“Mars’s”

Осень медленно, но верно близилась к своему завершению. Проливными дождями больше не заливала, но и хоть малость солнечными днями баловать стала все реже и реже. Небо затянуло полотном серых туч, которые по краям кусал зубастый и холодный северный ветер, так же гоняющий по асфальту последние в этом году сухие листья. Все деревья в парке у университета уже давно успели подготовиться к холодам и теперь будто только и ожидали пока голые ветви уютным покрывалом покроет сверкающий свежий снег. Природа с нетерпением ожидала законной спячки и долгого отдыха, что приносят с собой холода и морозы. В отличие от людей, зябнущих как в первый раз, плотнее запахивающих воротники и кутающих в шарфы замерзшие розовые носы, тоскующие о теплом лете. Юнхо опирается на капот собственной машины, привычным движением стряхивая пепел с сигареты, и поднимает взгляд к небу, низкому, как потолки в его однушке у метро в центре. Когда-то он искренне любил кататься в местном метро, гулять в такие пасмурные дни и даже не задумывался о том, что будет травить собственный организм никотином. Но время все неумолимо торопится куда-то, не желая никому и ничего говорить о своих планах и уготованных участях. Наверное, человек, который сможет изобрести штуку, предсказывающую будущее, знатно озолотится. Чон отдал бы многое, чтобы узнать наперед, что принесет ему тот или иной выбор или очередная интрижка, хотя…тут со временем даже без каких-либо предсказаний стало очевидно, что ничего хорошего. И вот сейчас он снова затягивается и снова сбрасывает вызов от своего крайнего «любовного интереса», прежде чем поднять взгляд на подбегающий к нему силуэт в не самой теплой на вид толстовке. — Прости, пробки, — бросает Минги с ходу, не давая Юнхо наброситься на него первым. — В метро? — Ну мы же еще не опаздываем, — оправдывается Сон, ежась от забравшегося за воротник ветра. —Зайдем за кофе? Я угощаю. — Ты же не пьешь кофе. — Для меня там делают чай, — Минги нетерпеливо переминается с ноги на ногу. — Ну же, давай, хён, пойдем. Юнхо только вздыхает, делает последнюю затяжку и щелчком отправляет окурок в стоящую рядом урну. Закрывает машину и лениво отправляется вслед за Минги, уже поскакавшим к светофору. От холода совсем ему на месте не стоится; за все то время, что они знакомы, тот так и не научился одеваться по погоде. — Где, позволь спросить, твое теплое худи? То, фиолетовое? — А, это.., — они переходят через почти пустынную дорогу - ранее утро, все же - все равно по привычке осматриваясь по сторонам. Здесь никогда не угадаешь, откуда выскочит какой-нибудь очередной Шумахер. — Отдал Джуну на кастом. Он там экспериментирует с новыми красками, а свои подопытные у него закончились. Так что я благородно пожертвовал свое. — А потом сопли до колен будут свисать, — Юнхо вкладывает руки в карманы, пока его собственный студент ведет его в какую-то удивительно не разрисованную граффити арку, выводящую их в светлый уютный дворик. Отсюда уже виднеется вывеска той самой кофейни, о которой он слышал миллионы раз, но все еще почему-то не успел там побывать. «Mars’s» выведенное неоновой красной лентой на небольшой табличке в окне - единственное, что выделяется среди бежево-молочных и серых окружающих домов и смутно напоминает что-то своим шрифтом, но Юнхо решает не напрягать мозг. Мало ли, кто какие отсылки оставляет в своем заведении. — Не будут, если ты перестанешь бухтеть, как старый дед и просто потом отвезешь меня на практику в теплой машине. У меня все под контролем, чтоб ты знал. Медный колокольчик приветственно звенит, заставляя Ёсана за стойкой поднять голову. Он немного хмурится, понимая, что лицо парня рядом с Минги ему точно знакомо, но вот откуда… О, Боги. Нет, только не это. — Ёсан? — Минги вскользь