Свет во мраке

В любых отношениях есть периоды влюблённости, любви, ненависти… Не зря говорят, что любовь и ненависть — стороны одной медали. Сильнее всех мы ненавидим тех, кого любим. ©️Любить с открытыми глазами

«Я ненавижу Тома Риддла». Гарри пишет это на свитке с эссе по ЗОТИ, на полях учебника по истории магии. Гарри исписывает этими словами все страницы проклятого дневника с ненавистными инициалами. Потому что это правда. Потому что это больно. «Я ненавижу Тома Риддла». Каждый приём пищи в общем зале он злым взглядом прожигает преподавательский стол. Чёртов Том Марволо Риддл! Чтоб в аду ему гореть до конца веков!.. — Эй, приятель, ты в порядке? — как сквозь толщу воды доносится до него голос Рона. Гарри кивает, потому что он слишком зол, чтобы говорить. Если он заговорит, первым его словом будет «Crucio», а может… а может и «Avada Cedavra»: он уже не уверен. Он посещает пары с регулярностью педанта. Пишет конспекты, словно на автомате, ощущая себя чёртовой печатной машинкой или самопишущим пером (что есть суть одно и то же). — А теперь я вам продемонстрирую, как себя следует вести на дуэли, — своим мягким до скрежета в зубах бархатным голосом произносит профессор(!) Риддл, и Гарри уже предвосхищает следующую фразу, которая не заставляет себя ждать. — Надеюсь, мистер Поттер не откажет мне в возможности продемонстрировать элементы базового магического спарринга? Базовый магический спарринг? Что ж, кто Гарри такой, чтобы отказывать в подобном удовольствии своему профессору? Короткий поклон оппоненту, боевая позиция, которую Гарри, не теряя лица, занимает напротив. В каждую атаку, точную, выверенную, Гарри вкладывает всю холодную ярость, которая так обжигает грудь, мешая лишний вдох сделать: «ненавижу». Он не знает точных причин этой безумной ненависти, он не знает, откуда в нём столько злости. Его родители живы-здоровы и — он уверяет в этом себя всякий раз — любят и ценят своего старшего сына, несмотря на все его многочисленные недостатки. Его младшая сестра — Хоуп — надежда — его близкий друг. Он должен быть счастливым и правильным, но эта ненормальная червоточина (этот чёртов Риддл) неизменным изъяном портит идеальный образ. Да, профессор Риддл, да, этот ублюдок ещё и профессор, и Гарри ненавидит его. Наверно, они слишком похожи. Даже сейчас, спаррингуя друг с другом, они двигаются почти синхронно, схожими движениями вскидывая свои волшебные палочки — остролист, 11 дюймов, перо феникса; тис, 13,5 дюймов, перо того же самого дурацкого феникса, за каким-то мордредом давшего на перо больше, чем того требовала процедура. Они так похожи, что даже идеальны почти одинаково, в то же время скрывая за красивой маской гнилую суть. Гарри ненавидит эту похожесть. Он ненавидит Риддла, он хотел бы, чтобы тот совершил ошибку, чтобы он умер от случайного заклинания (и Гарри не будет повинен в этой смерти ни коим образом). — Очень плохо, мистер Поттер, — с каким-то торжествующим ликованием заключает Риддл, невербальным «Expelliarmus» выбив палочку из руки отвлёкшегося на миг Поттера. — Жду вас на отработке сегодня вечером. Сегодня вечером Гарри его точно убьёт. — Ублюдок, — шипит Поттер уже вечером, когда кабинет почти пуст, и ничто не нарушает их уединения. Это парселтанг, и если Риддл сейчас его понял, то профессора можно поздравить с тем, что ненависть Поттера увеличилась раз в сто. — Поразительно точное наблюдение. Изучением моей родословной на досуге занимались, Поттер? — уточняет Риддл, и черт, как же Гарри раздражает это почти вульгарное в своем официозе обращение по фамилии, будто он, Гарри, какая-то важная особа, достойная специального к себе отношения. — Я. Тебя. Ненавижу, — дерзко вздернув голову, произносит Поттер. — Очередная констатация факта, Гарри. Неужели у тебя нет для меня ничего нового? Он что пришел сюда специально, чтобы развлечь скучающего профессора или какого вообще черта. — Что ты именно ненавидишь, душа моя? — с лёгким оттенком нереальной нежности уточняет у него Риддл. — Всё, — на выдохе произносит Гарри, даже особенно не задумываясь над ответом. — Всё это. Ненавижу. — Правда? — Риддл совершенно беззастенчиво ещё больше сокращает расстояние, пока ещё разделяющее их. — А ведь ты так этого хотел, Гарри… Именно этого. Хель специально уточняла, это ли ты имел в виду, но ты… — губы профессора складываются в снисходительно издевательскую улыбку. — Ты сказал «да», Гарри. Трижды… Неужели, тебе уже наскучила подобная жизнь? Семья, друзья, все живы, все здоровы… Или же дело в том, что теперь здесь нет места для тебя, верно? Гарри кусает губы в злом нетерпении, но не отводит взгляд, его ненависть почти дошла до той точки невозврата, когда единственный выход — убийство основного объекта этого сжигающего сердце чувства. Или… — Ты ведь чувствуешь это, Гарри, — чуть тише продолжает говорить Риддл. — Ты помнишь, пусть и забыл про нашу связь. Ты знаешь, кто я для тебя… Неужели, ты будешь продолжать отрицать эту правду?.. — Чёрт, да как же я тебя нена… — начинает было, но так и не договаривает Гарри, когда чужие и его губы сливаются воедино, словно вплавляясь друг в друга, когда случается то самое «или», исключающее вариант развития событий с неизбежным убиением одного из двух. — Ублюдок, — констатирует Гарри через минуту, которая, наверно, длилась вечность — не меньше. — Мой, — прибавляет с каким-то неадекватным собственничеством. — Твой, — без лишних препирательств соглашается Тёмный Лорд. — Я тоже люблю тебя, сокровище моё.