Отражение

— Как ты меня нашел? — в голове все перемешалось, Нил уже давно перестал понимать, что именно здесь происходит, мысли путались, сменяли друг друга, не позволяя понять, что на самом деле стало началом, а что концом, если этот конец существует. А, может... — Интервью, — коротко бросает Рико, пока на лице того расплывается улыбка, что видна за странным туманом, дымкой, не дающей ему нормально соображать, сопротивляться, что-то делать.        Интервью. Слово эхом отдается в его голове. Интервью. Стакан. Отпечатки. Черт! Он... он мог бы избежать этого, если бы не потерял тогда бдительности, если бы оказался более аккуратным, более... осмотрительным, если бы не забыл заветы матери, за нарушения которых та бы давно уже убила, будь сама жива.        Он выдыхает, стараясь прояснить голову, однако ничего не выходит, Рико точно что-то подмешал ему в еду или... в напиток, отчего вся реальность искажается, становиться слишком... запутанной, ибо призма веществ мешает ему... снова путает, навевая воспоминания и о Колумбии, и об... Эндрю... — Лисы, — шепчет он, все еще стараясь оставаться адекватным, хотя мозг плавился, мешая не только настоящие мысли, но и прошлое, сбивая в один большой комок реальность и воспоминания, что невозможно отличить одно от другого. Ему слишком... хорошо плохо, чтобы что-то делать. — Ты Ворон! Натаниэль Веснински! Номер 4! Смерть! — Рико напоминал ему об этом уже не в первый раз, но Нил все еще не хочет признавать то, что может быть кем-то другим. Ему слишком нравится его реальность, его настоящие... или это прошлое? Он Нил? Крис? Стефан? Алекс? Он не помнит... кем он являлся, пока не попал к Воронам? А, может, он только попадет к ним, и все это пока что лишь ужасное будущее? Он видит будущее?        Он чувствует, как его тянут куда-то, как голову окатывает холодная вода, как кто-то с усилием трет его волосы, выливая разные массы. Этот... контраст помогает совсем немного расставить по местам события, совсем немного привести его в чувства, хотя голова соображать все еще не хочет. — Натаниэль! — нет. Он... он не Натаниэль, он... он Нил... или Крис? Стефан? Алекс? Он... нет... Натаниэль — это ведь прошлое? Настоящее? Будущее? Где он сейчас? Кто он сейчас? Какое имя ему придумала мать?        Мысли быстрым вихрем клубились в голове, заставляя его раз за разом задавать одним и тем же вопросом. Нил? Крис? Стефан? Алекс? Натаниэль? Он не помнил, в каком времени находится. А в каком городе? Где мама, которая постоянно оберегала, помогала, защищала? Где ее привычная и грубая защита? А Эндрю? Где тот, который так ненавидит его, но... а что «но»? Почему он помнит о нем? — Пришло время для наказания!        Он выдыхает, не сопротивляясь, когда его тащат куда-то. Он не знает, куда его тащат, кто его тащит, кто его трогает, кто рядом, а кто остался за дверью. Какой из дверей? Сколько они прошли? Одну? Две? Три? Ноль? В голове слишком много путаницы, чтобы он мог сообразить, чтобы хоть одна линия жизни встала прямо и показала, что есть реальность. — Три дня здесь! — рычит... кто-то, закрывая очередную дверь, и он остается один, сразу падая на пол и закрывая глаза, стараясь перестать думать о том, что происходит вокруг.        Ему холодно, ему пусто, ему грустно, слезы рвутся наружу. Он не знает, почему должен их сдерживать, но должен. Он не помнит, зачем, не помнит, кто так учил, но знает, что должен, что обязан, что... что это... это... он не знает.        Он проваливается в сон, продолжая просыпаться каждый... каждую... как-то. Просто просыпаться и снова засыпать, пока... пока в один из таких раз голова... кажется яснее. Он... он все еще запутался, но поднимает взгляд, замечая фотографии Натаниэль Веснински. Этот парень стоял с отцом, улыбался, рыжие волосы, голубые глаза... они были идентичны у сына и отца.        Зеркало. Много зеркал... а в них... в них Натаниэль Веснински. Все те же рыжие волосы, все те же голубые глаза, которые лишь слегка потускнели, совсем немного, уже не такие яркие, а вот волосы... стали еще ярче, словно огонь, что поглощал тело матери.        