бросает взгляд на парочку девушек, расположившихся за столиком у окна и заметно расслабляется от тепла в помещении. — Чего лицо такое сложное? Он понимает, что все это время Кан смотрел на Юнхо, лицо которого, впрочем, осталось нечитаемым, но взгляд… Сердце Юнхо пропустило удар. Он вспомнил, вспомнил очень многое и то, откуда знал Ёсана тоже. Когтистые лапы воспоминаний мгновенно потянулись к груди, вея холодом и давно забытыми ощущениями осознания и тревоги, заставляя забыть как делается вдох. Но Чон поспешил отмахнуться от них, как от назойливых птиц, желающих лишь выклевать то, что осталось от его и без того потрепанного сердца раньше, чем им это удалось. Этому больше нет места в его жизни. Не снова. — Все в порядке, прошу прощения, — привычно мягко отзывается бариста, опуская взгляд. — Тебе как обычно? А Вам… — Карамельный маккиато, пожалуйста, — рука Юнхо ложится на плечо Минги, чуть стискивая. — Я подожду тебя снаружи, ладно? Подышу воздухом. — А, ага.., — Ги оборачивается, провожая друга взглядом, но колокольчик отчего-то звонит раньше, чем Чон успевает коснуться дверной ручки. И тогда воздуха Юнхо не хватает даже с улицы. Он слишком ярко ощущает, как сердце вздрогнуло, больно ударившись о грудную клетку, прежде чем упасть куда-то в пятки, прихватив с собой и возможность дышать. Что-то внутри обрывается, точно струна, когда он натыкается взглядом на глубокие, блестящие, как чернила, глаза напротив. Юнхо не может сделать вдох, не может сделать выдох или шаг, не может даже поверить своим глазам. Кончики пальцев предательски немеют. Время замедляется настолько, что секунды превращаются в годы и столетия, вселенная сужается до одного единственного метра и все вокруг с диким звоном сыпется осколками битого стекла, пока они просто смотрят друг на друга…Высокая, изящная фигура напротив замирает, кажется, зеркаля даже учащенный пульс, и являет одновременно целый спектр испытываемых эмоций в секунду. Юнхо слишком хорошо знает каждую из них, добивая самого себя этим пониманием. Пак Сонхва. Это имя ощущается отвратительной горечью на языке, когда разум шепчет его сорванным от криков голосом самого Юнхо давностью в несколько невообразимо долгих лет. Чон даже не понимает, что именно испытывает, когда первая волна захлестнувшей паники внезапно чуть сходит, позволяя выйти из оцепенения. Он лишь срывается с места, спешит убраться подальше, даже не оборачиваясь. Только бы не видеть эти бездонные печальные глаза, эти распахнутые в немом удивлении губы, эти так прекрасно заострившиеся скулы и его…только бы не видеть его. Ватные ноги будто сами уносят дальше по дороге за ближайший поворот, будто желая спасти от наступающего на пятки огня. Сердце бешено мечется в хрупких ребрах, когда Юнхо прячется в полумраке холодной сырой арки, стискивая на груди ткань футболки. В окружающем холоде этот жар внутри ощущается особенно болезненно, вдохи даются с таким трудом, будто в горле и легких проросли ядовитые шипы. Стоило догадаться, сразу и обо всем, что только сейчас встает на свои места. Название, шрифт, даже чертов Ёсан…Юнхо оказался так слеп, потеряв бдительность за эти годы. Сонхва же отмирает с опозданием, рассеянно глядя Чону вслед, и оставшийся на своем месте Ёсан в тот момент понимает, что тоже до этого не дышал. У Пака действительно все написано на лице и этого всего слишком много для него одного. Он не произносит ни слова, скрываясь за дверью для персонала, куда изначально и собирался, чтобы просто проведать собственную кофейню, но сейчас это место просто кажется лишь единственно безопасным. И только когда дверь за чужой спиной захлопывается, Минги с Каном переглядываются. Даже девушки у окна снова тихо возвращаются к своему диалогу, понимая, что видели что-то, явно