Иная форма хлеба

      Гаккенфельд гро-Ругдугбаш был обычным орком, волей Малоха и судьбы очутившемся в Морровинде. Вдоволь хлебнув презрения и откровенной неприязни местных, он наконец-то нашел себе уютное местечко у своего соотечественника Гурака гро-Баграта, сумевшего скопить достаточно золота, чтобы выкупить старую плантацию на юге Вварденфелла. Нанявшись к нему охранником, орк не пожалел: платил Гурак хорошо, кормёжка тоже была сытной — куда лучше того, чем приходилось питаться предыдущий год. А возможность безнаказанно лупить почём зря ненавистных серокожих, что порой по ночам пытались ограбить дом — и вовсе подкупала. Знай себе, стой у дверей в подвал, где целыми днями скрывался хозяин, да сторожи, пока не придёт смена и время набить живот сытными харчами. Что ещё для счастья нужно? Компанию в этом деле ему составлял Дреггс — ещё один орк, хоть и бастард, но крепкий, пусть и немного наивный. В местной костяной броне, не такой тяжелой, как железные латы, орки представляли собой грозную силу, с которой мало кто захотел бы связываться. Избитых воришек они просто взашей вышвыривали за двери, но если случалось порой перестараться, то… воды бухточки за домом охотно принимали неожиданное подношение, а отлив уносил тела далеко в море. А ещё у хозяина, по его словам, были некоторые связи среди имперских вояк и не только, поэтому пропавших никто особенно и не искал. Даже дозоры стражи из Вивека, в их дурацких золоченых шлемах, не шныряли под окнами багратовой усадьбы. И это было просто здорово.       Лишь одно немного огорчало Гаккенфельда, да и то поначалу: никто из собратьев-орков так и не сумел правильно произнести его имя, не говоря уж об имени по отцу. Он сам в детстве долго корпел над их произнесением без запинок — но одно дело, когда ты ошибаешься сам, и совсем другое — когда это делают другие, верно? И закончились безуспешные попытки сокращением трудного имени до короткого «Гак». Или, со стороны хозяина, — «Гак-твою-так», на что безотцовщина Дреггс неизменно ухмылялся, за что и получал в челюсть. А мирились они за обедом, который стряпала служанка с характером по имени Ллайназа Отран, и довольно вкусно. Но вот в её имени ошибок делать не позволялось никому — виновному грозил болезненный удар сковородой по крепкой макушке. В остальное время, не занятое готовкой, данмерка успешно играла роль хозяйки плантации, пока истинный хозяин занимался делами в подвале, за накрепко запертой дверью.       Какого рода были проворачиваемые там дела — Гаккенфельдду было невдомёк, но он никогда и не интересовался. Какой ему прок в этом, если затем придется плавать кверху брюхом в кишащей грязекрабами бухте? Порой к Гураку гро-Баграту приходили какие-то мрачные типы, которых он приказывал страже пропустить вниз, а после их ухода был особенно доволен и благодушен. Может, там выделывались шкуры нетчей, которых две тощие девицы из местных пасли снаружи? Если Гаку порой и было любопытно, то внешне этого он никак не проявлял. У него появился другой интерес.       На стряпню Ллайназы пожаловаться не мог никто — и не только из-за увесистой сковородки. Но одно у неё получалось особенно великолепно — хлеб. Горячий морровиндский хлеб из рисовой муки, с румяной корочкой. Его Гаккенфельд попробовал именно здесь — и понял, что нашёл любовь всей своей жизни.       Любой орк любит сытно и вкусно поесть — крепкое телосложение нуждается в большом количестве пищи. Мясо никс-гончих, сдобренное нетчевым желе, сочный сыр (почему-то на сыр не похожий вовсе) и гигантская яичница, приготовленная из одного-единственного яйца… Лишь мясо грязекрабов здесь не ел никто. Но хлеб был особенно великолепен против тех грубых ржаных лепешек, что опротивели Гаку с детства. А особенно эта ароматная хрустящая корочка, м-м-м!       