Он? Неужели он — Натаниэль Веснински? Он... нет... было же что-то, был он кем-то, кто ему нравился, он был кем-то, но... но запутался, окончательно перепутались все его мысли. — Нет! — кричит он, замахиваясь и разбивая зеркало перед собой, что больше не показывает его отражения. Или не его. Он осматривается, он пытается найти кого-то еще в комнате, но видит лишь множество Натаниэлей. Может, он не один? Может, рядом есть Натаниэль, а он сам не отражается в зеркале? Может, есть кто-то, кто отражается, а кто не видит себя? Может, это не он? А, может, он сам отражение? Может, он и не человек вовсе?        Он снова кричит, снова срывает голос в криках, закрывая глаза, стараясь не видеть того, что вокруг, стараясь не смотреть никуда, ведь в голове теперь мелькает слишком много мыслей о прошлом... вроде прошлом...        Он не понимает, как давно это было... было ли с ним или он наблюдал со стороны? Он ничего... ничего не понимает...        Он лежит. Он ничего не слышит. Вокруг оглушающая тишина. Молчание. Смерть.        Может, он умер? Он не знает, что произошло, но эта мысль... кажется успокаивающей, ведь, если он мертв, может больше не беспокоиться о том, кем являлся, кем был раньше, а кто он сейчас...        Нет! Нет! Нет! Он не мог умереть, он слишком остро чувствует боль в руках, которая отрезвляет, слишком ярка реальность, которая наконец-то пробилась сквозь туман, которая позволяет увидеть больше.        Вороны. Он у Воронов. Он... он Лис. Должен быть Лисом, должен бороться за Лисов, за свою команду, за Эндрю... вот почему тот ему вспомнился... он приехал сюда ради Эндрю... он... он обязан выдержать все, что придумают, обязан...        Он резко подскакивает, разбивая все зеркала, что здесь есть, срывая каждое фото, которое попадается на глаза, разрывая на тысячи мелких кусочков, на тысячи осколков себя прошлого, на тысячи маленьких отражений его настоящего... или… он разрывает себя, пока он настоящий упивается представлением в зеркале, радуясь тому, как отражение сходит с ума. — Нет! Нил Джостен! Я Нил Джостен! — в панике пытается доказать он себе, доказать, что не сдастся просто так, не... не потеряет себя, не станет творить те же бесчинства, что и его отец в прошлом, настоящем? Он не знает, когда Натан все это делал. А делал ли вообще? Может, ему померещилось? Показалось? Может, его больная фантазия все придумала? Может, не было той боли, о которой он помнит?        Он снова срывается на крик, уже не стараясь придумать слова для этого. Он просто чувствует, как что-то ломается в сердце, что-то больно треснуло, заставив его упасть на множество осколков, хранящих его отражения.        Он снова видит Натаниэля... снова видит его в зеркале, снова видит кого-то, кого так давно мечтал забыть. Надеялся забыть...        Он... он будет держаться ради Лисов, Ваймака, ради всех... ради Эндрю... он будет держаться, будет стараться не забыть себя. Нил Абрам Джостен. Десятый номер. Нападающий Лисов. Он будет держаться, пока того требуют обстоятельства. Он... он сможет пережить это...        Нил не знал, к кому именно обращался, возможно, даже к самому себе, молясь не потерять снова эту ниточку жизни, что придает ему сил каждый чертов день. Да и даже если снова он забудет, снова окажется на грани понимания реальности, ему останется только молиться... только молиться и просить, чтобы он снова стал собой, снова помнил весь опыт пережитого, не сомневался в жестокости отца, жестокости Рико. Не сомневался в доброте Лисов и их помощи. Не сомневался в том, что его будущее — Лисы.        Ему остается только кричать одну и ту же фразу, обращаясь не столько к другим, сколько к себе, приказывая найти ту часть себя, которая скрыта, ту часть, которую он так хочет уберечь от ужасов Гнезда.        А, возможно, он кричит это своей команде, своему тренеру, моля о помощи впервые в жизни. — Найди меня!