не предназначенное для их глаз. Ни для чьих глаз вообще. Нечто такое обнаженное, сокровенное, чувствительное и больное, как старая вновь потревоженная рана, которую так бережно и долго прятали от всего мира. — Что это, черт возьми, было вообще? — негромко начинает Минги, когда Ёсан принимается за их заказы. Кан выглядит так, будто знает все и даже больше, и только поэтому Сон решается задать ему этот вопрос. — Эта история очень долгая, знаешь.., — Ёсан не поднимает головы, заливая кипятком чайные листья в коричневом стаканчике. — Не думаю, что имею право ее рассказывать, но может быть твой друг сам это сделает, если попросишь. Я могу сказать лишь то, что этих двоих связывает общее прошлое. Очевидно, не самое светлое, так что…будь осторожнее, ладно? — Ладно.., — Сон мрачнеет на глазах, задумчиво наблюдая за работой бариста и вплоть до ее окончания оба молчат, думая о чем-то своем. Когда Минги выходит с обоими заказами, Юнхо уже ждет его снаружи, такой же невозмутимый, как прежде, наблюдающий за бегущей куда-то детворой. Тихо благодарит за кофе и принимает в холодные руки горячий стакан, игнорируя вопросительно-взволнованный взгляд напротив. Они возвращаются к машине в напряженном молчании, не рассеивающемся даже с шумом города вокруг. Минги думает о том, что зря вообще предложил зайти туда, а Юнхо...просто много думает. Ему, конечно, в какой-то степени даже приятно, что есть такой человек, которому не все равно на его состояние и на него в целом, но посвящать собственного студента - пусть и друга - в свои проблемы и загоны не очень хочется. К тому же, это все осталось в прошлом. Юнхо большой мальчик, он умеет переживать, переступать, отпускать и идти дальше, тоже умеет забывать и отказывать, избавляться и находить замену. Но почему же тогда так больно было увидеть его вновь и так непозволительно близко?.. Горячий чай обжигает язык Сона и он не выдерживает молчания. — Хён, — его голос ножом режет тяжелый воздух в машине, когда закрываются все двери. Они трогаются и Чону будет некуда деться от вопросов в потоке машин на дороге. — Что…что это было? Вы ведь знакомы с.. — Знакомы, — Юнхо отзывается раньше, чем Минги успевает произнести это имя вслух. Вдох-выдох. — Лучше, чем хотелось бы. Ему требуется пара минут, чтобы собраться с мыслями, когда они тормозят на светофоре. Эта история затянулась корочкой на сердце уже давно, но никогда не успевала покрываться пылью. Чон возвращался к ней мысленно бесконечное, бесконечное количество раз даже сквозь годы, но никогда не рассказывал никому вслух. Никогда не срывал эту тонкую пленку с раны, но сегодня она вскрылась сама. Треснула, лопнула, содралась, едва не начав кровоточить снова. И, конечно же, в нее надо ткнуть, освежить воспоминания. Не хватило же. — Ты, наверное, хочешь знать, что произошло, — это не вопрос, но ответом служит утвердительный кивок. Юнхо снова глубоко вздыхает. — Это обычная несчастная подростковая история. Ничего необычного. Я любил его, а он… ___ — Как это «уехал»?.. Юнхо сводит брови к переносице, сверху вниз глядя на невозмутимого Есана в ослепительно белой рубашке школьной формы. Он не верит, что такое может быть правдой. Наверняка, они просто решили разыграть его…да ведь? — Я думал, ты в курсе, — Кан лишь равнодушно пожимает плечами. — Он должен был порвать с тобой еще на той неделе. Юнхо не верит. Не может поверить. Каждое слово вгоняет в сердце очередной нож, но, кажется Есан не шутит и это определенно заставляет почву под ногами Чона покачнуться. — Мне нужно идти, бывай, — Юнхо слышит его как через толщу воды. Он не замечает, когда Кан уходит. Лишь старается удержаться на ногах, когда мысли накрывают с головой, и с трудом доходит до мужского туалета, чтобы скрыться в дальней кабинке. Сонхва