Ещё через некоторое время выяснилось, что кроме хозяйки и троих орков в доме есть ещё кто-то. В одно утро, застав в комнатах худую темноволосую данмерку, охрана приняла её за очередную воровку, и лишь грозный рык Гурака не дал начаться расправе. Почёсывая следы крепких тумаков, Гак с Дреггсом познакомились с «госпожой Вельсой Саларон, прошу любить и жаловать, недоумки!» Та, как выяснилось, тоже проводила целые дни в подвале, а после и ночевала там же. Глуповатый Дреггс, услыхав про ночевки таинственной гостьи, чуть ухмыльнулся, а в разговоре с напарником предположил, что на самом деле может происходить в подвале… Вот тогда Гаккенфельд и задал ему изрядную взбучку, боясь, что простодушный бастард скажет то же при хозяине — и сразу пойдёт на корм рыбам. Дреггс надулся и молчал до самого вечера, а затем, похоже, забыл.       Гак же думал о хлебе. Поначалу он подсматривал, как Ллайназа месит тесто, как отправляет вылепленные булки в печь, а затем чудный дух наполняет весь дом. Орк считал, что если он сам научится этому волшебству — иначе он это и не называл — то станет самым счастливым орсимером в Морровинде, а затем — и в Железной крепости, если отцу Малоху будет угодно принять туда его душу… и если там можно печь хлеб. Несколько раз Гак даже вставал затемно и ложился глубокой ночью, чтобы помочь хозяйке на кухне и наверняка узнать рецепт любимого лакомства. Той же было даже приятно, что могучий охранник, с лёгкостью кромсавший жилистое мясо и таскавший увесистые корзины с припасами, зачастил к ней на кухню и интересуется её ремеслом — и Ллайназа охотно делилась секретами готовки. Гаккенфельд узнал рецепт изысканной бретонской похлебки, запеченных со скаттлом бататов — даже винный соус получался у него почти съедобным. Но особенно старательно он учился делать закваску, месить тугое тесто — и, соответственно, печь божественно пахнущий хлеб.       — Смотри, — говорила хозяйка, доставая кусок холодной закваски из корзины, где та охлаждалась дефицитной морозной солью. — Закваску, то есть кислое тесто, нужно разбудить, чтобы она была готова к своей работе…       — Э, разбудить? — глуповато таращился на склизкую массу орк.       — Ну, так говорится. Добавим к ней немного муки и теплой водички… Да, неси вон тот мешочек, вы, орки, едите много. Теперь одну часть мы смешаем с мукой и поставим всходить, а вторую тоже подкормим, чтобы она выросла большой вновь — и оставим до следующего раза. Теперь опара будет просыпаться, а мы идем спать. Приходи утром.       — Теперь смотри, — говорила она утром сонно зевающему Гаку. — Видишь, как поднялась опара? Мы добавим сюда всю нашу муку, предварительно просеяв её через сито, воду, немного соли, масла золотого канета и тростникового сахара. Запомнил?       Сосредоточенно шевелящий губами орк только кивнул. Он-то запомнил на всю жизнь! И сейчас твердил про себя, словно молитву Малоху.       — А сейчас, помощничек, закатай рукава! Тесто нужно очень хорошо вымесить, не меньше, чем треть часа. Но ты силач, тебе же несложно, верно?       Через полчаса упорной схватки с тугим, упругим тестом, они лепили булки хлеба, а после оставили их в тепле ещё на несколько часов. Затем, уже стоя на своем посту, Гаккенфельд не мог сдержать своего нетерпения, чем вызвал насмешки Дреггса. Болван не мог понять, что у них с хозяйкой настоящее родство душ, основанное на любви к хлебопечению, а не что-то ещё… Впрочем, таких слов Гак и не знал, а потому объяснился со злопыхателем по-своему.       