил внутри.       — Дим... ты снова объебан...