не отвечал на телефонные звонки и сообщения уже четвертый день, в принципе редко заходил в социальные сети и не появлялся в школе. Юнхо уже был готов лезть на стены и выть в подушку от переживаний за своего мальчика - он даже ездил вчера к нему, но дверь квартиры оставалась предательски заперта и безмолвна, сколько бы он не провел под ней часов. Оказывается, тогда Юнхо изливал душу и извинялся за все подряд, чем, возможно, мог обидеть, в никуда. Ведь Сонхва за ней уже не было. Но ведь это отвратительно не похоже на его Пака - всегда вежливого, тактичного и заботливого. Он знает, что Юнхо точно будет сходить с ума, находясь в абсолютном игноре, он всегда обо всем предупреждал заранее, советовался и учитывал мнение Юнхо, любые недопонимания старался решить словами и Чон охотно шел навстречу. Все всегда было хорошо. Казалось, что они были созданы друг для друга, как детальки паззла; Юнхо безумно, бесконечно, бесповоротно любит своего Сонхва. И ему казалось, что тот тоже любил его в ответ. Его Сонхва бы никогда не поступил так… …Но неужели правда молча уехал? Не сказав ни слова на прощание? Ничего не объяснив? Почему Юнхо вообще узнает об этом от его одноклассника? Два года отношений были настолько не важны для Сонхва? Юнхо начинает злиться и чувствует на собственных щеках обжигающие слезы. Руки хватаются за телефон и до боли автоматизированным движением он открывает заветный чат. Куча, огромная куча его сообщений так и висит непрочитанными, хотя под контактом яснее полудня высвечивается «был(а) недавно». Даже время скрыл. Юнхо горько усмехается, надеясь только безошибочно попасть по буквам с затуманенным слезами взглядом. «YuYuYu» «Хорошо тебе устроиться на новом месте» 9:43 Грудную клетку сводит судорогой, заставляя согнуться пополам в беззвучных рыданиях, уткнувшись лицом в худощавые колени. Юнхо яростно швыряет телефон в дальнюю стену, отделанную мерзко-зеленой плиткой, и, кажется, слышит, как тот разбивается углом о пол. Но ему плевать. Он обхватывает себя руками и впивается ногтями в собственную кожу, стараясь заглушить физической болью то, как больно внутри. Невыносимо. Кажется, что в душе все не просто на осколки бьется, а крошится в пепел. Горит адским пламенем от чувства несправедливости и обжигает даже ребра. Дышать становится больно. Чем он заслужил это?.. ___ — ..больше я никогда не видел его. До этого момента. Юнхо паркуется у здания полицейского отделения, где Минги проходит практику, которую первый как раз и курирует. Здесь, на севере от университета, еще холоднее, судя по тепло одетым сотрудникам у входа, поэтому, пока еще есть время посидеть в теплой машине, они пользуются такой возможностью. Минги снова пригрелся в пассажирском кресле, увлеченный этой печальной историей, так, что даже не сразу нашел, что ответить. — И ты так и не узнал, почему он так поступил? — Нет, — тихо выдыхает Чон, стараясь избавиться от образа нынешнего Сонхва перед глазами. Все это так неприятно касается старых ран, что ему становится не по себе. — Я лишь слышал, что он уехал доучиваться в какую-то крутую школу где-то в Европе, чтобы поступить там в университет. Так тогда говорили преподаватели. — Никогда не думал, что Сонхва-хён способен на такое. Он всегда казался добрым и приятным, — тянет Минги, задумчиво глядя перед собой. — Может, у него были причины? Может, вам стоит.. — Минги, — прерывает Юнхо и его взгляд тяжелее неба за окном автомобиля. Сону даже становится неуютно. — Я понимаю, что ты хочешь поддеражить и помочь, но это все давно в прошлом. А еще ты опоздаешь, если не поторопишься. А я покурю и приду, идет? Минги кивает, не поднимая глаз, и выскальзывает из салона, прихватив легкий рюкзак. Чон провожает его безучастным взглядом скорее на автомате, чем