Когда он, запыхавшись, прибежал на кухню вновь, Ллайназа уже ставила хлеб в печь. И — вновь этот дивный аромат. Орк удостоился похвалы хозяйки и вопроса хозяина — мыл ли он, Гак, руки, перед тем, как браться за готовку? Гаккенфельд, разумеется, мыл — и даже дважды, по настоятельной просьбе хозяйки кухни. Он был горд собой, но…       Вот только все это было так сложно! Да и где в дальнейшем он сумеет найти целую огромную печь, не говоря уже о том, чтобы делать это липкое тесто почти день напролет — орк должен сражаться, а не караулить скользкий липучий ком! Неужели нельзя было сделать проще? Но за подобные придирки от Ллайназы могло перепасть только тяжелой сковородкой, а значит — думать придется самому, хотя это и было трудновато с непривычки.       Орочий хлеб, грубый и невкусный, обычно пекся на простой сковороде над огнем, часто впрок. Что, если он попробует… совместить? Идея иного развития приготовления булки крепко засела в орочьей голове. Утром Гак, как обычно помогая хозяйке, незаметно отщипнул скользкий кусок закваски — и унес с собой во вспотевшей ладони. Как только у него появилась свободная минутка, орк, точно вор, прокрался в кладовку с припасами и похитил немного муки. Смешал в своем старом шлеме, залил водой и спрятал под подушку. Дреггс, ночевавший в той же комнатушке, принялся было ворчать, что Гак воняет кислятиной, но, увидав кулак соседа возле своего носа, замолчал. Да и когда орки сильно обращали внимание на свой запах? А ночью началось главное действо.       Гаккенфельд вызвался дежурить вокруг дома, что поощрялось — в последнее время были случаи нападения бандитов на нетчей и их погонщиков. Напомнив ему не спускать глаз со входа в дом, Гурак гро-Баграт удалился в свою опочивальню. Охранник же разжег небольшой костерок, словно бы для защиты от москитов — и вознамерился испечь пару лепешек. Полчаса он остервенело месил тесто, затем куски его выложил на старую сковородку и решил печь, как только тесто поднимется вновь. По итогу не вышло ничего, кроме подгоревшей неаппетитной массы, ничуть не похожей на хлеб Ллайназы. Орк загрустил, но не сдался.       Почему бы ему не сделать тесто более жидким? Тогда и месить его так долго не придется, да и на сковородку наливать будет проще. Что до того, чтобы тесто всходило дважды — оно что, Массер с Секундой? Просто лишь очередной обычай привередливых серолицых — и только. Он попытался долить больше воды — но получил отвратного вида похлебку. Вбитое в неё яйцо квама тоже не спасло ситуацию. Но однажды ночью…       Однажды ночью Гак услышал, как кто-то крадётся. Разумеется, это тот, бредший сквозь густую поросль креш-травы, думал, что он крадётся — с точки зрения орка, тот топал, словно пьяный гуар, ещё и поминутно что-то бурча себе под нос. Не желая спугнуть неумелого воришку, Гаккенфельд затаился в кустах, а затем зашел к тому со спины. Каково же было его удивление, когда вор не попытался даже забраться в дом, а копошился себе на большой цветочной клумбе у входа, торопливо срывая цветок за цветком. Длинный балахон мешал ему наклониться пониже, воришка отвлекался, уже не замечая ничего, кроме цветов, и…       — Поймал! — довольно рявкнул охранник, хватая цветочного вора за шиворот. — Ты, глупый человек, зачем тебе эти цветы? Отвечай!       Будучи для острастки встряхнутым так, что лязгнули зубы, человек быстро заговорил.       — Я прошу простить меня, уважаемый страж сэры гро-Баграта. Я просто… о Девять, как же неловко вышло! Поймите, я не вор, мне просто очень нужно… — тут его лицо начало меняться: даже в отблесках костра было заметно, что человек густо краснеет.       — Мое имя Синнолиан Тунифус, целитель и алхимик Имперского культа, из Эбенгарда. Мне нужно приготовить несколько зелий исцеления, но единственное место, где я сумел найти необходимый ивовый пыльник — вот эта клумба, принадлежащая вашему уважаемому хозяину. Вы меня поймали с поличным, но вряд ли сэра гро-Баграт расстроится из-за пары цветков, верно?       Голос человека звучал как-то странно, он словно убаюкивал гнев и желание смазать кулаком по его худому смуглому лицу, а утром отвести задержанного на допрос к хозяину. Не хотелось даже всласть наорать на глупого человека. «Да что со мной такое, заболел что ли?» — подумал орк — и впервые в жизни отпустил недотёпу-вора. И тут Гака словно отпустило самого: заорав не своим голосом: «А ну стой!», он вновь подскочил к имперцу и, уставившись глаза в глаза, строго спросил:       — Ты говорил, что ты алхимик, так?       — Да, друг мой! — ответил тот, понимая, что чары имперского голоса уже иссякли и спасти от разгневанного орка его может только чудо.       — Алхимики — это те, кто смешивают разные штуки и получают… ну, другие штуки, так? — решил уточнить Гаккенфельд.       — Ты очень проницателен, мой друг орк! — было сказано почти без иронии. — Мы, служители Имперского культа, готовим зелья для бедных и страждущих. Что бы ты хотел…       Орк не слушал этот лепет, он нашел алхимика — и ему этого было довольно. И он, путаясь и порой запинаясь, поделился своей Проблемой.       Синнолиан Тунифус выслушал его очень внимательно, покивал головой — и, наконец, заговорил:       — Я понимаю тебя, друг Гак. Тяжело, когда между тобой и твоим идеалом стоит препона неизвестности. Однако великий бог Стендарр велит нам помогать всем нуждающимся — и я сейчас попытаюсь помочь тебе. А ты, быть может, в ответ поможешь и мне, недостойному служителю бога милосердия. Итак, если я правильно тебя понял, то проблема твоего, э-э… стремления к идеалу такова: тебе нужно нечто жидкое, но не вода. Тогда почему бы тебе не воспользоваться молоком? Ах да, где же ты в этом краю пепла его найдёшь? И вот тут мы переходим ко второй части моего предложения…       — Второй? — глуповато захлопал глазами Гак.       — Именно. Нам, верным слугам богов империи, регулярно доставляются припасы из далекого Чейдинхола, в том числе и молоко за опасность нашей миссии здесь. Я с радостью отдам тебе свою порцию, если ты в свою очередь немного поможешь мне… Мне очень нужны цветки ивы, такие, как растут на этой вот клумбе. Ведь только ради того, чтобы изготовить для страждущих зелья исцеления болезней, я был вынужден прийти сюда… и пойти на эту кражу. Если ты согласен, то я помогу тебе, ты — мне, а я — спасу этих бедняг от их болячек, как велят сами боги. Идёт?       Гаккенфельд даже не предполагал, что дело всей его жизни потребует пойти на сделку с воришкой, но иного пути просто не было. Да и какой это вор? Красть цветы, которые завтра возьмет и слопает какой-нибудь гуар — и клумбы как не бывало! Гуар, надо же…       — Я согласен, человек! — прозвучал приглушенный бас орка. — Но больше сюда не ходи. Встретимся завтра вечером возле каменного моста в город на воде. И принеси то, что обещал, иначе…       Огромные кулаки хрустнули, сжимаясь. Синнолиан чуть побледнел.       — Я обязательно приду, друг, не предам твое доверие. А ты принеси мне цветки ивы, но не меньше десяти, сколько пальцев у тебя на руках. Запомнил, какие именно цветы нужны?       — Запомнил. А теперь — проваливай, иначе тебя увидит Дреггс. И тогда тебе будет плохо.       Синнолиана не нужно было предупреждать дважды. Его балахон лишь мелькнул — и исчез в мутном мареве начинающегося рассвета.