из интереса, и сам выходит на улицу. Когда тепло зажигалки ощущается у самого носа, взгляд привлекает крошечная снежинка, словно в замедленной съемке упавшая на костяшку пальца и моментально превратившаяся в холодную капельку. Подняв взгляд к небу, Юнхо обнаруживает, кажется, тысячи и тысячи таких же, стремящихся пасть на землю и укрыть все тонким белоснежным покрывалом. В безветренном молчании они кружатся в воздухе и оседают на улицу, что словно замерла, завороженная зрелищем, вместе с единственным живым зрителем. Ни единой души, ни единой машины или звука не было в этом моменте, точно время остановилось и лишь снежинки остались ему непокорны. Первые из них необратимо таяли, коснувшись асфальта, другие оставались на ветвях деревьев, ограждениях и лавочках неподалеку, на машине и даже плечах, укрытых черным драповым пальто. Он даже не заметил, как тонкой ситцевой тканью снег вскоре укрыл все вокруг. Сигарета дотлела до фильтра, а Чон Юнхо так и не сделал ни одной затяжки. ___ Когда в следующий раз Минги попросился сбегать за чаем, так как время еще позволяло, то Юнхо снова позволил, но в этот раз решил остаться подождать у машины. Сон понимал почему, не задавал вопросов, не уговаривал и даже постарался поспешить туда-обратно, хоть тогда и была смена его любимого крошечного бариста. Чона бесконечно умиляла эта теплая любовь большого друга к его маленькому почти-парню и как-то даже по-отечески грели чужие разговоры об объекте обожания. Сквозило в них что-то такое особенное, теплое, настоящее и живое, будто какие-то остатки фантомных бабочек в животе Юнхо отзывались на давно позабытые чувства. Он даже не завидовал почти, только искренне радовался за Минги и даже сейчас отпустил лишь для того, чтобы позволить этим двоим увидеться на лишнюю пару минут и подарить друг другу лишнюю пару невесомых поцелуев. Юнхо вздрагивает, когда из теплых мыслей его вырывает чужая ладонь на плече и, поворачиваясь, машинально дергается, чтобы уйти от незнакомого прикосновения. В желудке завязывается тугой узел, когда не ожидавший такой реакции Сонхва лишь немного обескураженно прижимает ладонь к своей груди и так открыто смотрит в ответ. Если до этого он был решительно настроен поговорить с Чоном, то сейчас, кажется, хочет только с позором сбежать - настолько тяжело ощущается взгляд бездонных черных глаз напротив, что смотрят сверху вниз будто с презрением. Паку страшно, но Юнхо в ужасе. Он не понимает, испытывает ли что-то конкретное сейчас или, может быть, все и сразу. Он так надеялся избежать случайной встречи, что произошла специальная. Великолепно просто. — Извини, — тихо начинает Сонхва и Юнхо неосознанно отмечает, как изменился его голос. Стал спокойнее, глубже, бархатнее. От того юношеского и звонкого, как музыка ветра, не осталось и следа. — Я не хотел напугать. — А чего ты хотел? — выходит чуть резче, чем хотелось. Чон отворачивается, чтобы достать сигарету и мысленно бьет себя за эмоциональную незрелость - он же не подросток уже, он не должен огрызаться, просто потому что его что-то триггерит или у него что-то там не проработано с психологом. Сигарета, зажатая в зубах, по идее должна отвлечь и успокоить, но место прикосновения на плече словно огнем горит под кожей, несмотря на то, что к ней даже не притронулись. — Давно куришь? — задумчиво тянет Пак, будто пропустивший грубость мимо ушей, наблюдая за тем, как Юнхо делает первую затяжку. Раньше он всегда спускал младшему с рук все всплески гормонов и это снова напоминает о тех временах, заставляя что-то давно спящее в душе неприятно ворочаться. — Лет восемь. Ровно столько прошло с тех самых событий, разбивших сердце Юнхо, как дешевую стеклянную тарелку, и столько же он ищет утешения в едких сигаретах, когда снова не находит в людях. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять и догадаться, что послужило этому причиной, поэтому Сонхва молчит, не зная, что ответить. И нужно ли ему отвечать? Чон даже видеть его не хочет, не то, что разговаривать. — Идешь…на встречу выпускников? — все же снова пытает удачу Сонхва и натыкается на скользнувшее по чужому лицу удивление. Первые пару лет Юнхо не появлялся на подобных встречах и близко, и вообще не держал контакта ни с кем из класса, так что был удивлен, что каждый год ему все равно приходили приглашения. Если и Сонхва знает об этом, значит оно пришло и ему. Неужели эти милые девушки из из класса, что занимаются организацией всех встреч, все эти года после его отъезда отсылали приглашения и ему, игнорируя то, что он, по сути, даже не выпустился с ними? Из вежливости, потому что Пака любили буквально все, с кем они учились? Или правда надеялись, что однажды он вернется и ему будет не плевать на бывших одноклассников, с которыми он даже не отмечал выпускной? В целом, а какая, собственно, разница? И он мог бы соврать, что не в курсе, мог бы сказать, что не пойдет, а после написать всем, что планы поменялись, извиниться и продолжить писать свои рабочие бумажки дома с очередной сигаретой, под тусклой лампой и с отвратительно пустым желудком. Да только зачем? Расстраивать девочек и старых друзей не хочется, и так видятся лишь раз в год. Пусть последний год учебы был самым жутким по всем фронтам, но это не отменяет того, что предыдущие были наполнены такими приятными моментами и бесконечно теплой дружеской атмосферой их коллектива. Если снова один вечер старательно игнорировать все, что связано с Паком, то, вполне возможно, что погружение в солнечные и юношеские воспоминания может пройти безболезненно. Даже, если Сонхва будет сидеть там же. Юнхо справится. Кажется, он молчал так долго, что Пак и вовсе принял это за игнорирование. Он уже было снова хотел что-то сказать, не выдерживая гнетущей тишины чужого безмолвия, но тогда Чон наконец подал голос. — Иду, — только и выдыхает он вместе с дымом. Сонхва опускает взгляд, пряча под густыми черными ресницами, и что-то внутри Юнхо снова вздрагивает от того, каким нежным и изящным выглядит мужчина перед ним, на которого он всеми силами старался не смотреть. Несмотря на холод, его острые покрасневшие ключицы выглядывают из-за широкого ворота бежевого свитера, а сверху на плечи лишь накинуто обыкновенное черное пальто. Будто он куда-то спешил и поэтому не успел надеть его как следует… — Ладно, я пойду. Извини, что побеспокоил, — Пак поправляет пальто, придерживая розовыми от минусовой температуры пальцами, прежде чем перебежать оживленную дорогу на другую сторону улицы с кучкой таких же спешащих куда-то прохожих. Чон провожает его взглядом, скрывшегося в арке старого, исторического дома, откуда навстречу ему, с радостными возгласами вывалилась компания подростков. По тому, как Сонхва кивнул им в ответ, стало понятно, что они шли из его кофейни и, видимо, вообще частенько туда заглядывали. Пак больше так и не поднял глаз на Юнхо, но может оно и к лучшему, что не видел то выражения лица. Сожаление ли то, тоска ли, осколки ли когда-то пылавших чувств - Юнхо и сам не понимает. Он вообще будто перестал понимать что-либо в этой жизни с появлением в ней призрака прошлого. Будто ему снова пятнадцать, он впервые начал осознавать какие-то новые чувства, которые совершенно не понимает, и старается спрятаться от них в своей раковине, как несчастная напуганная улитка. Человек, которой был его первой и, черт возьми, единственной в жизни настоящей любовью - вот он. Стоял здесь, на расстоянии меньше вытянутой руки, несмотря на холодность Юнхо и температуры воздуха старался зачем-то поговорить о