* * *

      Вечером алхимик Тунифус немного нервничал, но всё равно терпеливо продолжал околачиваться возле моста, с которого начинался Вивек. Смирно стоящий н’вах наскучил косившимся на него сверху ординаторам и те, пробормотав напоследок «Ничтожество!», двинулись в обход по парапету квартала Чужеземцев, наводя страх и трепет на встречных.       Орк явился, когда уже почти стемнело. Его клыкастый рот кривился в улыбке, а в руках была просто огромная охапка ивового цвета — Стендарр милостивый, да там, похоже, были все цветы, что росли на той злосчастной клумбе! И даже с корнями. Да, добрый Гак честно выполнил своё условие сделки!       Слегка опешивший имперец рассыпался в благодарностях, ведь теперь он мог наварить запас зелий, которого хватит на два, а то и на три месяца вперед! А часть растений, может быть, и вовсе приживётся где-нибудь поближе к Эбенгарду. Протянув своему помощнику небольшой кувшин с овечьим молоком, Синнолиан ещё раз объяснил орсимеру последовательность действий.       — Попробуй также добавить немного яиц, они, эм-м, свяжут тесто, не дадут ему рваться, понимаешь? И если тебе потребуется ещё что-нибудь, то… приходи к нам. К любому алтарю Девяти, в любое время! Девять помогают всем и всюду! Они — истинные…       У Гаккенфельда было свое мнение о том, кто помогает таким, как он, но высказывать его он благоразумно не стал, боясь разбить в драке драгоценный кувшин. Но перед тем, как заняться магией готовки, следовало ещё кое-что сделать…       Утром пробудившихся жителей плантации гро-Баграта ждало душераздирающее зрелище: Гаккенфельд, вся броня которого была залита кровью, ревел боевой орочий клич, размахивая своим топором, тоже испившим крови. Высунувшийся наружу Дреггс решил, что безопаснее сразу ретироваться обратно и вернуться уже с хозяином.       — Гак-твою-растак, что случилось? Чего ты ревёшь во всю свою дурную глотку, как ужаленный? — послышался могучий рык Гурака гро-Баграта.       — Я убил его! Это вор, он вздумал красть цветы и я… я…       — Глупый Гак, твой вор все равно украл все цветы и спрятал в своем брюхе! — рявкнул хозяин, пиная бок тощего окровавленного гуара, лежащего посреди взрытой земли бывшей клумбы. — Это же были любимые цветы нашей дорогой Ллайназы, ты, тупица!       Могучий хозяйский кулак с глухим стуком врезался в лоб растяпы-охранника, который стоял, понурившись, и явно осознавал свою вину.       — Лично будешь просить у неё прощения за свое ротозейство, а затем — вновь охранять, до самого вечера. И храни тебя Малох, если ещё что-нибудь случится! — очередной тумак ознаменовал окончание нотации.       Ллайназа Отран, разумеется, простила своего верного помощника и ученика… после того, как тот тщательно прибрался на кухне, ухитрившись похитить ещё немного чудесной закваски. Затем же, пока тянулся бесконечный жаркий день, Гак сидел у маленького костерка и священнодействовал. С чудесным молоком тесто и впрямь стало более жидким, а после вбития целого яйца квама — приобрело приятную упругость. Да и взошло оно куда скорее. И уже к вечеру на старой сковородке скворчали лужицы густого пышного теста, на глазах превращавшиеся в золотистые подрумяненные солнышки. А запах! Он был иным, нежели у хлеба Ллайназы, но тоже на диво приятным и сытным.       На запах выглянули все обитатели дома: усиленно принюхивающийся Дреггс, довольно улыбающаяся Ллайназа, на глазах теряющий хмурость хозяин. Гаккенфельд был счастлив. Он сам — сам! — придумал это солнечное чудо, которое и на вкус должно быть просто таким же восхитительным, как и его чудный запах. Он мастер! Он смог! Он…       — О, у нас сегодня оладушки, мальчики? — резко оборвал эйфорию голос за спиной гордого собой орка.       Куда-то отлучавшаяся подельница хозяина, обитательница подвала и преступный алхимик из Камонны Тонг, Вельса Саларон произнесла эти несколько слов — и разбила орочье счастье в куски. Оладушки…       Миг чуда закончился. Подошедший Гурак прямо с раскалённой сковороды зацепил румяную оладью и затолкал себе в рот. Смачно зачавкал.       — Гак-твою-не-так, да ты ловкач! Печешь да жаришь, а о деле забыл? Ступай, тебе ещё шкуру с того гуара снимать, не то его хозяин мне уже надоел, говорит, что смирный был зверь, добрый. Отдай ему шкуру, пусть старый Раледран немного поутихнет. А, ну и захвати себе парочку своих, этих… И ступай, мы тут дальше сами похозяйничаем. Вельса, дорогая моя…       Гаккенфельд машинально сунул оладью за пазуху и пошел выполнять поручение. На душе стало мрачно и тоскливо: надо же, он сам, всё сам придумал! А они — это просто оладушки…