таком, по сути, неважном и не имеющем значения - быть может, тоже просто хотел снова услышать некогда родной и любимый голос, ставший теперь ниже от возраста и грубее от никотина. А сейчас снова пропал, оставив лишь ветер гулять между ребер и высоких крыш. Юнхо неожиданно задумывается о времени, как явлении. Странном и неподвластном внятным объяснениям о своей работе и механике. Пока мимо него проносятся машины, спешащие на работу и по делам взрослые, опаздывающие студенты и гиперактивные дети, он остается вне всего этого. Он остается заперт в этих восьми годах, то и дело старающийся найти для своего искалеченного сердца подходящий пластырь. Глубоко внутри он лишил всего - света, воздуха и времени - того семнадцатилетнего угловатого подростка, роняющего на свои острые колени горькие слезы, когда его сердце крошится все сильнее и сильнее с каждым неудачным романом, потому что все они - не он. Того, что роняет слезы, но продолжает пытаться, снова и снова режется об острые разбитые края и хрупкие осколки. Взгляд Сонхва будто смотрит туда. В темную ледяную цитадель души и видит его. Того мальчишку с вечно искусанными губами и не сходящими синяками на длинных, нескладных конечностях. Мальчишку, который до дрожи в пальцах любил его, и которого бесконечно обожал он сам. И под этим взглядом даже остатки этого чертого сердца будто превращаются в стеклянную крошку, в настоящую пыль. ___ — Ну что, за встречу? — первый тост вечера неизменно достается бывшему старосте класса и уже столько лет не меняется, вызывая у всех теплый одобрительный смех под игривый звон наполненных бокалов и стаканов. Теплый приглушенный свет успокаивает немного нервного Юнхо. Он обводит взглядом людей вокруг и чувствует нечто приятное где-то в груди, оно ворочается и оборачивается вокруг сердца, согревая. Все его одноклассники снова здесь и вместе. Их голоса, смех и запахи мешаются друг с другом, напоминая светлые и беззаботные школьные годы, словно окутывая всех присутствующих одеялом приятной ностальгии и дорогих воспоминаний. Они приятно ужинают, вспоминают как веселились на осенних фестивалях каждый год, как после уроков летом бегали на пляж и как даже во время экзаменов старались не падать духом и поддерживать приятную атмосферу и друг друга. Им чертовски повезло с тем, что в классе никогда не было задир или отшельников, они все на удивление быстро нашли общий язык друг с другом и за годы совместного обучения действительно стали почти второй семьей. Конечно, не все смогли присутствовать на вечере по разным причинам, но основная масса класса всегда оставалась неизменно вместе. Мысли о том, что одноклассники не забыли и не бросили никого из тех, с кем провели свои подростковые годы очень грела Юнхо в тот год, когда он снова вышел на контакт и стал посещать эти встречи. Они приняли его обратно с распростертыми объятиями даже после двух дет абсолютного молчания и со временем даже смогли избавить от мук совести по этому поводу. С некоторыми старыми друзьями он и по сей день иногда встречается более маленькой компанией, когда у всех совпадают графики. Юнхо откидывается на спинку мягкого дивана, обитого чем-то очень приятным, когда поднимает взгляд на девушку, что призывала всех ко вниманию. Чон отмечает, что она держит стаканчик с соком, вместо алкоголя, и, кажется, беременна. Эта мысль почему-то вызывает искреннюю ласковую улыбку. — Дорогие мои, — начинает одноклассница. — Я бы хотела поднять тост за того, кто сегодня впервые с нами, спустя столько лет. Сонхва, — ее мягкий взгляд устремляется к названному и Чону кажется, что он единственный смотрит в другу сторону. — Мы скучали, милый. Спасибо, что не забыл нас и присоединился сегодня. Это очень ценно. Смущение Пака сложно не заметить, он явно тронут эти жестом, как и тем, что его вообще все эти годы приглашали. Тост поддерживает куча народу, их голоса сливаются в единый одобрительный гул, так что Юнхо приходится натянуть на лицо едва ли убедительную улыбку. Он чувствует себя отвратительным обиженным подростком, не в состоянии забыть и отпустить все свои эмоции, но просто не может с ними совладать, как бы не старался. Вероятно, психологи не врут, говоря, что травма, когда триггерит, возвращает человека в тот возраст, когда он ею обзавелся. Чем дольше Чон об этом думает, тем больше это обретает смысл и даже будто успокаивает. — Эй, Юю! — голос одного из парней вырывает из мыслей и Юнхо вопросительно вскидывает брови, фокусируя взгляд на вопрошающем. — Вы, кажется, были близки в школьные годы? Разве не поддерживали связь даже после отъезда Хва? Сонхва явно занервничал от такого вопроса, судя по тому, как вцепился в край собственного рукава и облизал пересохшие губы, не сводя взгляда с одноклассника. Он уже было собирался что-то ответить, видимо, объяснить, что это была его вина или что-то в этом роде, но Юнхо опередил его, снова слабо улыбнувшись. — Вы сами знаете, как влиял на нас последний год и экзамены, которые отнимали все время, — без зазрения совести спокойно выдает он первое, что приходит в голову. — Вот и нам было не до того, так что все само постепенно сошло на нет. Верно, Сонхва? Юнхо непринужденно приподнимает свой стакан с безалкогольной газировкой и встречается взглядом с бесконечно глубокими глазами напротив. Пак смотрит не то с благодарностью, не то с сожалением, будто безмолвно извиняясь, и все же так же чуть улыбается в ответ. — Да, точно, — он опускает взгляд, сцепляя пальцы в замок. — Так все и было. Выдохнув спустя пару напряженных секунд, Чон легко уводит разговор дальше и, к счастью, больше никто не возвращается к этой теме. Так вечер медленно течет к своему логическому завершению, под приятную живую музыку, теплые разговоры о прошлом и настоящем, а также обещания собраться ровно через год. И все уверены, что так оно и будет. ___ Прохлада ночного воздуха моментально забирается под одежду, стоит только выйти на улицу. Невидимые холодные пальцы пересчитывают ребра и целая волна мурашек табуном проносится по спине, заставляя Юнхо немного ежиться, зарываясь в воротник дубленки. Курить бы нужно быстро, иначе все пальцы занемеют от холода. Ночь принимает в свои объятия расходящихся одноклассников, провожает снежными хлопьями и заглушает звуки оживленной улицы. Снова все торопятся куда-то мимо, пропуская завораживающее зрелище, а Юнхо не может оторвать взгляда от танцующих снежинок, подсвеченных ближайшим фонарем. Он выдыхает дым, сбивая их движение и пара хлопьев сразу разбивается в белую пыль, оседая рядом с носками ботинок. Макушку тоже уже немного запорошило, но Чон не торопится искать укрытие. В последнее время отчего-то полюбились снегопады. Так, что даже холод отходит на второй план и плевать даже на пальцы. Дверь за спиной снова открывается, но не звучит, в отличие от, например, колокольчика в той же кофейне. Сонхва замечает чужой силуэт и останавливается под козырьком, видимо, чтобы не намокнуть и не замерзнуть. Юнхо спиной чувствует его взгляд. — Юнхо, — негромко зовет Пак так тоскливо, что у Чона сердце вздрагивает. Он оборачивается и теперь ясно видит, как сильно изменился некогда его самый любимый человек. Печаль заставила его сильно повзрослеть, заложив кое-где несколько морщин, и только теперь Юнхо смог прочитать это в глубине черных глаз. Теперь, когда Сонхва не старался казаться бодрее и улыбчивее, чтобы окружающие не задавали вопросов. Теперь, когда не прячется и не храбрится, но все еще держится с достоинством. — Ты ведь не знаешь, что я уехал не по своей воле, да?..